Владимир Карпов - Маршал Жуков: Опала
Далее Хрущев излагает утверждение марксистско–ленинской теории об обреченности капитализма на гибель. В наши дни мы знаем, что кроме теоретической обреченности, компартия Советского Союза давала постоянную многомиллионную подпитку валютой своим единомышленникам для свержения капиталистической системы в десятках стран мира.
Надо же случиться такому совпадению, в этом месте я сделал перерыв, сел пить чай, а по телевизору в какой–то передаче выступал (24.5.93 г. в 18.30) генеральный прокурор Степанков. Он сказал: за послевоенные годы, начиная с 1947 г. до Горбачева включительно, все генсеки и члены Политбюро подписали выделение 400 миллионов долларов на помощь компартиям других стран. До этого перерыва на чашку чая, намеревался в горько–обличительном тоне написать о том, какие большие деньги тратили наши партийные боссы в ущерб государственных нужд, по сути дела на ветер. Но услыхав от генпрокурора, что общая сумма всего 400 миллионов, я сравнил ее с миллиардными суммами, которые воруют сегодня дельцы и взяточники при «демократической» системе и решил не комментировать те мелкие, по сегодняшним масштабам затраты. Можно сказать лишь одно: скупились, мало тратили, поэтому и победила нас капиталистическая система.
При раскладе сил, о котором говорили на съезде, Жукову вроде бы и делать нечего — все предопределено — история сама распорядится. Остаются заботы лишь по обороне страны от возможных нападений агрессоров. Но не будем спешить. В официальных заявлениях наших партийных руководителей, частенько бывало, как говорят, «один пишем, два в уме». После Хрущева выступал секретарь ЦК КПСС Шепилов Дмитрий Трофимович, он курировал вопросы внешней политики и международных отношений. В своей речи он предсказывал установление мирового господства социалистической системы не только теоретико–историческим путем. Говорил он и такое:
В странах «…где сложился реакционно–бюрократический аппарат буржуазной диктатуры, где имеется развитая военщина и эксплуататорские классы, будут оказывать отчаянное сопротивление трудящимся в их борьбе по преобразованию общества на новых социалистических основах, пролетарская диктатура вынуждена будет сломить это сопротивление насильственными мерами».
Вот так — открыто и четко с Кремлевской трибуны, с трансляцией по радио и публикацией в газетах заявлял секретарь ЦК. А министр обороны Жуков при разработке стратегии должен был учитывать и этот исходный политический постулат и искать способы его осуществления. Шепилов говорил о разных формах мирного экспорта революции и все они были более приемлемы, но все же — слово не воробей — вылетит не поймаешь. О возможной ломке капитализма и силой сказал секретарь ЦК, руководящий этим направлением деятельности всей партии, никто его не опроверг и не поправил. Наоборот, аплодировали!
Сегодняшнее наше мышление позволяет (а тогда, боже упаси, нельзя) при размышлении предположить впечатление или восприятие наших возможных противников. Ну, без дипломатии, прямо скажем: как должны к этому относиться американцы? Их устраивает их капиталистический строй, страна процветает (хотя и «загнивающая»), народ обеспечен. Они не хотят социализма. Им придется думать о том, как защититься от «ползучей революции» и от «насильственных мер». И, продолжая эту мысль, возникает вопрос: кто же изначальный агрессор? И Советский Союз и США просто заходились в те годы в криках о мире, разоружении, объявляли один другого агрессором. Но, простите, если мне заявляют, что кто–то (история) уже определил мой уход из жизни, наверное, я буду думать о самозащите? И если у меня нет такой всепокоряющей теории, какая имеется у коммунистов, наверное, придется прибегнуть к оружию. Тем более, что угрожают «насильственными мерами».
В этом плане встреча и беседа Жукова с Эйзенхауэром перед XX съездом в Женеве в мае 1955 года проливает свет на перемену отношений двух полководцев. Да, они были союзники в прошлом и называли себя боевыми друзьями. Но в новых условиях в политике появляется (выступление Шепилова лишь отражение этой ситуации), новое глобальное соотношение сил двух социально противостоящих лагерей. И в случае конфликта и Жуков и Эйзенхауэр встанут лицом к лицу, как враги (а точнее, это уже произошло), и они понимают это. Иначе и быть не может — Эйзенхауэр убежден, и он прав, — неудачная война в Корее, а позднее во Вьетнаме, этот исторический, на глазах всего света, позор Америки, — происходит благодаря руководству коммунистов, и не только корейско–вьетнамских.
Финансовая и оружейная подпитка, многочисленные военные советники — все это идет из СССР и, может быть, улыбающийся собеседник Жуков к этому тоже прикладывал руку?
