Дмитрий Безьев - Украина и Речь Посполитая в первой половине XVII в.
Правительство Московского государства опасалось, разумеется, и «тлетворного влияния Запада». Это, вообще, характерно для отечественной политики, имевшей, за исключением небольших отрезков времени, более или менее охранительный характер. От контактов с Западом, а в XVII в. это, в основном, как раз Речь Посполитая (хотя ее, в полном смысле этого слова, западной страной как-то язык не поворачивается назвать; вспомним, хотя бы пресловутый «сарматизм») ожидали ущерб отечественной политической, социальной традиции, а паче всего – православию, древнему благочестию, то есть ущерб самим основам российской жизни. «Запад», как и положено, настаивал на экономической, религиозной и личной свободе (применительно к XVII в., разумеется). «А будет паны рада учнут говорити чтоб обои великие государи один другому людем надобе свое называть и через свою землю без обыску и зацепни вольного проходу не боронить что на обе стороны вельми прибыточно быти может. И послам великим говорити что им великим послам о том от царского величества ненеказано. И на это великого государя его царского величества изволенья не будет. Потому то дело новое преж сего в великом российском государстве того никак не повелося. Потому что в том найму ратных людей торговым людем и поселянам будет насильство и налоги и для того на то царское величество не изволяет. И чего преж сего николи не бывало. И тому новому делу ныне быть непригоже. Для того что великого государя нашего людем ни в которые окрестные государства к великим государям служити преж сего николи не хаживали и ныне не ходят. Потому что они православые христианские веры греческого закону. Только им ходить на службу в чужие государства а попов руских с ними не будет приходить не учнут. И они учнут помирать без покаяния. И для того тому быти непригоже. А буде паны рада учнут говорити чтоб для большия крепости и совокупленния надежные братские приязни ствержденье оба великие государи дали вольность на обе стороны в царствах своих подданным своим служить при дворех или в войске и женитца и вольное набытие имения где хто излюбил и вольного жития позволять. Чтоб оба два в волном содеты были. Также б вольно церкви греческие и костелы в обоих государствах своих ставить. И о том бы не забороняти. И послам великим говорити воинским людем наияснейшего великого государя вашего Владислава короля польского и великого княжества литовского до царского величества и до его великих государств приезжати нет для чего. Потому что великий государь наш его царское величество против всякого своего государского недруга стоит своими людьми. А по времени смотря прибавливает и посторонних государств людей. Что и преж сего чинено было и (ясно?) много врямя. А чтоб польским или литовским воинским людем приезжать и отъезжать добровольно и того в московском государстве НИКОЛИ не бывало. И приезжати тем людем не для чего. А коли будет великому государю нашему понадобитца ратные люди в прибавку к руским людем и тогда смотря по мере и мысль будет. А ныне великому государю нашему ратных людей принимать и держать у себя без дела убыточно и не для чего. А народу польского и литовского люди в московском государстве на руских женах преж сего не женивались и своих дочерей за руских людей не выдавали. Для того что великое российское царство православные христианские веры греческого закона а в Польше и в Литовском люди разных вер и быти тому соединению мирскому плотцкому союзу невозможно что то будет к нарушенью нашие гречиские веры. Также церкви Божие и костелы во обоих государствах ставить непригоже и статися тому невозможно и в прежние лета как по смерти Стефана короля польского паны рада польские и литовские обирали на коруну полькую и на великое княжество литовское царского величества деда блаженные памяти великого государя царя и великого князя Федора Ивановича всеа Русии самодержца и в те поры его великого государя о тех вышепомяненных статьях просили. И он великий государь на те на все статьи непроизволил для соблюдения православныя христианския веры земного и временного царствия и славы света сего не пожелал. И ныне быть по тому ж и не вперед мимо того»[299].
Несколько модернизируя ситуацию, скажем, что и в XVII в. шла борьба за сохранение (ликвидацию) «железного занавеса», оберегающего население России от «тлетворного влияния» и конкуренции. Довод о том, что люди в России и в Речи Посполитой разной веры, верен лишь отчасти, так как значительная часть населения Речи Посполитой на той же Украине и в Белой Руси исповедовало как раз православную веру греческого закона.
Интересна в наказе посольству боярина Стрешнева и инструкция по поведению на государственном приеме в присутствии короля. Смысл ее – в том же оберегании чести московского государя и его государства. «А дворяном и посольским людем приказать накрепко чтоб они сидели за столом чинно ж и остерегательно и не и слов дурных меж собой не говорили. А серед них и мелких людей в палату с собой неимати для того чтоб от их чтоб от пьянства и безчинства не было. А велети им сидети в другой палате потому ж строго. А бражников и пьяниц и на королевский двор с собою не имати»[300]. Так что инструкции парткома советской эпохи для граждан выезжающих за рубеж имеют под собой давнюю традицию. «Бывает нечто, о чем говорят: “смотри, вот это новое”; но это было уже в веках, бывших прежде нас». (Книга Екклесиаста или Проповедника 1.10).
Но вернемся к истории собственно российско-польско-украинских отношений.
