Касильда Жета - Секс на заре цивилизации. Эволюция человеческой сексуальности с доисторических времен до наших дней

• Эволюционная линия, ведущая к человеку, – шимпанзе и бонобо, – отделилась от линии нечеловекообразных обезьян около 30 миллионов лет назад. Иными словами, шимпанзе и бонобо такие же дальние родственники нечеловекообразным обезьянам, как и мы.

• Детёнышей обезьян не следует называть «детишки».

• Мясо обезьян присутствует в меню модных китайских ресторанов и тропических гриль-баров во всём мире.

• Десятки тысяч обезьян всех возрастов ежегодно приносятся в жертву в исследовательских лабораториях во всём мире.

Что, может, люди теперь тоже «в состоянии войны» с обезьянами?

Нет ничего лучше для продажи газеты, чем заголовок «Война!», а ещё лучше «Военная оргия хиппи-каннибалов!». Но если один вид животных охотится на другой, чтобы поесть, то это вряд ли «война», это просто обед. Если для нашего непривычного глаза обезьяна-бонобо и нечеловекообразная обезьяна выглядят похоже, то это ещё ни о чём не говорит. Если стая волков или койотов нападает на бродячую собаку, это «война»? Ястреб ловит голубя в небе. Война?

Задаваться вопросом, к чему по природе своей склонен наш вид – к войне или миру, к щедрости или собственничеству, свободной любви или ревности, – это то же, что спрашивать, какова природа воды – твёрдая, жидкая или газообразная. Единственный разумный ответ: это зависит от обстоятельств. На почти пустой планете, полной еды и свободных мест для обитания, избегнуть внутривидового конфликта было самым лёгким и самым привлекательным вариантом. В условиях, близких к первобытным, человеческие существа больше проигрывали, нежели выигрывали от войны. Свидетельства – и фактические, и косвенные – говорят в пользу того, что доисторический человек гораздо больше занимался любовью, чем войной.

Глава 14

Ложь о долголетии (короткая?)

Дней лет наших – семьдесят лет, а при большей крепости – восемьдесят лет; и самая лучшая пора их – труд и болезнь, ибо проходят быстро, и мы летим.

Удивительно, но факт: средний рост доисторического человека был около трёх футов (91 см), а человек четырёх футов роста (1,2 м) мог считаться гигантом.

Ваше представление о доисторическом человеке изменилось? Вы уже рисуете в воображении карликовый народец, где люди-бонсай живут в миниатюрных пещерках, охотятся на кроликов, настигая их в норах, боязливо обходят лис, а ястребы охотятся на них, унося в своих когтях? А каково ему было охотиться на мамонтов – такому, метр с кепкой? Как хорошо, что мы живём в то время, когда прекрасная диета и медицина удвоили наш средний рост.

Ладно, не увлекайтесь. Хотя технически всё правильно – «средний ожидаемый рост» доисторического человека был около трёх футов, – истина эта обманчива. Точно так же, как самодовольные декларации об универсальности парного брака, нищеты и войн, это допущение лишь вводит в заблуждение и приводит к массе неверных заключений.

Возьмите средний рост взрослого доисторического человека (основываясь на размерах ископаемых скелетов): около 6 футов (1,83 м). Возьмите рост доисторического ребёнка (допустим, около 20 дюймов (51 см)). Экстраполируйте данные о соотношении взрослых и детских скелетов, найденных при раскопках: допустим, в целом на трёх человек, доживших до зрелого возраста, семеро умерли в детстве. Поэтому из-за высокой детской смертности средний рост доисторического человека получается ((3 х 1,83) + (7 х 0,51)) / 10 = 0,906 м. Меньше метра275.

Абсурд? Вполне очевидно. Глупость? Ага. Но статистически верно? Ну да, вроде того.

Цифра среднего ожидаемого роста не менее абсурдна, чем такое же общепринятое представление о средней ожидаемой продолжительности жизни доисторического человека.

Пример А.

В интервью NBC Nightly News216 биофизик из Калифорнийского университета Сан-Франциско Джефф Лотц обсуждал распространение хронических болей в пояснице у жителей США. Миллионы зрителей услышали такое объяснение: «Всего 200–300 лет человек живёт дольше, чем 45 лет, поэтому наши позвоночники попросту не приспособлены носить наш вес в вертикальном положении в течение такой долгой жизни» (курсив добавлен авторами. – Прим. пер.).

Пример Б.

