Кристин Бар - Политическая история брюк
Эстетическое неприятие, то есть утверждения об уродстве мужской одежды на фоне роскоши женской моды, представляет собой стандартный ход мысли. Мария Дерэм и ее современники не учитывали тот факт, что эта асимметрия имела место в определенный исторический момент. Она воспринималась как нечто карикатурное; историк Фарид Шенун обращает наше внимание на тонкости мужской моды и привлекательность новых моделей мужской одежды — для спортсмена, джентльмена, артиста — в глазах мужчин и некоторых женщин. Неверно также и представление о том, что у мужского костюма практически нет вариантов. Мужские брюки часто меняют форму и ширину. Да и кюлоты исчезли не совсем{500}. Черный фрак, пришедший из Англии и принятый во время Реставрации, подходит для ужинов, балов, походов в театр{501}. Однако на протяжении XIX века фрак, отличающийся от редингота с полукруглым вырезом спереди, теряет популярность. Его заменяет смокинг, тоже, как следует из названия, английская одежда: фалды более короткие, брюки более узкие; в 1900-х годах смокинги носили с галунами. Молодые отдыхающие, проводящие время в казино Лазурного берега, по достоинству оценили эту более простую, но по-прежнему элегантную одежду.
Женщины, переодевающиеся в мужскую одежду, при желании и наличии денег могут попытаться приблизиться к образу денди. «Между платьем без выреза и рединготом преимущество за последним. Кто осмелится утверждать, что платье с декольте или без идет мадам Дьелафуа больше, чем ее жакет?» — пишет Юбертина Оклер, выдвигающая здесь возражение эстетического характера{502}.
Мария Дерэм намекает на «сомнительные одеяния», на «нейтральные и двусмысленные существа», являющиеся «чем-то средним между мужчиной и женщиной», а также на «бесполых личностей», которых она не знает, как назвать, при том что такое название есть, но произносить его неуместно. Она намекает на семиотику инверсии, на «третий пол», появление которого, по мнению антифеминистов, ускоряется эмансипацией женщин{503}. Эти аллюзии следует расшифровать, тем более что они преследуют феминисток. К примеру, Леопольд Лакур, которого мы уже цитировали в связи с Конгрессом феминисток 1892 года, заверив читателя, что активистки не одеты в мужскую одежду, объясняет, что они «не враги мужчинам» и «по большей части замужем, и удачно замужем; они очаровательны»{504}.
О чем думают наиболее умеренные феминистки, эти филантропки, часто выходцы из буржуазной протестантской или еврейской среды, которые вступили в Национальный совет французских женщин (НСФЖ) в 1901 году, когда он только был создан? Ответить на этот вопрос поможет картинка. Это пропагандистская почтовая открытка, которую в первые годы своего существования выпускал НСФЖ. На ней изображены две женщины, одна младше, другая старше, которые смотрят сверху на город — большой город и его социальные проблемы, столицу, центр политической власти, — одетые в греко-римскую одежду и со строгими прическами. Что стоит за этой фантастической одеждой, представляющей собой что-то среднее между ночной сорочкой и рубашкой для первого причастия? Здесь можно увидеть попытку найти нечто нейтральное за счет экзотических или старинных костюмов, о гендерной принадлежности которых (если таковая вообще была) все уже забыли. Ни женщины, ни мужчины — люди. Универсальность — вот это что. Можно также отметить определенный религиозный подъем, не выходящий за светские рамки: складки и белый цвет напоминают о святости, чистоте и сообщают одежде женщин величественность, которая свойственна одеяниям профессионалов в области права и религии. То есть это платье, но не совсем женское… Но еще поражает то, что на рисунке скрыто сексуализированное тело; это понятная реакция во времена, когда на публичных афишах так часто встречаются соблазнительные «маленькие женщины». На этих парижских афишах рекламируются разные зрелища, в частности только что изобретенный streap-tease{505}, а также другие приманки нарождающейся потребительской культуры. В Париже процветает сексуальная торговля. Вот в таких условиях ведут свой крестовый поход многочисленные феминистские активистки на рубеже веков.
Непримиримые или умеренные, феминистки поколения Юбертины Оклер играют определенную роль в процессе маскулинизации женского облика. Дальше всего в осуществлении этого проекта заходит Мадлен Пельтье, которая рассматривает возможность омужествления женщин{506}.