§ 2. Реакция московского правительства на начало выступления под руководством Б. Хмельницкого
Выступление Богдана Хмельницкого в 1648 г. явилось неожиданностью не только для польских центральных властей, но и для властей московских. «Первоначально поступавшие в Москву от пограничных воевод сведения о событиях на Украине были неясными и противоречивыми. О восстании под руководством Б. Хмельницкого на Запорожье в январе 1648-го года и об изгнании оттуда польского гарнизона русское правительство долгое время вообще ничего не знало. Только 13 апреля 1648-го года севский воевода З. Леонтьев, со слов украинца Гришки Иванова, приехавшего 26-го марта из Новгород-Северска, сообщил, что еще в прошлом году “отьехал де от короля” какой-то пан Лащ, который “бывал стражник королевской” и “сложился с белгороцкими и с очаковскими татары”. У этого Лаща “запорозких казаков и всяких литовских людей воров восемь тысечь”, с которым и “стоял де он за Днепром меж Белагорода и Очакова на реке Тилеголе и сошлися с ним, Лащем, запороских казаков тысеч с пятнадцать и с теми де черкасы он, Лащ, на Днепре королевский город Кадак взял и немец высек и город выжег, а в том городе сидел полковником Желтовский с немцы”. В заключении говорилось, что “сам, он, Лащ, стал на Запорогах, а хочет де он, Лащ с теми своими ратными людими итти на Вешневецкого за то, что у него, у Лаща, Вишневецкий маетности поотнимал, а поляки де збираютца на черкас и чает де у поляков с Лащем и з запороскими черкасы болшие розни”. Русское правительство, надо полагать, довольно безучастно восприняло это сообщение, усмотрев в нем одно из обычных для Речи Посполитой актов панского своеволия»,[301] – пишет В. А. Голобуцкий.
«26-го апреля было получено донесение хотмыжского воеводы С. Волховского <…>. Воевода со слов сына боярского Федора Осетрова, вернувшегося из Миргорода, давал знать, что польские власти на Запорожье “людей без листов не пускают же для <…> тово, что пан Хмельницкий королевские листы и булаву королевскую и знамена и пушки <…> из городов побрал и стоит на Днепре на Плавле, а они де, паны, собрали войско на нево <…> а гулящие <…> литовские люди к тому пану Хмельницкому из городов бегают многие”. В заключение воевода сообщал, что по мнению “знающих” литовских людей, “быти у них, панства, с королем за казачество большого рокошу”»[302]. Здесь наше внимание привлекает последняя часть сообщения, где говорится о конфликте между королем и шляхетством, и казачество считается прокоролевской силой, а король, в свою очередь, защитником казачества перед всесильными шляхетством и магнатерией.
На первоначальную реакцию российского правительства по поводу известия о казачьем выступлении на Украине повлияло и то, что, как отмечалось в начале главы, у российского правительства были достаточно хорошо отлаженные связи с правительственными структурами Речи Посполитой как с центральными властями, так даже и с некоторыми местными. О степени взаимодействия между правительствами двух стран свидетельствует огромный массив документов Посольского приказа, хранящийся в РГАДА. Неудивительно поэтому, что самые первые известия о выступлении Б. Хмельницкого поступили от официальных источников Речи Посполитой: «18 марта 1648-го года брацлавский воевода А. Кисель уведомил путивльского воеводу Ю. Долгорукого, «што никакая часть, тисеча или мало що больш своевольников Козаков черкасцов избегли на Запороже; а старшим у них простый хлоп, нарицаеться Хмельницкий». Не сообщая ничего о восстании на Запорожье, А. Кисель вместе с тем просил, что если Хмельницкий с казаками, против которых «промышлять будем», уйдет «з Запорожа на Дон, и там бы его не приймати, не щадити»[303]. Кроме того «1 мая 1648-го года урядник м. Красного К. Мольонинский уведомил путивльского воеводу Н. Плещеева о нападении «людей крымских, с которыми сполившися Хмельницкий своевольными в тысячах казаков четырех с ордою пана комиссара (Шемберга) посадили на вершинах Саксогану в четверг прошлой <…> и под Чигирин обецается подходить»[304]. А. Кисель 11 мая «писал Н. Плещееву, что когда мол Н. Потоцкий “послал полк один войска корунного (под командованием Ст. Потоцкого. – В. Г.) на изменников черкаских, они сабаки татаре крымцы и нагайцы тот полк в полях на урочищу Жолтые Воды осадили. Тридцать тысячей орды на тот полк пришло <…> второго майа, они же (поляки. – В. Г.) во Христа господа храбро и бодро ополчившися бранятся, но по нынешнее время што ся зделало бог весть”. Подчеркивая, что речь идет несомненно о татарском набеге, – “се подлинно пишу и вам то самим явно есть што тие поганцы начали вражду и наступают”, А. Кисель требовал военной помощи со стороны России. При этом он ссылался на <…> соглашение, заключенное в 1646-ом году в Москве, и на обещание “еще подлинно будет ход татарский в землю нашу <…> указу его царского величества быть к Днепру в помочь нам с его царского величества ратными людьми”»[305].
