Юрий Звягин - Загадки поля Куликова

Про отношение Дмитрия к Олегу Рязанскому мы уже поминали, говоря о загадочном стоянии на Оке в 1373 г. Немного уточним. В 1371 г., когда Дмитрий осажден в Москве Ольгердом, к Владимиру Андреевичу Серпуховскому, собирающему силы, чтобы помочь двоюродному брату, на помощь приходят «съ силою князь Володимеръ Дмитреевич Пронскiй, а съ нимъ рать великого князя Олга Ивановичя Рязаньскаго»{210}. И Ольгерд, «услыша силу многу стоащу и на брань готовающуся, и убоася и устрашися зело и нача мира просити»{211}. То есть приход рязанской помощи спас Дмитрия.

И чем он отблагодарил союзника? Сходив в Мамаеву Орду и купив там себе ярлык, Дмитрий на следующий год «посла рать на Рязань, на князя Олга Ивановича Рязанскаго»{212}. Разбил Олега и посадил на рязанский стол Владимира Пронского. Если вспомнить, что именно последний предводительствовал рязанской помощью год назад, нетрудно сообразить, что именно тогда с ним и сговорились. Блестящий пример московской политики: союзник тебя спасает, а ты у него за спиной тут же заговор готовишь!

Так что, что мог подумать Олег Рязанский, только сумевший отвоевать свои престол назад, когда еще через год, во время нападения Мамая на Рязань, Дмитрий вывел свои войска на Оку? По-моему, логично было бы предположить, что недавно купивший у Мамаева хана свой ярлык московский князь идет на помощь татарам. Ну, не Рязани же, которую он сам год назад громил! В истории дипломатии такие примеры «горчичника к затылку», кстати, были. Самый, может быть, знаменитый — действия России во время франко-прусской войны 1870–1871 гг., когда русские выдвинули войска к границе Германии и тем самым заставили кайзера умерить свой аппетит в отношении разгромленной Франции, никоим образом не объявляя войны. Похоже, правда?

Так что понятно, как Дмитрия Московского «любили» на Руси. И, соответственно, насколько дружно могли «откликнуться» на его призыв о «всеобщей мобилизации на борьбу с татарами». И точно так же ясно, что из этого человека нужно было национального героя старательно делать. Что мы и видим.

Витебский князь Яков Андреевич

Остальные же ведущие два персонажа куликовской истории, Ягайло Литовский и Олег Рязанский, попали в куликовскую историю, как говорится, «как кур в ощип». Максимум, что они пытались сделать — это обезопасить свои земли от проникновения в них как татар, так и москвичей. А заслужили репутацию «предателей».

Надо сказать, с историей Великого княжества Литовского дела обстоят еще хуже, чем с русской. Поскольку «титульная нация», литовцы, в те времена писать хроники как-то не удосужились. Все, что мы знаем, почерпнуто либо из немецких, либо из русских (в том числе западнорусских) источников. Понятно, что сведения соседей всегда еще менее информативны и точны, чем записи коренных жителей.

По логике вещей следовало бы ожидать, что в русских летописях про Литву будет масса информации. Ведь на деле значительную часть Великого княжества Литовского составляли именно русские земли. Обратите внимание на карту.

Началось это еще с так называемой Черной Руси — Гродно, Слонима, Новогрудка и так далее, — ставшей частью зарождающегося литовского государства в 40-х гг. XIII в., а то и раньше. Дальше последовали Витебск, Полоцк, Туров, Пинск, Волынь, Новгород-Северский, Киев, наконец. На момент Куликовской битвы русские земли составляли, как видим, большую часть территории государства Гедиминовичей. Язык официального делопроизводства в стране был русский. Религия — православная. Причем митрополит у всех русских земель, невзирая на то, к какому княжеству они относятся, был один. На момент Куликовской битвы — Киприан, сидевший в Киеве. Во Владимире (а на тот момент у русского митрополита было две официальные резиденции), напомню, не было никого. Имелись претенденты: Митяй, Дионисий, потом самозванец Пимен, но утвержден патриархом к этому времени был лишь Киприан. Между прочим, ярый сторонник, как бы сейчас сказали, великодержавной идеи, желавший объединения всех бывших русских земель.

И при этом сохранившиеся западнорусские летописи, в которых относительно подробно отражена история Литвы, относятся к XVI в. По крайней мере, их сохранившиеся списки. Впрочем, на Супрасльской летописи даже надпись есть: «Исписан сие летописець в лето 7028…»{213}. Причем и в этой-то летописи подробности внутрилитовской жизни начинаются только со времени конфликта Гедимина.