Мадлен Пельтье, единственная в своем роде феминистка
На краю тротуара, прислонившись спиной к кирпичной стене, — на какой это улице было? — со своей тросточкой, шляпой-котелком, в плохо сидящем костюме, словно немного располневший и немного грустный Чарли — вот Мадлен Пельтье. На первый взгляд, из-за усвоенных нами против желания стереотипов женственности и красоты она вызывает больше любопытства, чем симпатии. Это загадочная фигура, покрытая таким густым мраком{507}.
В этих словах Мишель Перро чувствуется удивление перед фигурой, которая сбивает с толку своим отказом «становиться женщиной», отказом, который касается не только ее, потому что это часть продуманного проекта по вирилизации женщин. Когда ей пришлось надеть юбку и парик, чтобы тайно попасть в СССР, она с грустью почувствовала себя травести… Поскольку там ей пришлось участвовать в «коммунистических субботниках», она отказывается шить вместе с другими женщинами и занимается погрузкой шпал в товарные вагоны. Можно почувствовать ее удовольствие, когда она рассказывает о том, что к ней приставали «тротуарные женщины», которые станут нежно называть ее «толстячок»{508}. «Ах, жаль, что я не мужчина! Мой пол — вот величайшая беда моей жизни», — позволяет она себе вздохнуть в тайной переписке с другой «целостной» феминисткой — Аррией Ли{509}. «Целостная» — это характеристика, которую предпочитают обе активистки, и она соответствует их радикализму.
Доктор Мадлен Пельтье родилась в нищете в 1874 году в Париже и в страданиях умерла в 1939 году в сумасшедшем доме в Перрей-Воклюз, куда ее заключили после ареста за то, что она незаконно делала аборты. Получив степень доктора антропологии и психиатрии, она приобретает известность, став первой женщиной, которой разрешили пройти интернатуру в сумасшедшем доме. Феминистка, масон, она становится сторонницей крайне левых идей, колеблясь между анархизмом, революционным социализмом и коммунизмом. Но прежде всего она интеллектуал, теоретик, восстающая против любого неравенства и сделавшая борьбу за эмансипацию женщин своим главным делом. Она высказывается устно (участвуя в конференциях) и письменно (публикуя многочисленные труды: эссе, театральные пьесы, утопические романы, не говоря о научных статьях).
Благодаря ей самый радикальный феминизм получает новый импульс и обогащается анализом подавления женщин, решительно построенным на антинатуралистских[62] позициях. Она предлагает полностью отказаться от того, что принято считать «женственностью», в том числе и на вестиментарном уровне. В отличие от других радикальных феминисток, которые просто рационально изменили свой костюм, Мадлен Пельтье одевается в обычный мужской костюм и носит короткие волосы. На улице ее часто принимают за мужчину. Противники эмансипации женщин видят в ней подтверждение своих предсказаний: феминизм ведет к вирилизации женщин, а значит, и к отсутствию различий между полами. «Короткие волосы, фетровая шляпа, белый галстук, воротничок и жилет — это какое-то смешанное существо; по правде сказать, это еще не мужчина, но уже и не женщина», — пишет журналист Eclair в апреле 1910 года, когда Мадлен Пельтье под социалистическими лозунгами выдвигает себя кандидатом на законодательных выборах в VIII округе Парижа. Сознавая, что она «очень опережает свое время», Пельтье оказывается в трагической изоляции. Ее слишком негативный взгляд на женский пол вызывает неодобрение со стороны феминисток, для которых равенство полов не связано с отказом от женственности. Немногим лучше у нее отношения с наиболее радикальными феминистками, которых она, впрочем, не считает таковыми. Так, она критикует слишком «робкую» Юбертину Оклер за то, что та не меняет своей манеры одеваться, в то время как сама она «очень дорого» заплатила за демонстрацию своих идей: «В то время как мои пациенты приняли мои короткие волосы и мой мужской костюм, социалисты и даже феминистки не смогли с этим смириться»{510}.
Мало кто из феминисток говорил женщинам так ясно, как Мадлен Пельтье, что «надо быть мужчинами в социальном смысле этого слова»{511}, другими словами, мало кто полагал, что «вирилизация женщин» — обязательное условие равенства полов. «До тех пор, пока, говоря их же словами, женщины будут оставаться женщинами, феминизм будет лишь пустым словом. Эмансипации не произойдет, потому что они не будут заслуживать свободы»{512}.
