Почему распался СССР. Вспоминают руководители союзных республик - Аркадий Дубнов
– А с Гайдаром какие-то проблемы приходилось решать?
– С Гайдаром у нас были прекрасные отношения. Я считаю, что такого сильного с точки зрения экономической подкованности премьера в России больше не было. Гайдар никогда не принуждал. Вот Горбачев принуждал, Гайдар – никогда. И мои просьбы всегда удовлетворял.
– Какие?
– О поставках нефти по бартеру. Нам было трудно с этим в 1992-м. Мы поставляли трубы (продукт Руставского металлургического завода; использовались при строительстве магистральных трубопроводов. – Прим. ред.), но тогда решением парламента России торговля с Грузией была прекращена. Когда я прилетел к Гайдару с этой просьбой, он сказал мне: «Ты хочешь, чтобы меня парламент обругал?» А на следующий день распорядился выделить Грузии 800 тысяч тонн нефтепродуктов. Это никто не сделал бы, кроме него.
– Он нарушил решения российского Верховного совета?
– Да. У нас были очень теплые человеческие отношения с Гайдаром.
– Я так понимаю, в политике для вас очень многое определялось человеческими отношениями с коллегами – как в Грузии, так и за границей. С Шеварднадзе у вас не сложилось?
– Да! Я вам скажу, что Шеварднадзе, когда он еще был первым секретарем ЦК в Грузии, даже не знал, сколько нужно хлебопродуктов и нефтепродуктов в год для республики. Это же элементарно! Можно не знать, сколько нужно бананов стране, но хлеба… А когда он вернулся во власть, он стал вмешиваться в выборы ректора Тбилисского государственного университета. Я узнал об этом и сказал: «Вы нарушаете закон. Вот постановление за моей подписью, что ректора выбирает ученый совет, без участия государства». В результате он проиграл.
– Насколько я понимаю, приглашение Шеварднадзе вернуться в Грузию весной 1992-го (лидеры переворота после свержения Гамсахурдии предложили Шеварднадзе возглавить Грузию; в октябре 1992 года он был назначен председателем Госсовета, а затем избран председателем парламента. – Прим. ред.) было связано с надеждами, что ему удастся решить абхазский вопрос.
– Он потерял Абхазию. В один из прилетов в Москву я должен был встретиться с [Павлом] Грачевым, российским министром обороны. Но он срочно куда-то улетел. Его генералитет, человек восемь заместителей министра, устроили обед в мою честь – я же был премьером… Когда немножко выпили, генералы начали ругать Александра Яковлева, Горбачева и Шеварднадзе. «Вот эти трое, – говорят, – разрушили Советский Союз». И в основном Шеварднадзе – его начали, знаете, матом ругать. Я говорю: при мне не надо, я его тоже не очень уважаю, но все-таки это глава парламента моей страны. Шеварднадзе знал о таком отношении к себе и очень боялся Москвы. Когда после вывода советских войск из Германии семь тысяч офицеров остались без дома, они жили с семьями в палаточных городах в Ставропольском и Краснодарском краях. Все ругали за это Шеварднадзе – он вывел офицеров. А тут он заявляет: вот вам Абхазия, расселяйте их, прекрасный курортный район.
– Где и когда он это сказал?
– Документального подтверждения этих слов нет. Но он проиграл Абхазию еще и тогда, когда приказал ввести туда грузинские войска.
– В августе 1992-го?
– Да, он решил это за моей спиной 11 августа, а 13 августа я раскритиковал его и заставил созвать совещание. И меня очень многие поддержали.
– Кто? Ведь [Тенгиз] Китовани и [Джаба] Иоселиани (члены Военного совета Грузии. – А.Д.) были активными участниками наступления.
– Китовани был министром обороны и получил такой приказ. Тогда он попросил одну неделю, до 18 августа, чтобы собрать войска в Тбилиси и единым эшелоном направить их в Западную Грузию. Но Шеварднадзе сказал: «Начни четырнадцатого!» И получился полный бардак. Тогда ведь телефонная связь была не так развита, как сейчас. Кто куда едет, как едет…
– Почему он спешил?
– В то же время я получил известие, что в Гудауту (город-герой Абхазии. – Прим. ред.) ввели очень сильный российский полк ВДВ из Азербайджана – он еще в Афганистане воевал. Я очень обиделся. Звоню командующему Закавказским военным округом, генерал-полковнику, предъявляю претензию: ведь у нас был договор, что если он хотя бы одну роту перемещает на территорию Грузии, то должен согласовать это с нашим Советом министров. «А я, – говорит, – никакого перемещения не делал. Это Москва, наверное…» Я звоню министру обороны России Грачеву. Говорю: «Кто тебе позволил?» У нас были дружеские отношения, мы были на «ты». А он мне: «Почему ты ругаешь меня? Спроси своего президента». Тогда Шеварднадзе еще президентом не был, он был председателем парламента. Оказалось, это он просил Грачева перевести полк. Звоню Шеварднадзе: «Что ты делаешь?! Ты губишь Грузию!» А он в ответ: «Я боялся, что абхазы нападут на российские базы и украдут оружие». Это же курам на смех! Какой абхаз посмел бы? Когда этот полк появился там, Абхазия была потеряна.
– Потому что он принял участие в войне на стороне Абхазии?
– Конечно. Тогда даже в газете была моя публикация «Абхазия потеряна», я так и написал.
– Но потом все-таки в Сочи Ельцин и Шеварднадзе заключили перемирие.
– Это была игра. Все было несерьезно.
– Почему?
– Потому что по сочинскому соглашению Шеварднадзе вывел с территории Абхазии все военные силы – восемь военных кораблей из Сухуми и 28 танков. А Россия ничего не вывела, ни одного танка не сдвинула.
– А вы тогда уже не принимали в этом участия?
– Это все было в сентябре-октябре 1993-го, а я подал в отставку в августе, потому что видел, что Шеварднадзе отдает Абхазию. Он тогда говорил: «Если Сухуми потеряю, на первом же дереве повешусь». Я ему напомнил потом: «Господин Шеварднадзе, вы обещали, что если потеряете Сухуми…» – «Я был готов это сделать, но меня заставили отказаться». Это все было в прессе, у меня сохранилось.
– Но давайте вернемся на несколько лет назад. Что стало последней каплей для Грузии, заставившей окончательно порвать отношения с союзным центром? Разгон митинга в Тбилиси 9 апреля 1989 года (оппозиционный митинг, в котором
