Фердинанд Грегоровиус - История города Рима в Средние века
Полтораста уже лет невиданное более зрелище императора и папы, совершавших в мирном согласии въезд в Рим, не возбуждало более людского энтузиазма, ибо что был в эту эпоху император. Карл IV служил за диакона при мессе у Св. Петра 1 ноября во время коронования папой Елизаветы, дочери Богислава Померанского и четвертой супруги императора. Он совершил посвящение в рыцари у алтаря Св. Петра, равно и императрицы на мосту Ангела, во время шествования ее под короной через Рим. В своем богемском королевстве могущественный монарх и превосходный правитель Карл IV в Италии сделался почти презираемым. По отбытии из Рима в январе 1369 г. подвергся он в Сиене во дворце осаждению народом и постыдно был изгнан. Он продал свой позор за 15 000 гульденов золотом и поехал в Лукку. Как некий предводитель банды, но не пользуясь уважением, равным Гоквудову, дал он Пизе и Флоренции откупить себя за пару тысяч гульденов, которые, смеясь простодушию итальянцев, спокойно положил в карман. Папу обманул он с таким же спокойствием; в качестве главы лиги благоразумно не предпринял он против Висконти ничего; династы эти добились, наоборот, 13 февраля выгодного мира. Итак, в июне Карл IV вернулся в Германию с наполненным кошельком, презираемый всей Италией, вернулся самым неимператорским образом, как не возвращался ни один из отправлявшихся в Рим императоров, но зато показал себя разумным человеком. Как ни глубоко пал престиж императорского величества, но и престиж папства не более возрос, невзирая на то, что политический упадок итальянских сил принес ему минутную выгоду. Города в церковной области принимали без сопротивления ставимых папой магистратов. Упорствовала еще одна лишь Перуджия. Город этот, раздраженный за Ассизи и другие места, отнятые у него Альборноцом, с изумительным мужеством поднял оружие против возвратившегося папы. Урбан повелел объявить 8 августа 1369 г. против перуджинцев процессы и в тот же день переехал из Монтефиасконе в Витербо; банда Гоквуда, нанятая Перуджией, производила набеги до самых ворот этого города.
В Риме ожидал папу триумф по возвращении его 13 октября в Ватикан. Иоанн Палеолог, восточный император, явился просителем, моля о помощи против все сильнее напирающих турок. По нужде отрекся он во дворце Santo Spirito от своей веры, и затем 21 октября принял его Урбан на ступенях у Св. Петра. В тот же самый день, в который за год перед тем провожал его в собор апостола император Запада, вступил с ним теперь в святую эту базилику император Востока; в присутствии его служил папа обедню. Так в течение годового промежутка видел Урбан обоих императоров у ног своих; но монархи эти, когда-то владыки мира, к половине XIV века были лишь бессильными призраками: один – преемник Карла Великого – был лишь терпимым гостем в Риме, другой – преемник Юстиниана – лишь докучливым нищим Запада.
Извлеченные отсюда Урбаном в Италии успехи не могли обмануть никакой дальнозоркий ум. Церковь не была более политическим центром тяжести, вокруг которого вращалась Италия. Внезапная буря могла изменить все и уничтожить тяжелый труд Альборноца. Но не одни лишь эти соображения побуждали Урбана V вернуться во Францию. Большую роль при этом играли и личные симпатии и антипатии. Пребывание в Риме являлось для него невыносимым, равно как и разъезды по Патримониуму, где лето проводилось им в скучном замке Монтефиасконе или же в унылом Витербо. Ему не приходилось, правда, упрекать ни в чем народ римский, ибо в отсутствие его не слышно было ни про какие эксцессы; но минутным этим спокойствием обязан он был лишь политике римлян, желавших удержать папу, или же лишь сильной, приведенной им с собой воинской рати из французов, бургундцев, англичан и немцев. Решение покинуть Рим принял он твердое, но таил его пока. Прощанием его с городом было торжественное переложение апостольских св. глав 15 апреля 1370 г. в Латеране; ибо для этих частиц св. мощей изготовлены были по приказанию его серебряные бюсты, в которые и были они заключены. 17 апреля выехал он из Рима и въехал 19-го с сильной ратью в Витербо ввиду осады Ветраллы префектом города. Франциск, сын Иоанна де Вико, в глазах у Св. Отца поднял оружие и заключил союз с Перуджией; появление папы, которого римляне снабдили 200 рейтарами, заставило его, однако, быть осторожным, и он в мае изъявил покорность в Монтефиасконе. Это расположило к переговорам и перуджинцев. Урбан был этому рад, ибо таким образом пали последние помехи к возвращению его в желанную Францию.
