Алексей Смирнов - Несостоявшийся русский царь Карл Филипп, или Шведская интрига Смутного времени
С треском отлетали пуговицы от старых парчовых кафтанов — отныне Россия должна была равняться на Михаила Романова.
Опоздание ценою в царство
И все же невозможное случилось. 9 июля 1613 года, уже после торжественного венчания на царство в Москве Михаила Романова, в Выборг прибыл принц Карл Филипп.
Всю зиму и весну вдовствующая королева сопротивлялась уговорам придворных, к которым в конце концов присоединился и король Густав Адольф, убеждавший ее в государственной необходимости поездки своего младшего брата на восток. Необычно мягкая зима, сделавшая непроезжей сухопутную дорогу из Швеции в Финляндию вокруг Ботнического залива и крайне опасным морской путь через свободное ото льда штормовое Аландское море, помогли матери задержать сына возле себя на полгода, но с наступлением лета серьезных аргументов против этого путешествия у нее не осталось. «Принцу нужно время, чтобы получить образование, достойное его будущих высоких обязанностей!» — все еще пыталась остановить совместное наступление приближенных королева, однако она и сама понимала, что этот довод выглядит крайне неубедительно в глазах ее оппонентов. Учиться можно сколь угодно долго, а вот московиты, устав от пустых шведских обещаний, в любой момент могли договориться с Польшей. В конце концов королева сдалась, выдвинув единственное условие: Карл Филипп доедет только до Выборга «и никоим образом не дальше».
Продолжение поездки в Новгород и, возможно, далее в Москву могло состояться лишь после заключения договора на избрание Карла Филиппа с уполномоченными всех областей России, а не только находившегося под шведским контролем Новгородского государства. В таком случае принц должен был вступить в Россию с восьмитысячным войском и постоянно находиться в окружении двух тысяч телохранителей.
Принца сопровождала внушительная эскадра из пяти кораблей со свитой и охраной: мальчик по крайней мере находился в относительной безопасности во время этого первого большого приключения в своей жизни. Впрочем, дурные предчувствия матери едва не сбылись. Путешествие принца из Стокгольма в Выборг заняло целых двадцать два дня и едва не обернулось трагедией. Неподалеку от пролива Фурусунд в северных стокгольмских шхерах корабль Карла Филиппа, шедший при сильном попутном ветре, налетел на песчаную мель. К счастью, корпус выдержал удар, и парусник удалось стащить на глубину. Но к этому времени ветер переменился, и эскадре пришлось встать на якорь в ожидании благоприятной погоды. Наконец Балтика была пересечена, однако в конце путешествия ожидали новые трудности: два корабля эскорта имели глубокую осадку, и долго не могли войти в узкий и извилистый фарватер который вел в финских шхерах на восток, к Выборгу. Когда из-за лесистых островов выросла главная башня Выборгского замка, точно волнолом, о серые валуны которого столетиями разбивались накатывавшие с востока волны вражеских полчищ, юный принц не мог сдержать волнения: до Стокгольма отныне было так же далеко, как и до русской столицы.
Новости о том, что в Москве уже избрали великого князя, некоего Михаила Романова, достигли Стокгольма уже после отплытия Карла Филиппа, но даже тогда предприятие не казалось безнадежным. Делагарди писал королю, что Михаила избрали казаки против воли бояр и своих военачальников Дмитрия Трубецкого и Дмитрия Пожарского, которых осадили в их домах и принудили принять кандидатуру Романова. Положение царя не было прочным, так как лучшие люди и бояре против этого избрания и по-прежнему ждут Карла Филиппа, надеясь найти в нем спасение от поляков. Даже сам Михаил не хочет быть царем, поскольку и он, и вся его родня понимают, какую опасность это несет. Пусть принц немедленно отправляется в Выборг и «откроет мешок, пока свинья еще сидит там» — что на современном языке означает «кует железо, пока горячо». «Московиты при известии о прибытии Карла Филиппа в Выборг будут униженно ползать перед ним», — самоуверенно рассуждал Делагарди в июле 1613 года.
Представители Новгорода не участвовали в избирательном Соборе в Москве, и его жители по-прежнему считали себя подданными «Карлуса Филиппа Карлусовича». Прибытие королевича на границу Новгород отмечал пушечными салютами, трехдневным колокольным звоном и благодарственной службой в Софийском соборе.
