Александр Косарев - В поисках сокровищ Бонапарта. Русские клады французского императора
Кроме того, свои коррективы в график передвижения внесла и война. Российский авангард генерал-майора Власова стремительным броском постарался прекратить столь нежелательное для военных успешное бегство французов из поставленной по всем правилам военного искусства ловушки. Артиллерийская батарея русской армии, к несчастью для отступавших французов, уже заняла главенствующую высоту к северу от Старо-Борисово и своим шквальным огнем практически перерезала движение по основной трассе. Французская армия оказалась разорванной чуть ли не пополам. К спасительным переправам успели проскочить артиллерийские части, "старая" и "молодая" гвардии, кое-какие разрозненные полевые соединения и часть обозов. Часть изнуренной кавалерии, польский корпус Понятовского, основная масса обозов и тысячи несчастных беженцев оставались в районе перед Старо-Борисовым, там, где ныне расположен выстроенный в послевоенные времена современный городской госпиталь.
Что оставалось делать господину Кенигу в такой запутанной и тревожной обстановке? Приказ-то надо было выполнять любой ценой. Каким-то образом он узнал, что есть кружная дорога, которая сворачивает с основной дороги на восток после села Старо-Борисово и, достигнув реки, идет вдоль берега Березины до самой деревеньки Студенки. Мало того, выяснилось, что именно эту скрытую в лесной глуши дорогу охраняет батальон французской кавалерии, расположившийся на постой в брошенной помещичьей усадьбе. Действовать требовалось не мешкая ни минуты (на "кону" стояло даже не золото, а их собственные жизни). Трое бравых баденцев уселись на повозку и, погоняя лошадей, помчались к заветной переправе. До определенного момента им везло, и примерно через полчаса они добрались до охраняющих дорогу кавалеристов. А вот дальше, в этой заурядной поначалу истории, произошло нечто странное. Именно здесь оборвался маршрут наших славных эвакуаторов, и они были вынуждены захоронить весь свой драгоценный груз. Все четыре бочонка с червонцами были зарыты в небольшой сосновой роще вблизи помещичьей усадьбы. Далее трое швабов были вынуждены добираться до переправы налегке и пешком.
Почему же так получилось, что баденские солдаты были именно вынуждены закопать перевозимое ими золото? Что подвигло их на это? Уж точно не желание втихаря обогатиться и не нападение казаков, на которых списали как минимум половину утраченного отступавшими войсками имущества. Нет, здесь был иной случай. Никто из троих не был уверен в том, что переживет этот день. Они спасали порученные им ценности, поскольку прекрасно понимали, что шансов успешно переправить их на другой берег реки было очень мало, если не сказать, что не было совсем. Ведь, если русские артиллеристы смогли перерезать главную дорогу у Старо-Борисова, то что им мешало подтянуть батареи непосредственно к Студенке и расстрелять мосты в упор?
Нас интересовало также еще одно обстоятельство. Почему бочонки были закопаны именно там, у буквально набитой ненужными свидетелями усадьбы? Отчего три солдата не могли проехать еще несколько километров и выяснить, как обстоят дела на переправе? Если не лучшим образом, то бочонки можно было легко спрятать и там. Только впоследствии мы догадались, что золото было спрятано в этом месте исключительно потому, что эвакуаторы нежданно-негаданно лишились своих лошадей. Причем "помогли" им в этом именно те самые кавалеристы, которые по идее и были призваны их защищать.
Скорее всего, обеих славно упитанных и не измотанных долгим перегоном лошадей Кенига реквизировали тут же, как только они появились вблизи оккупированной усадьбы. Возражать трем солдатам было невозможно, тем более что их облекли тайной миссией, и распространяться о характере перевозимого ими груза они не имели права. И вот, дождавшись, когда их оставили в покое, они спрятали подведомственные бочонки и, осмотрев напоследок место захоронения, двинулись в сторону грохота далеких пушек. Они торопились и не оглядывались, но если бы обернулись, то наверняка заметили бы в накатывающихся ранних ноябрьских сумерках далекое зарево. Это жарко полыхала подожженная пьяными кавалеристами усадьба, и резкий порывистый ветер разносил искры по крышам стоявших неподалеку хозяйственных построек…
Дальнейший путь швабов проследить было в общем-то несложно. В ночь с 28-го на 29-е они переправились-таки на правый берег Березины, а утром 29 ноября в 9 часов утра мосты были сожжены.
