Леонид Милов - Великорусский пахарь и особенности российского исторического процесса
дефицитом рабочей силы, обусловливающим высоту заработка, и краткосрочностью работ. Традиционный поденный найм всегда был обусловлен ограниченным реальным объемом работы, т. е. заказом, полученным ремесленником. Поэтому в кузнечном промысле, как, очевидно, и в других отраслях экономики, господствовала сдельная формы оплаты. В «сказках» 1702 г. по Устюжне Е.И. Заозерская встретила поденный найм всего лишь в трех случаях, остальные же были сдельными, т. е. определены реальным объемом заказа. Эпизодический характер найма иллюстрируется и формулой «сказок»: «в иное время (т. е. иногда, — Л. М.) в помощь наймуют»27. При крупных срочных заказах, естественно, количество наймитов могло возрасти (в сковородном промысле могло быть, например, до 6 молотовых работников на одного «середового» и кузнеца)28. Но, подчеркиваем, реальные заработки свидетельствуют о непостоянстве таких тенденций. В Тихвине XVII в. бытовала практика, когда к кузнецам «приходя наймуются на малое время временем ис пашенных людей, поряживаютца молотом по какому кузлу побить дни на 2, и на 3, и на неделю или на две, волею, бес порядных записей»29. Последнее замечание источника весьма важно, т. к. годовой найм по порядным записям в XVII в. был не вольным, а широко практикуемым в том же Тихвине и других городах кабальным наймом.
Подытожить наши наблюдения помогает результат расчетов, проведенных на основе сведений о расценках поденной оплаты кузнеца, подсобных рабочих, цен на сырье, материалы и готовую продукцию в XVII в. (по устюженскому сковородному промыслу), а также сведений о производительности их труда (по данным того же промысла в конце XVIII в.)30. Этот результат показывает, что при том уровне оплаты свободного труда, который существовал в XVII в. (примерно 34–35 % валового дохода), и потенциальная, и практическая прибыль эксплуататора-хозяйчика как формального капиталиста была значительно меньше обычной торговой прибыли (8 % при 10–12 % торговой прибыли). Эти расчеты вполне согласуются с наблюдениями о стоимости живого труда в других кузнечных промыслах. Ковка топора (работа) составляла 40–50 % от стоимости готового изделия, а ковка ножей — 35–45 %31. А ведь обработка металла — одна из немногих отраслей ремесла, где стоимость живого труда составляла наибольшую долю в стоимости изделия и, следовательно, норма прибыли могла быть наиболее высокой. В портняжном деле, обработке овчин, мерлушек, сапожном мастерстве доля живого труда составляла соответственно 13 %, 9—18 %, 20 % и 25 %32. Таким образом, вполне понятно, что даже в кузнечном промысле в XVII в., в частности в Тихвине, практически отсутствовали тенденции к укрупнению производства. Здесь лишь одна кузница была на 5 горнов, а 18 чел. кузнецов (ок. 25 %) владели только долями кузниц33. По наблюдениям К.Н. Сербиной, удачливые кузнецы стремились прежде всего пойти в торговлю34. В Устюжне в конце века лишь один из 60 владельцев имел три, а трое — по две кузницы. Тремя-четырьмя горнами владели 13 чел., однако последнее было связано главным образом с особенностями технологии обработки металла из болотных руд35. Зарождение мелкого капитала во всех этих формах опиралось на условия, когда сам капиталистический производитель оперирует в столь ничтожном масштабе, что приближается к производителям, которые работают сами.
Итак, отсутствие непрерывного производства в мелкотоварном производстве в сочетании с высоким уровнем оплаты свободного наемного труда создавало условия, неблагоприятные для самого важного процесса — накопления мелкого капитала. Это отнюдь не мешало широкому развитию ремесел и промыслов. Однако низкая прибыль в мелкотоварном производстве, в свою очередь, вела не к вложению торгового капитала в производство, а лишь к закабалению разного рода мелких ремесленников и промышленников торгово-ростовщическим капиталом36.
Подобная ситуация лишала страну возможности удовлетворения ее государственных потребностей. Необходим был резкий скачок в техническом уровне производства. Он был, как известно, достигнут в XVII в. путем правительственных усилий по созданию концессионных предприятий с привлечением иностранных капиталов.
Таким образом, закономерность появления крупного железоделательного производства несомненна, поскольку оно было порождено хозяйственно-политическими потребностями страны.