В одной серьёзной книге о жизни женщины в доисторическое время («Невидимый секс») два антрополога и редактор ведущего в мире научного журнала объединились, чтобы составить представление о жизни типичной женщины, которую они назвали Урсула, жившей в Европе 45 тысяч лет назад. «Нелёгкой была жизнь, – пишут они. – Многие, особенно дети и престарелые, умирали от зимнего голода, от несчастных случаев всякого рода, от болезней… Урсула [родив первую дочь в возрасте 15 лет] прожила довольно долго, чтобы увидеть свою первую внучку. Сама она умерла в глубокой старости, дожив до 37 лет» (курсив добавлен авторами)277.

Пример В.

Статья в «Нью-Йорк Таймс»278; Джеймс Войпель, директор лаборатории выживаемости и долголетия в Институте демографических исследований Макса Планка, объясняет: «Какой-то фиксированной продолжительности жизни не существует». Доктор Войпель указывает на увеличение средней продолжительности жизни в странах, где эта цифра растёт быстрее всего, и замечает, что «увеличение линейно, абсолютно линейно, без спадов». Из этого он заключает: «Нет никакой причины, чтобы средняя продолжительность жизни не продолжала расти на два-три года с каждым десятилетием».

Кроме одной – просто потому, что такая причина есть. В какой-то момент все новорождённые смогут доживать до зрелых лет. После этого дальнейший рост будет крайне незначителен.

Когда начинается жизнь? когда она заканчивается?

Вышеприведённые цифры столь же фантастичны, как и оценка среднего роста. На самом деле они основаны на тех же ошибочных вычислениях, искажённых высокой детской смертностью. Если не учитывать этот фактор, можно увидеть, что доисторические люди, если им удавалось выжить в детские годы, могли доживать до возраста 66–91 год. Их общий уровень здоровья и подвижности превосходили по этим показателям большинство современных западных обществ. Как видите, здесь просто ведётся затейливая игра со «средними значениями». Хотя верно то, что в доисторических сообществах многие младенцы и дети не выживали, о чём свидетельствуют многочисленные детские скелеты из раскопок многих погребений, но эти скелеты ничего не говорят нам о том, когда наступал «возраст глубокой старости». Средняя продолжительность жизни на момент рождения, цифра, которую обычно приводят специалисты, даже близко не отражает типичную продолжительность жизни – если вы читаете, что «в начале ХХ столетия средняя продолжительность жизни при рождении была около 45 лет. Она выросла до почти 75 лет благодаря появлению антибиотиков и повсеместному развитию здравоохранения, что позволяет людям избегать или легче переносить инфекционные заболевания»279, не забывайте, что этот впечатляющий рост есть скорее отражение резкого скачка детской выживаемости, нежели увеличения реальной продолжительности жизни взрослых.

В Мозамбике, на родине одного из авторов этой книги, средняя продолжительность жизни на момент рождения сегодня, как это ни трагично, составляет около 42 лет. Но отец Касильды умер в девяносто три (не слезая с велосипеда до последнего дня). Вот он был старик. Сорокалетний – не старик. Даже в Мозамбике.

Несомненно, множество детей в доисторическую эпоху умирали от болезней или тяжёлых условий жизни. То же наблюдается и у других приматов, или в племенах собирателей, или в современном Мозамбике. Но немало антропологов уверены, что огромный процент детской смертности, который ранее приписывали голоду и болезням, скорее всего имеет причиной банальное детоубийство. Они утверждают, что сообщества собирателей таким образом ограничивают количество детей, чтобы те не стали обузой для группы и не раздували популяцию до размеров, угрожающих истощить продовольственные ресурсы.

Каким бы ужасным это ни казалось нам, но детоубийство, или инфантицид, не является редким явлением даже в сегодняшнее время. Антрополог Нэнси Шепер-Хьюз изучала современные данные по уровню детской смертности на северо-востоке Бразилии, где около 20 % младенцев умирают, не дожив до года. Она обнаружила, что матери в некоторых случаях считают смерть «благословением», если ребёнок родился вялым и пассивным. Матери говорили Шепер-Хьюз, что эти дети «хотели смерти, поскольку их воля к жизни была слабой». Шепер-Хьюз нашла, что такие дети получали значительно меньше еды и медицинского ухода, чем их более энергичные братья и сёстры280.

По оценкам Джозефа Бердселла, одного из величайших в мире исследователей культуры австралийских аборигенов, примерно половина из всех новорождённых у них намеренно лишается жизни. Многочисленные обзоры современных доиндустриальных сообществ заключают, что повсеместно от половины до трёх четвертей из них практикуют какие-либо формы прямого детоубийства.