Александр Немировский - Откуда пошел, как был организован и защищен мир
Еле сдержал себя Наль, чтобы не заколоть Пушкару. Но лишь сказал:
— Безумец! Играй!
Бросок, и возвращена Нишадха, и вместе с этим восстановлена справедливость. Но благороден победитель:
— Знай, — сказал Наль Пушкаре, — твоя удача в прошлом подстроена коварным Кали. Поэтому не будет вражды между нами. Возвращайся туда, откуда пришел, владей тем, что имел. И благоденствуй!
Пушкара, не рассчитывавший на такой исход, прослезился:
— Сейчас же пойду к Ганге и омою свое тело и выкину проклятые кости, чтобы их не коснулась ничья рука.
За стенами дворца, принадлежавшего отныне Налю Беспорочному и его потомству, ликовал народ. Люди воспевали доблесть Наля и верность Дамаянти. Песнь эта поется до сих пор.
Любовь и разлука Рамы и Ситы
Пролог на земле
На землю, проломив хрустальный полог,Упала и рассыпалась звезда.Стал лемехом космический осколок,Проведена по полю борозда,Заколосилось золотое жито.Пусть точится железная коса,Но мы ведь не единым хлебом сытыПоэзией нас кормят небеса.Творец всего живого и спасительНас сотворил не для одной еды.Поговорим о несравненной Сите,На борозде рожденной от звезды,И о любви к ней доблестного Рамы,Который одолел Равану — Смерть.«Рамаяна» — возвышеннее храма,И не дано ей, как любви, стареть.
Обратился как-то Вальмики, красноречивейший из риши, к божественному мудрецу Нараде с просьбой:
— Скажи мне, мудрейший, кто из людей самый безупречный, добродетельный, отважный, прекрасный, умудренный знаниями.
— Это Рама, сын Дашаратхи, — ответил Нарада, не раздумывая. — Восславь его жизнь и деяния, если сумеешь. И лучше всего в таком песнопении, которое смогут прочувствовать все, обитающие на этой земле.
Поблагодарив мудреца, Вальмики удалился в растерянности, ибо не смог понять, что имел в виду Нарада, говоря о песнопении, какое в состоянии прочувствовать все живущие. Вскоре после этого бродил он со своими учениками по лесу, рассуждая о достойных предметах. И вот видит он двух куликов, затеявших любовную игру и в пылу её не заметивших приближающегося охотника. Тот, воспользовавшись увлеченностью птиц друг другом, выпустил из лука стрелу, и самец упал, обливаясь кровью. Отчаянный крик самки пробудил в душе Вальмики гневные слова проклятия:
Охотник, любовь поразивший стрелою,Вовеки пребудешь ты в мире изгоем.
Выкрикнув это, Вальмики обратился к ученикам и продолжал их наставлять добру. Но слова проклятия то и дело всплывали в его памяти, и повторял он их, пока не понял, что проклял нечестивца стихом неведомого размера. И пришла ему в голову мысль: «Не это ли песнопение имел в виду Нарада, создатель многих стихотворных размеров и изобретатель первой вины? Не оно ли способно лучше всего передать чувство любви, доступное всем живущим?»
Внезапно перед Вальмики предстал Бог-творец.
— Это шлока! — возгласил он. — Поведай о Раме и Сите шлоками.
Едва только Брахма исчез, Вальмики отослал учеников и забросил все прочие дела. Он стал слагать поэму о Любви, прерванной разлукой, равной Смерти.
Пролог на небесах
И вновь собрались боги на горе Меру, подпирающей тремя вершинами небо. Тысячелетия терзал небожителей страх перед смертью. Но и обретя бессмертие, они страдали от позора и бессилия.
Творец мира Брахма совершил величайшую оплошность. Поверив в добродетельность святого отшельника Раваны, он не только даровал ему неуязвимость, но и наделил его стрелой, не дающей промаха. Однако и безупречному мужу не выдержать испытания могуществом. Как только Раване были вручены дары Брахмы, он превратился в надменное десятиголовое чудовище, и все три мира потеряли покой. Сам владыка богов Индра в страхе перед Раваной принял облик павлина, и Равана прошел мимо, его не узнав. Когда же он вернул себе прежний облик, то был побежден сыном Раваны, взят в плен и с трудом обрел свободу. Побеждены были и другие боги, став поденщиками Раваны: Агни — поваром, Варуна — водоносом, Вайю заметальщиком. После выполнения службы на острове Ланке, где был дворец Раваны, им было разрешено возвращаться на гору Меру.
Почуяв дуновение ветерка, боги разом повернули головы. Конечно, это Вайю! Как всегда он запаздывает, а потом оправдывается, что Равана заставляет подметать не только пол дворца, но и весь остров.