Великая Русь на Немане

Хотя, по большому счету, нам для дела более старая история Литвы и без надобности. Нас ведь интересует, что представляло собой Великое княжество Литовское в XIV в.

Так вот, было оно в значительной степени такой же фикцией, как Великое княжество Владимирское после смерти Александра Ярославича. Великий князь лишь формально имел власть над всей землей. На деле государство было разделено на несколько княжеств, каждое из которых вело вполне самостоятельную политику.

Гедимин разделил земли между сыновьями так (в этом, на удивление, единодушны все летописцы): Монтивиду — Корачев и Слоним (Черная Русь), Нариманту — Пинск, Ольгерду — Крево, Кейстуту — Троки, Корияту — Новогрудок. Явнуту же досталась Вильна, в то время уже столица, а с ней и великое княжение. Кроме того, Ольгерд женился на наследнице Витебского княжества и после смерти князя стал князем витебским. Любарт же пошел в зятья к владимир-волынскому князю «во Владимир и Луцк и всю землю Волыньскую»{214}. Как видим, трое получили русские территории, еще один женился и стал наследником русских же земель. И Ольгерд часть (пожалуй, по территории и населению — основную) своих земель заимел на Руси.

Лишь Кейстут оставался владельцем чисто литовских территорий. Как становится ясно позже, и жмудских тоже. Жмудь — Жемайтия — земли родственных собственно литовцам (аукштайтам) племен. Но она в истории Великого княжества Литовского всегда рассматривается как сугубо самостоятельное образование. В некоторых летописях, когда рассказывается о совсем старых временах, Жемайтия даже выделяется в отдельное княжение. И, судя по тому, что литовские князья со спокойной совестью торговали этой землей при заключении договоров с Тевтонским орденом, они ее тоже родной не считали.

Как опять-таки дружно сообщают летописи, Ольгерд с Кейстутом ходить под братом не захотели и устроили переворот. Вернее, устроил-то Кейстут, Ольгерд из своего Витебска, где проводил основное время, «не успел». Но брат ему Вильну уступил, а с ней и титул великого князя. Хотя у себя в землях правил сугубо самостоятельно. Это видно хотя бы из того, что они договорились делить пополам новые завоевания: «Что прибудуть… да то делити паполы»{215}.

Подчинялись ли Ольгерду другие братья? В качестве примера можно привести историю завоевания Подолии. Летописи сообщают, как мы знаем, что татар при Синих Водах разбил Ольгерд. Но потом рассказывают, что сыновья Корибута (Корьята) Юрий, Александр и Константин (судя по именам, крещеные) после этого отправились в Подольскую землю и сели там. Потом все трое погибли, и им на смену пришел из Новогрудка Федор, который оставался на отцовском княжестве. И лишь позже, когда великим князем был уже Витовт, он начал распоряжаться этой землей как своей (и даже продал часть ее польскому королю){216}.

Так что, как видим, при Ольгерде его братья сохраняли реальную независимость. Это не значило, что они не могли принять участие в каком-нибудь военном походе, но только как союзники, а не подданные. Потому, кстати, и русские летописи постоянно поминают при походах Ольгерда и Кейстута на Москву состав коалиции литовских князей. Точно так же, как под Тверью действует коалиция русских князей, пришедших с москвичами. Никто же не говорит, что все эти князья были подданными Дмитрия.

Гедиминовичи имели своих сыновей, каждый из которых, точно так же, как на Руси, был наделен уделом. Воскресенская летопись середины XVI в. содержит так называемое «Начало государей Литовских», в котором изложена московская версия родословной литовских князей. В ней только у Монтивида (Мондовида) не указано потомков. Ну, еще Корибутовичи, как и по «Повести о Подолии», — последние в своем роду, вроде. У всех остальных — масса потомков.

У Ольгерда их было двенадцать — пять от первого брака и семь от второго. Что интересно: относительно того, кто от какого и как их звали, — летописцы путаются. Все указывают определенно среди сыновей витебской княжны Марии только Владимира Киевского и Константина Черниговского и Чарторыйского. Потомкам Ульяны Тверской повезло больше. Здесь летописцы не расходятся относительно имен Ягайло, Скригайло, Свидригайло. Остальные, в зависимости от версий, кочуют из одного списка в другой, и даже имена меняют. Наши историки предпочитают пользоваться нашей же версией, содержащейся в Рогожском летописце: Андрей, Дмитрий, Константин, Владимир, Федор, Корибут, Скригайло, Ягайло, Свидригайло, Коригайло, Лугвень. Последним там стоит Вигонт. В Никоновской — Минигайло. В Воскресенской, где, напомним, перечисляются и потомки, Корибут переезжает в сыновья Марии, а Федор исчезает. Есть и Вигонт (Жигонт), и Минигайло.