Представление об обязанности основать Святой престол снова в Риме не было настолько сильно в душе Урбана, чтобы сделать его мучеником в стране, которой он оставался вечно чужд. Придворные его непрестанно буквально штурмовали насчет возврата, и он решился на него тем скорее, что надеялся присутствием своим уладить вновь вспыхнувшую войну между Англией и Францией, но только в Монтефиасконе сделал гласным свое решение. Ответом ему были глубокая скорбь итальянцев и радостные ликования французов; имя Авиньона наэлектризовало кардиналов, протомившихся за три итальянских этих года как бы в бесконечном времени жесточайшей ссылки. В это время одна праведница предстала перед папой и предсказала ему неминуемую смерть в случае вступления его вновь в Авиньон. Среди развалин Рима бродила в то время и с давних уже лет провидица с севера, погруженная в глубочайший мистический энтузиазм, не нарушаемый боевыми кликами одичалого народа, ежедневно орошавшего улицы своею кровью. Это была Бригитта, супруга и вдова знатного синьора Ульфо, которому родила восьмерых детей, шведка из княжеского рода. Благочестивое стремление к пелеринажам привело ее ко всем знаменитым пунктам богомолия Испании, Франции, Германии и Италии. В одном из монастырей своей отчизны имела она видение: явился ей Христос, и глас Его изрек: «Ступай в Рим, где улицы покрыты золотом и кровью мучеников; там пробудешь ты до тех пор, пока узришь папу и императора, которым должна возвестить ты Мои слова». В первый раз пришла она в Рим в 1346 г., за год до революции Колы ди Риэнци, во второй раз – во время юбилея 1350 г. и осталась там до смерти. Друзья провожали ее, а двое из детей ее, именно благочестивая дочь Екатерина, последовали за ней. Она изучила латинский язык. Жила она в доме на нынешней площади Фарнезе, где в построенной в честь ее церкви показывают еще комнаты, в которых она жила. Блеск прошлого обменяла она на одежду смирения, будучи искренне набожной, как те англо-саксонские короли, которые в VIII веке являлись в Рим. Она странствовала из церкви в церковь, из госпиталя в госпиталь. Благородную эту женщину можно было видеть в одежде пилигримки у монастыря Св. Лоренцо в Панеперне, просящей милостыню для бедных; и она с благодарностью целовала подаяние, которое ей клали в руку. Петраркой на пепелище города могла бы она быть сочтена за скорбящего гения овдовелого Рима, если бы не была бледным призраком севера и праведницей. Она была исполнена духа видений. Ей слышались голоса Спасителя и Пречистой Девы или их икон, и дивящиеся друзья ее благоговейно записывали видения ее в книгу как пророчества Сивиллы. Один голос открыл ей, что Урбан должен умереть, если вернется в Авиньон; она поведала об этом кардиналу Рожеру Бофор; ввиду отказа его довести о сем предсказании до сведения папы, отправилась она в Монтефиасконе сама и запретила папе под страхом неминуемой смерти покидать Италию. Но Урбан V пребыл нем к угрозам северной профетессы. Поражение римлян было велико. От трехлетнего присутствия своего епископа пользовались они многими выгодами, большим спокойствием и благоустройством, приливом благосостоятельности, восстановлением значения города. Это едва начатое дело хотел теперь бросить папа, а кто мог знать, на сколько времени оснует он снова резиденцию свою в Авиньоне? 22 мая явились римские послы в Монтефиасконе. Они бросились к ногам папы. «Привет вам, сыны мои, – так отвечал им Урбан. – Дух Святый привел меня в Рим и уводит меня снова во славу церкви».
26 июня 1370 г. написал он на прощание к римлянам письмо с утешениями; он полагал, что отъезд его глубоко их опечалит, что они будут бояться, что преемники его никогда не вернутся более в Рим. Он глубоко опечален был сам; но в утешение им и ознакомления ради своих преемников оставляет он им свидетельство, что целых три года в великом спокойствии провел в Риме и испытывал от них одну лишь почтительную любовь; что вина ухода его лежит не в Риме, а во внешних обстоятельствах. По духу постоянно пребудет он с ними до тех пор, пока продолжится собственная их преданность к Святому престолу; и издалека будет он отечески пещись о них; как сильные и благоразумные мужи должны они переносить его отъезд и в мирном единомыслии ожидать, дабы никакое неблагополучное состояние города не могло удержать со временем от возвращения его или его преемников. Аттестация папы о добром поведении чад его, римлян, почтительно обращавшихся с ним в течение трех лет, является одним из диковиннейших памятников из истории папства; она освещает мглу долгих веков мук и скорбен, пережитых в Риме папами. Что сказали римляне, когда сенатор их, Бертранд де Мональдензибус, прочел им во всеуслышание на парламенте это прощание расстающегося с ними папы? Личность самого Урбана приобрела ему искренних друзей в Италии. Он ненавидел мирскую помпу и злоупотребления в церкви и курии; не терпел ни непотизма, ни симонии; не копил сокровищ; подавал охотно; был доброй нравственности, серьезный и кроткий человек. Его охотно удержали бы в Италии.