Устроившись на скале, Вайю радостно прошелестел:
— Слушайте, братья. Весть, которую я принес, поучительнее любой другой. Мне удалось подслушать разговор Раваны с его сыном Индраджитом.
При этом имени Индра заскрежетал зубами. Над Меру грянул гром и разнесся по миру.
— А много ли сыновей у Раваны? — грозно спросил владыка богов.
— Один Индраджит, он великий маг и волшебник, — отозвался легкомысленный Вайю, кажется, не понимая, почему его перебили.
— Почему же ты не назвал его просто сыном?
— Прости, Индра, — проговорил Вайю. — Имя это вырвалось у меня само. У меня не было намерения напоминать о позоре, нанесенном тебе «победителем Индры». Я взволнован. Я стал обладателем тайны.
— Говори скорее! Что тянешь? — послышались голоса богов.
— Я узнал, — сказал Вайю, переходя на шепот, — что владычество Раваны не вечно. Сын, обращаясь к отцу, напомнил ему, что его может одолеть смертный, если его поддержат обезьяны.
— Это добрая весть, — проговорил Индра. — За обезьянами дело не станет. Ведь твой сын, Вайю, кажется, обезьяна?
— Хануман имеет облик обезьяны, — вставил Вайю. — Но он великий воитель и главный помощник царя Сугривы.
— Что касается смертного, — продолжал Индра, — то у меня имеются сомнения. Сможет ли человек одолеть Равану и его сына, владеющего тайнами волшебства? Да и сколько нам придется ждать, пока этот смертный явится на свет?
— Прислушайтесь, боги! — послышался голос Агни. — Ко мне с алтаря на северном берегу Сарайю взывает Дашаратха, царь Кошалы.
— Что надобно ещё этому старцу, прожившему шестьдесят тысяч лет? воскликнул Яма. — В таком возрасте пора и перестать чего-либо желать.
— Он просит наследника. Я слышу, как его голос заглушает мычание по крайней мере сотни быков.
При этих словах боги оживились, а Индра сказал:
— Люди на земле стали скупы. Мнится мне, что они проведали о нашем позоре. За последние сто лет нам никто не приносил в жертву более десятка быков. Дашаратха — достойный человек, и ему надо помочь. Конечно, о сыне он мог бы подумать раньше.
— А что, если Равану сокрушит сын Дашаратхи? — перебил Индру Варуна.
— Прекрасная мысль! — воскликнул Вишну. — А есть ли у Дашаратхи жена?
— У него их три, — отозвался всеведающий Агни. — Старшую зовут Каушалья, среднюю — Кайкейя, младшую — Сумитра. Царь любит и балует более других Кайкейю, но он соблюдает закон, и в царском доме нет раздоров.
— Тогда я спущусь на землю и возрожусь в сыновьях Дашаратхи, — сказал Вишну. — И сыновей у него будет столько, сколько у света сторон, сколько колес у устойчивой колесницы, сколько у года времен. Но чтобы одолеть ракшасов, и вам, боги, придется всем спуститься на землю и возродиться там в обезьянах, как это уже сделал Вайю.
— Мы согласны! — ответил за всех богов Индра.
И возликовали боги, кажется, впервые поняв, что спасение не за горами. Но все же радовались они молча, опасаясь, как бы Равана не проведал об их замыслах. Не привлекая к себе внимания, Вишну поспешил на землю. Приняв там облик отшельника, он проник во дворец и предложил царским женам снадобье необыкновенного свойства. Каушалья отведала половину его, Кайкейя, закормленная сластями, — восьмую часть, Сумитра, младшая из жен, остальное.
И в тот же день каждая из трех понесла под сердцем дитя, но потребовалось ещё три долгих месяца, чтобы о предстоящей радости стало известно им самим и их близким.
Кошала
Кошала считалась самым могущественным и богатым царством Индии. Блистательная столица её Айодхья, сооруженная в незапамятные времена прародителем рода человеческого Ману, не уступала великолепием небесному граду Индры и сияла, как самый крупный бриллиант в короне земных городов. Не имели себе равных её дворцы и чертоги. От них в разных направлениях, как солнечные лучи, отходили улицы, застроенные стройными рядами зданий, делая столицу похожей на доску с клетками для игры в кости.
Город, омываемый тихоструйной Сарайю, защищала возведенная с величайшим искусством стена со многими башнями. Непрошеных гостей ожидали находившиеся в полной готовности орудия, мечущие камни и стрелы. В пустотах стены стояли наготове хорошо обученные боевые слоны и кони. Воители Айодхьи были отважны и благородны. Каждый из них владел колесницей и мог без труда пересесть с неё на боевого слона или коня. Попадая стрелою в цель по звуку, они никогда не позволяли себе стрелять в безоружных.
