Анатолий Левандовский - Триумвиры революции
Умиротворенный, Максимилиан спокойно засыпает на те немногие часы, что остались до утра.
Через несколько дней, 18 флореаля (7 мая), он выступил в Конвенте с речью, навеянной новыми мыслями. Она была полна вдохновения и оптимизма, которые оратор сумел передать слушателям.
- Основатели французской республики, - воскликнул Робеспьер, остерегайтесь терять надежду на человечество или усомниться хоть на миг в успехе нашего великого начинания! Мир изменился. Он должен измениться еще больше!..
Робеспьер ясно показал, что, ставя свою положительную программу, он интересуется не философской, а исключительно практической стороной дела:
- Идея верховного существа и бессмертия души является постоянным напоминанием о справедливости; следовательно, идея эта носит республиканский и общенародный характер!..
Вместе с тем Неподкупный подчеркнул, что новый культ не имеет ничего общего со старым; к прежнему фанатизму возврата быть не может, и католические попы не должны себя тешить напрасными иллюзиями.
- Истинный жрец верховного существа - природа, его храм - Вселенная, его культ - добродетель, его праздники - радость великого народа, собравшегося на его глазах с целью упрочить узы всемирного братства и вознести ему хвалу из глубины чувствительных и сильных сердец!..
Эта речь, как и декрет об установлении культа верховного существа, принятый Конвентом 18 флореаля, имела в конечном итоге последствия, весьма далекие от тех, на которые рассчитывал Неподкупный. Как мелкой благотворительностью нельзя было разрешить рабочий вопрос, так и религия в какой бы то ни было форме не могла подменить насущных социальных проблем. Надеяться, что новая вера объединит французский народ и ликвидирует язвы буржуазного общества, мог только добродетельный Робеспьер.
Впрочем, всего лишь месяц спустя его ожидало глубокое разочарование и полное крушение всех надежд.
20 прериаля (8 июня) состоялся праздник в честь верховного существа. Это был день Робеспьера.
Казалось, сама природа приносила свои поздравления Неподкупному. Все было ярким, ослепительным; Париж давно не видел такой чудной солнечной погоды. Город помолодел и стал наряднее: дома были убраны зелеными ветками и гирляндами, улицы усыпаны цветами, из окон виднелись флаги, увитые трехцветными лентами.
В восемь утра прогремели пушечные выстрелы, и толпы народа устремились в Тюильрийский парк.
Люди оделись по-праздничному.
Женщины несли букеты цветов, мужчины - дубовые ветки. У всех было приподнятое настроение; граждане, еще вчера не знавшие друг друга, сегодня сердечно обнимались и желали взаимно счастья.
Постепенно начали сходиться члены Конвента.
Они были в парадном одеянии, с султанами на шляпах и в трехцветных шарфах. Для них был выстроен деревянный амфитеатр, против которого высилась колоссальная группа чудовищ: Атеизма, Эгоизма, Раздоров и Честолюбия. Согласно плану главного распорядителя художника Давида эта группа подлежала сожжению и должна была открыть вид на статую Мудрости, попиравшую останки поверженных пороков.
Народ приветствовал своих депутатов.
Робеспьер, которого специально избрали председателем Конвента, почему-то запаздывал.
- Он разыгрывает из себя короля! - пробурчал кто-то из депутатов.
Но вот показался и он.
Что это? Неподкупный был неузнаваем.
Казалось, он помолодел. Его походка стала быстрой и упругой, а сутулость куда-то исчезла. Новый костюм - голубой фрак, золотистые панталоны, белое жабо и такой же жилет - как-то удивительно гармонировал с небом, солнцем, светом. В руке он держал букет из цветов и колосьев. Особенно поразительным было его лицо. Одухотворенное радостью и умилением, оно казалось прекрасным; все морщинки вдруг пропали, а глаза стали голубыми и глубокими, как небо: в них отражалась сама природа.
Народ встретил Робеспьера шумно и сердечно; зато коллеги награждали его косыми взглядами и злобными улыбками.
- Смотрите, как его приветствуют! - перешептывались депутаты, и в этих словах зависть сливалась с сарказмом.
Но Робеспьер ничего не замечал.
Он произнес короткую речь. Затем, спустившись со ступеней амфитеатра, подошел к группе чудовищ и поджег их. Огонь запылал. Картон и фанера быстро обугливались и превращались в прах. Он стоял и пристально смотрел на огонь, пожирающий Зло. Но что это? Костер разгорелся слишком сильно, много сильнее, чем предполагал Давид; огонь спалил покров статуи Мудрости, и она предстала перед зрителями черной, нагой и дымящейся...