После той ужасной ночи прошли годы. Через 11 лет, в 1823 году, Якоб с двумя сопровождающими отправился в Петербург, куда и прибыл 30 сентября. А 26 ноября на казенной тройке отправился на Березину. Спутниками г-на Кенига были отнюдь не его боевые товарищи, вместе с которыми он зарывал в роще ценности. Те к тому времени уже почили в бозе. В далеком заграничном путешествии 45-летнего ветерана сопровождали его племянники. Поскольку Кениг действовал вполне официально, то троих новоявленных кладоискателей сопровождали двое местных жандармов, призванных не только охранять их, но и по мере необходимости оказывать помощь и содействие. Совместно они добрались до Студенки, где Кениг тотчас же узнал место страшной переправы. Но дальше начались совершенно непредвиденные трудности. Несколько ослабшая за прошедшие годы память, да и особые обстоятельства, при которых происходило захоронение ценностей, никак не помогали в поисках заветной рощи. Да что там рощи! Даже хорошо запечатлевшейся в памяти Якоба барской усадьбы им никак не удавалось отыскать. Ни он, ни приставленные к нему жандармы просто не знали, что столь усердно разыскиваемая ими усадьба сгорела в тот же самый день, когда вблизи нее был зарыт клад. Они скрупулезно посетили все усадьбы в округе, прошли вдоль реки, насколько было возможно, осмотрели окрестные леса. Все было напрасно, того самого значимого ориентира, около которого были зарыты бочонки, им отыскать так и не удалось.
Расстроенный Кениг, который по договоренности должен был получить половину клада, даже принялся интересоваться у сопровождающих по поводу наличия в окрестностях Минска какого-либо другого города Борисова. Что могли ответить ему расстроенные не меньше его жандармы? Другого города Борисова у реки Березины не было…
В 1984 году в один из июльских дней на площади в старинной части города Борисова появился невысокий мужчина в очках, неизменной кепке и с ксерокопией старинной карты в руках. Он сориентировался на местности и быстрым шагом двинулся в направлении деревни Малый Стахов, четко придерживаясь направления движения, по которому 172 года тому назад мчалась повозка с тремя солдатами и тяжелыми бочонками.
— Моя задача была простая, — вспоминал впоследствии уже известный нам поисковик Смирнов, — выяснить обстоятельства дела и понять, почему Якоб Кениг не смог найти место, где он сотоварищи закопали золото? В какой-то мере мне это удалось, для чего пришлось исходить пешком все дороги, все тропинки, овраги, сосновые рощи и обследовать все господские усадьбы 1812 года. Размышляя над тем, почему Якоб Кениг не нашел клад, я пришел к такому выводу: он не нашел место по той простой причине, что та господская усадьба, что была у него на плане, полностью сгорела в ночь с 27 на 28 ноября 1812 года. Но он со своими спутниками уже был в это время в Студенке, и никто из них не мог знать об этом. Не знали этого и сопровождавшие его в поисках жандармы. Усадьба сгорела и более на том месте не восстанавливалась, а место, где она некогда стояла, заросло молодым лесом. А Якоб Кениг все искал эту знакомую ему усадьбу и не находил ее и даже стал сомневаться, а та ли это река и тот ли это Борисов.
Известный исследователь несчастливых судеб наполеоновских кладов В.Т. Смирнов смог отыскать самое главное: он нашел остатки фундамента той самой злополучной усадьбы. Честь ему за это и хвала. Но к тому времени, как мы сами выехали на место давних событий, прошло еще 6 лет. К тому времени даже от этих жалких остатков не осталось ровным счетом ничего. Однако, уже имея определенное представление о местоположении основного поискового ориентира, мы посчитали, что нам просто необходимо разобраться уже непосредственно с самими бочонками и однозначно установить их дальнейшую судьбу. Через какое-то время продвижения по старому сосновому бору мы вышли на склон живописного оврага, где некогда стоял барский дом и окружавшие его хозяйственные постройки. То, что мы находились в нужном месте, подсказали два скрученных временем дерева, совершенно не характерных для матерого белорусского леса. Но для старых российских усадеб такие деревья были не редкостью.
Определившись по карте, мы принялись бродить по густейшему, молодому и явно искусственно высаженному лесу, пытаясь выяснить, где же конкретно проходила дорога на Студенку. Ведь идти по прибрежным оврагам она не могла и, следовательно, находилась севернее усадьбы. Если судить по указаниям Смирнова, то она проходила примерно в 350–400 метрах от барского дома, и как раз между ними росла та роща, в которой были закопаны бочонки. Внимание наше обострилось, и вскоре мы были вознаграждены за свои усилия. Вместо густой чащобы молодой сосновой поросли стали попадаться старые коряжистые деревья, возрастом не менее чем 150–200 лет.