Слухи об очередном казачьем перевороте, поднявшем наверх Михаила Романова, доходили до новгородцев, но за годы Смуты чего только не происходило вокруг, каких только небылиц не рассказывали люди, сумевшие преодолеть кишащие разбойниками дороги между городами! В Новгороде твердо знали лишь о решении Земского правительства выбрать на престол шведского принца, как только тот прибудет в Россию. Последний раз князья Дмитрий Пожарский и Дмитрий Трубецкой подтвердили это в своей грамоте, посланной в Новгород в ноябре 1612 года.
Митрополит Исидор и воевода Одоевский решили действовать согласно прежней договоренности с руководителями ополчения и потому спешно снарядили в Москву посольство во главе с архимандритом Дионисием, отправившееся в путь в августе. Еще раньше, как только стало известно о прибытии в Выборг Карла Филиппа, новгородцы отправили в Москву с этой вестью боярина Якова Боборыкина.
Новгородская верхушка была искренна в своем желании видеть на русском престоле шведского принца. Два года шведской оккупации не разочаровали горожан в заключении соглашения с Делагарди, который честно выполнял условия договора. Православная церковь не притеснялась и даже сумела построить несколько новых церквей и монастырь — невиданное явление для страны, охваченной гражданской войной, — лучшие люди от имени Карла Филиппа получали новые земельные угодья, иностранных наемников удавалось держать в узде. Шведы сохранили также низовое городское самоуправление, основу которого составляли пятиконецкие старосты, которых каждый год выбирало посадское население. Старосты заседали в Земской избе, назначали чиновников в различные городские службы — от мельниц и бань до винокурен и тюрем — и следили за их работой. Чиновничество стало главной опорой шведской администрации в Новгороде. Эта прослойка сильно разрослась в годы оккупации, подьячие и дьячки вместо прежних денежных окладов получали поместья, крепостных и дворянский статус. Бывшие «иваны» и «петры», отчества которых прежде писались с простым окончанием «сын», например Иван Самсонов сын, могли отныне пользоваться почетным окончанием «вич», подобно их главному благодетелю — «великому боярину Якову Пунтусовичу Делагарди», как шведского полководца величали в Новгороде.
Впрочем, новгородцев привлекали в шведах не столько достоинства их администрации, сколько мушкеты, защищавшие от ужасов казачьего разгула. По землям Новгородского государства бродили бесчисленные казачьи отряды, главным образом запорожцы, формально состоявшие на службе у польского короля. Этот «рыцарский военный народ польской национальности», как гордо называли себя запорожцы, отличался в своих рейдах такими немыслимыми жестокостями, что перед ними меркли похождения шведских наемников, набранных по всей Европе. Казачьи «полковники», возглавлявшие армии головорезов по тысяче и две тысячи человек, соревновались между собой в изощренной изобретательности, с которой они мучили свои жертвы. Запорожцы, к примеру, развлекались следующим образом: насыпали во рты и уши своим русским братьям по вере порох и поджигали его. Абстрактная угроза насаждения шведами лютеранства меркла на фоне подобных зверств единоверцев.
Пик запорожского нашествия на русский северо-запад пришелся на 1611 год, но постепенно шведам удалось вытеснить самые крупные отряды чубатых «лыцарей» со значительной части Новгородского государства.
Шведскими военными операциями в России после захвата Новгорода руководил фельдмаршал Эверт Горн, в то время как Якоб Делагарди вместе с воеводой Иваном Одоевским занимался административной рутиной. Прошения, челобитчики, резолюции… Все решения скреплялись подписями и печатями двух человек — Делагарди и Одоевского. Так называемый Новгородский оккупационный архив, вывезенный в Стокгольм после возвращения Новгорода России в 1617 году в сундуке, обитом красным бархатом, содержит более 30 тысяч страниц документов, которые дают представление о быте этого города при шведах. Сутки напролет работали три городских кабака, были открыты общественные бани, действовала таможня, проверявшая английские и голландские товары, поступавшие через Архангельск. Даже в эти тяжелые годы в Новгороде не переводились модницы, заказывавшие из-за рубежа западноевропейские и восточные ткани, гребни слоновой кости, зеркала, мыло «грецкое» и иглы «шпанские», а их мужья не могли отказать себе в удовольствии приобрести новые игральные карты и шахматы. Последние, по наблюдениям иностранцев, побывавших в Московии, были излюбленным развлечением русских.