А Жуков, наблюдая «перерождение» своего боевого друга в «империалиста» и зная по данным разведки о ядерных ударах, намечаемых США, со своих марксистских позиций, наверное, осуждал новую деятельность Айка по защите «загнивающего капитализма». Маршал не мог подумать, что для Эйзенхауэра тот уклад, в котором он родился, жил и трудился, нравится ему, он любит свою Америку такой, какая она есть, и готов защищать ее от коммунистической агрессии «тихой» или открытой, даже в том случае, если нападающими войсками будет руководить бесконечно уважаемый им маршал Жуков.
Читая стенографический отчет, я решил разобраться в некоторых неясностях, прибегнув к испытанному методу — побеседовать с участниками и очевидцами. Прошло после съезда 37 лет. Список делегатов приложен к стенограмме — их было 1356 человек. С очень многими я был знаком и мог бы побеседовать запросто. Многие ушли из жизни за эти годы. Но, к счастью, есть с кем встретиться и поговорить сегодня. Жив–здоров один из особых делегатов, последние лет пятнадцать мы встречаемся довольно часто. Познакомились в Красногорском госпитале. У выздоравливающих времени много, переговорили мы тогда, кажется, о всем прошлом и многом ожидавшем нас в будущем. Он замечательный собеседник. Эрудит высочайшей пробы. Академик. Автор многих научных трудов, особенно по политэкономии. К тому же еще и соратник по войне, генерал–лейтенант. А после ее окончания один из виднейших партийных работников и даже руководителей. Не догадались кто это? Даю еще одну наводку: стенографический, отчет о XX съезде начинается словами: «10 часов утра. Появление в ложах Президиума товарищей: Н. А. Булганина, К. Е. Ворошилова, Л. М. Кагановича, А. И. Кириченко, Г. И. Маленкова, А. И. Микояна, В. М. Молотова, М. Г. Первухина, М. З. Сабурова, М. А. Суслова, Н. С. Хрущева, П. К. Пономаренко, Н. М. Шверника, А. Б. Аристова, Н. И. Беляева, П. Н. Поспелова, Д. Т. Шепилова, а также руководителей делегаций зарубежных коммунистических и рабочих партий, делегаты встречают бурными аплодисментами. Все встают».
Из семнадцати перечисленных — 16 покойники, но жив наш будущий собеседник, тот человек, о котором я говорил. Ну, перечитайте еще раз список. Могущественные были руководители! Кто постарше, у того эти фамилии должны вызывать самые различные воспоминания и ассоциации. Так кто же из них жив сегодня? Ну, конечно же, Шепилов Дмитрий Трофимович. Побывал он и секретарем ЦК КПСС, и министром иностранных дел СССР, и кандидатом в члены Президиума ЦК КПСС. Закончил свою политическую карьеру «примкнувшим» к антипартийной группе Маленкова, Молотова, Кагановича за то, что при решении вопроса об исключении их из партии, имел неосторожность высказать сомнение: все же Молотов был членом партии большевиков с подпольным стажем. Вот его и «примкнули» к той группе. Дмитрия Трофимовича из партии не исключили, отправили работать в столицу Киргизии город Фрунзе, заведующим кафедрой политэкономии. За ним сохранились ученое и генеральское звания. После отставки Хрущева, Шепилов вернулся в Москву. Старую квартиру отобрали. Живет он теперь с женой Марьяной Михайловной в двухкомнатной, удобной квартире в хорошем кирпичном доме, недалеко от стадиона «Динамо».
В этом месте я прервал работу над рукописью, положил ручку. Позвонил по телефону Дмитрию Трофимовичу, договорился о встрече, сел в машину и поехал к нему. Встретил он меня радушно, по–русски обнял трижды крест на крест. Он, несмотря на свои 88, прочен, высок и могуч. Крупные черты лица. И вообще крупный человек! Личность! Только глаза подводят. Недавно сделали операцию правого глаза, но не очень удачно.
— Мне бы воспоминания дописать, всего две главы осталось. Боюсь, как бы глаза не подвели.
— А сколько написали?
— Вот, посмотрите, — он с явной гордостью открыл нижние створки на двух тумбах письменного стола. Там плотным строем стояли папки с завязанными тесемками. — Около двух тысяч страниц. Вся наша бурная жизнь и история. Я ведь был свидетелем многих событий, при Сталине начинал главным редактором «Правды». Потом при нем же был зав. отделом ЦК по агитации и пропаганде. И он же меня с треском снял. И я думал, что скоро окажусь на Лубянке. Ждал каждую ночь. Но пронесло.