Лицо Робеспьера на момент дрогнуло и исказилось. Но это был только момент.
Конвент в сопровождении народа направился к Марсову полю. Необычное зрелище представилось зрителям, усеявшим длинный путь от Тюильрийских ворот до Триумфальной арки. Впереди двигались барабанщики, конные трубачи, музыканты; потом шли люди, вооруженные пиками, катили пушки; медленно передвигалась колесница с деревом свободы и эмблемами плодородия; двумя колоннами дефилировали секции; шествие замыкали солдаты регулярной армии. А затем вдруг открывалось пустое пространство. И в этом пространстве под приветственные крики толпы медленно и одиноко шел человек маленького роста в белом парике и светлом костюме. Следующие за ним, умышленно замедляя шаг, задерживая сзади идущих, старались как можно больше увеличить расстояние между ним и собою, словно говоря: "Люди! Смотрите на гордеца, смотрите на диктатора!.."
Но он по-прежнему, казалось, ничего не замечал. Уже в течение нескольких часов плыл он по реке цветов и приветствий. И тысячи голосов кричали:
- Да здравствует республика! Да здравствует Робеспьер!
Посреди Марсова поля была устроена символическая гора. Когда Конвент разместился на ней, народ и его представители исполнили гимн верховному существу. Звуки фанфар слились с пением пятисот тысяч людей. Молодые девушки бросали в воздух цветы. Юноши поднимали обнаженные сабли, давая клятвы не расставаться с ними впредь до спасения Франции. И среди всего этого потрясающего величия выделялся человек, окруженный со всех сторон пустым пространством.
Солнце клонилось к закату. Праздник окончился. Все измучились и устали. Первыми хлынули зрители, давка создалась невообразимая. Повсюду валялись увядшие колосья и раздавленные эмблемы.
В начавших сгущаться сумерках двинулись в обратный путь и члены Конвента. Впереди шел Робеспьер. За ним, в некотором отдалении, двигалась нестройная толпа депутатов.
Максимилиан полузакрыл глаза. Сказывалось колоссальное напряжение дня: мысли мешались. И вдруг... Не ослышался ли он?.. Не галлюцинация ли это, не бред ли усталого мозга?.. Нет. Сзади журчат голоса. Это какой-то хор демонов. Это дьявольские завывания. Это проклятия... По чьему же адресу?..
Напряженно вслушиваясь, Робеспьер улавливает отдельные слова, затем целые фразы:
- Взгляни на этого человека. Ему мало быть повелителем, он хочет стать богом!..
- Великий жрец! Тарпейская скала* недалеко!..
_______________
* В Древнем Риме с Тарпейской скалы сбрасывали государственных преступников.
- Бруты еще не перевелись!..
- Диктатор! Тиран! Возмездие настигнет тебя!..
- Будь ты проклят!..
- Смерть злодею!..
...Нет, это не был обман слуха. Голоса звучали чуть слышно и все же выделялись из общего шума. Он даже узнал некоторые из этих голосов. Страшное оцепенение охватило его душу. Диктатор! Тиран! Значит, они ничего не поняли. Значит, его план не удался: любовь не сплотила всех воедино. Значит, осталась страшная вражда, вражда и кровь, кровь и смерть.
Все гибнет!..
...Заслышав шаги Робеспьера, Морис Дюпле, его жена и дочери радостно бросились навстречу своему жильцу. Но едва он открыл дверь, как все остановились, пораженные. Маленький, сгорбленный человек переступал порог, чуть не падая от усталости. Его лицо, измученное, покрытое каплями пота, казалось больным и старым. Взглянув на своих близких, которых утром оставил в приподнятом настроении, Максимилиан тихо сказал:
- Друзья мои, вам уже недолго осталось меня видеть...
7. ЦАРСТВО ГИЛЬОТИНЫ
Между 20 и 22 прериаля лежат день и две ночи. Но этот короткий срок для Робеспьера казался вечностью. Сколько он передумал! Сколько раз от отчаяния переходил к надежде и от надежды снова к отчаянию! Его подкосило все происшедшее. Но не в его натуре было пасовать. Теперь он наверняка знал многое, о чем раньше только догадывался. В хоре дьявольских голосов, проклинавших его вечером 20 прериаля, он отчетливо различил голоса Бурдона, Тириона, Лекуантра. С ними, безусловно, связаны и другие: льстивый Тальен, которому Неподкупный помешал ограбить Бордо, ловкий Баррас, чье казнокрадство было хорошо известно, лицемерный Фрерон, друг покойного Демулена, разбойник и вор, скрывавший свой ужас перед Революционным трибуналом под маской лжи и подобострастия...