Крупное производство под опекой государства. Тульские заводы XVII века
Исходя из вышеизложенного, можно определить мануфактуры XVII в. как явление спорадического характера, понимая под спорадичностью не столько их численность, сколько изолированность их появления от общего уровня экономики страны. Они еще не были органическим порождением процесса общественного разделения труда внутри данного общества. Например, бумажные или стекольные предприятия работали на узкий рынок и способны были существовать только как крупные заведения. Что касается металлургических заводов, то ведь «кузнечная мельница» или «самоков» на казенном Пушечном дворе, созданный в 1624 г. иноземными мастерами, а также железоделательный доменно-молотовый комплекс Андрея Виниуса были построены еще в разоренной стране. Завод А. Виниуса, как и другие крупные железоделательные, т. е. доменно-молотовме комплексы XVII в., основаны были на капиталы иноземцев-концессионеров (Петра Марселиса, Андрея Бутенанта и Филимона Акемы) при мощной финансовой и государственной поддержке правительства и были явлениями особого рода.
В нашей литературе доменный и молотовой комплекс Тульских и Каширских заводов, основанных в 1637 г. голландцем Андреем Виниусом, а потом в 1648 г. перешедших во владение Ф. Акемы и П. Марселиса, а затем взятых в казну, довольно мифологизирован. Разумеется, основание крупного металлургического производства в разоренной стране имело громаднейшее значение и положило начало целой серии таких заводов. Но вместе с тем эта акция государства, призванная укрепить прежде всего обороноспособность страны, стала расцениваться как индикатор общего уровня развития экономики. В ряде работ давалась заведомо завышенная оценка общего состояния страны. Поэтому в данном очерке уделено внимание прежде всего технологической организации производства и его экономическим параметрам.
Давным-давно опубликованный комплекс документальных материалов в виде описей и приходно-расходных записей 1647 г. и 1662–1664 гг. при всей своей фрагментарности дает возможность, хотя бы в первом приближении, поставить и в ряде случаев решить указанные проблемы37.
В 1662 г. зафиксирована мощность плавильного горна или доменной печи. Суточная производительность ее достигала 100–120 пудов чугуна. Материалы 1647 г. свидетельствуют, что таких домен на заводе было две, хотя продолжительность их работы неясна.
Главным фактором режима работы металлургического комплекса был наш климат. Вододействующие машины — боевые ковальные молоты — приводились в движение мельничным колесом. Энергия падающей воды накапливалась плотинами, а напор воды и ее уровень в запрудах в зависимости от сезона менялся. В итоге «в вешнее и в осеннее время за большою, а в летнее и в зимнее время за малою водою бывают на заводах прогульные многие дни»38. К тому же часто выходила из строя домна, и «тот доменный горн в году топится треть и половина года»39.
Исходя из этого, попытаемся уточнить реальный режим заводов, взяв несколько расчетов режима работы специалистов разной квалификации.
Например, дощатый мастер мог иметь разную выработку: от 50 до 80 досок в день40. В 80 досках было 28 пудов. Следовательно, в 50 досках — 17,5 пудов. Таким образом, в среднем мастер на водяном молоте делал 23 пуда. Наш расчет имеет конкретное подтверждение. Так, Яков Бланк с первого по 23 февраля, т. е. примерно за 18 рабочих дней, сделал 410 пудов, т. е. по 23,1 пуда в день41. Оплата ковки прутового железа в доски, видимо, была разной (8 денег и 10 денег за пуд). Дороже, очевидно, стоили тонкие доски для лат. О цене досок на пищали есть конкретное указание на оплату в 8 денег за пуд42. Таким образом, на пищальных досках мастер мог зарабатывать в день по 92 коп., в расчетный год (300 раб. дн.) — 276 руб., а в реальный годовой цикл (130 раб. дн.) — 119 руб. Видимо, расчет этот точен, т. к. в 1662 г. дощатый мастер Нилис Персон получал в год по 125 руб. серебром43. На тонких досках заработок был, видимо, несколько выше. Так, мастер Яков Бланк, делая по 23,1 пуд. в сутки, в расчетный год имел бы 346 р. 50 коп., а в реальный годовой цикл — 150 руб. 15 к. При меньшей выработке, как у мастера Мартина Клерета (по 18,8 пуда в день по 10 денег пуд), заработок в реальный годовой цикл мог быть, например, 122 р. 20 коп. Между тем годовой оклад его был равен 105 руб.44 Попудная или сдельная оплата могла быть выше годового оклада, но могла быть и существенно ниже его. Так, мастер Нилис Петерc за 5 недель сделал всего 89 пудов с оплатой по 10 денег пуд, т. е. с выработкой всего по 3 пуда в день. Даже в расчетный год (300 раб. дней) при этой выработке его зарплата составила всего 45 руб., а в реальный год — 19 р. 50 к., в то же время годовой оклад его был равен 85 р.45 Такого рода невыгодные работы были, вероятнее всего, временными. Массовой продукцией были доски как полуфабрикат для мушкетных стволов, пищалей и лат. Какая-то часть продукции была в виде кровельных и дверных досок и т. д. Для 1668 года есть сведения, что ежегодно для казны необходимо было поставлять по 5 тыс. пудов кованых досок46. Таким образом, основные заработки при сдельной работе составляли 120–150 руб., а реальный рабочий годовой цикл — 130 рабочих дней.
