Дуглас Рид - Хотел ли Гитлер войны: к истокам спора о Сионе
Однако предложения Отто Штрассера можно совместить даже с этим высказыванием лорда Ллойда, что дает основания в очередной раз заявить, что Отто Штрассер, как я уже неоднократно показывал на страницах этой книги, выдающийся человек, который способен не только найти иголки в стогах сена, но даже заставить верблюда с легкостью пройти сквозь игольное ушко.
Я подверг эту концепцию европейского мира тщательному исследованию. И должен сказать, что она ставит Германию в гораздо более выигрышное положение, нежели то, в каком она находилась в 1914 году. И это будет в высшей степени справедливо — гораздо справедливее, чем простое соблюдение принципа «независимости наций» в отношении этой страны. Но, с другой стороны, нет также и ответа на вопрос, как — в случае если правители Англии и Франции по окончании этой войны окажутся столь же нерешительны, какими они показали себя по окончании войны предыдущей — можно будет обеспечить «независимость наций» для таких небольших народов, как чехи и поляки, которые живут по границе с Германией. Ибо в такой ситуации, если наши правители будут столь же нерешительны, как и ранее, на сохранение мира нет никакой надежды, и тут уже совершенно не важно, какая концепция мира проявится по окончании этой войны.
Но если они проявят должную твердость, то тогда все предложения Отто Штрассера могут лечь в основу прочного мира между народами, долгого мира между государствами Европы. Но все это, повторюсь, будет зависеть от ситуации, которая сложится внутри Германии. Что это будут за условия? Как представляет их себе сам Отто Штрассер? Каким будет новое устройство и управление Германии? Каким будет его Четвертый рейх?
ПРИМЕЧАНИЕДумаю, что у меня есть право снабдить собственным небольшим комментарием мирный план Штрассера для всей Европы. Ну или хотя бы прокомментировать один-единственный пункт. Он предлагает автоматически вывести немецкие войска еще до начала мирных переговоров из Малой Чехии и Малопольши — в качестве этакой демонстрации добрых намерений и практического признания того, что все гитлеровские аннексии безнравственны в принципе. После этого получится так, что за Германией останутся следующие территории, аннексированные Гитлером: часть западной Польши, на которую немецкая пропаганда наклеила ярлык Польского коридора, часть Чехословакии, населенная судетскими немцами, Данциг (Гданьск) и Австрия. Настроения людей в этих регионах будут определены с помощью плебисцитов.
Должен сказать, что, с моей точки зрения, такое предложение нужно реализовать только в Данциге. Слово «плебисцит» или «референдум» оказывает поистине гипнотическое влияние на ту часть характера британца, которую обычно называют «чувство честной игры». В действительности же в стране, оккупированной чужими войсками, не может быть никакого свободного плебисцита или референдума, да и в неоккупированной стране крайне трудно обеспечить таковой. Исходя из своего знания Австрии, должен сказать, что в этом случае вывод с территории этого государства немецких войск должен быть осуществлен так же автоматически и безо всяких условий, как в случае с Чехословакией. А вот в варианте с Чехословакией «национальная независимость» этого государства, за которую, как нам говорили, мы воевали, нельзя обеспечить без восстановления старых чешских границ, которые охватывают и Судеты. Без этого эту страну нельзя будет защитить — ведь настоящий позор Мюнхенских соглашений заключается в том, что у чехов отняли возможность защищаться от очередного нападения. Польша, хотя я и не вижу, что у нее есть законные претензии на восточные территории, захваченные Советской Россией, не сможет быть независимой, если у нее не будет выхода к морю. На самом деле, все эти говорливые невежды, на протяжении последних лет с осуждением покачивавшие своими мудрыми седыми головами, как только заходил разговор о злонамеренности Версальских соглашений, увидят, что им станет еще хуже, когда вновь придется перекраивать карту Европы — ибо те границы были и остаются едва ли не лучшими, которые можно было придумать для Европы. Это был единственный плюс во всем Версальском мире — и самая важная часть всего этого договора.
Кроме того, если Германия сохранит свою мощную армию и еще что-нибудь из гитлеровского наследия, то в этом случае страна — в очередной раз — сохранит и осознание того, что в этой войне именно она вышла настоящим победителем, что война оплатила все расходы и что самой лучшей политикой для нее будет новая война, которую нужно развязать в будущем, но уже в погоне за мировым господством. Следующим руководителем этой страны — будет ли это Отто Штрассер или кто-то иной — может оказаться человек с хорошими намерениями, однако, будучи поставлен в подобные обстоятельства, он вскоре будет низвергнут сторонниками войны (как сделали в свое время с Брюнингом) или же ему придется вернуться к политике милитаризма и войны. При подобных обстоятельствах обрисованный вариант мира будет оправдан, если будет существовать определенный и четкий противовес, а именно: что Германии будет сразу же противопоставлена превосходящая ее мощь, если она вдруг попытается нарушить новый договор — однако в какой степени можно полагаться на подобную определенность, учитывая события 1933 и 1939 годов?
Меня не покидает ощущение, что если бы мне пришлось изложить эти предложения Отто Штрассера без какого-либо комментария, то я бы сделал вид, что поддерживаю их — но это стало бы отрицанием всего, во что я верю, и всего, что я написал о Германии. В результате его предложения сделали бы Германию, несмотря на две мировые войны, сильнее, чем она была в 1914 году. И это, на мой взгляд, настолько могло уверить немцев в практической пользе войны и настолько укрепить их в мысли, что судьбой им предназначено завоевание мира, что последняя надежда на мирную жизнь и свободу наций в Европе могла бы просто исчезнуть. Разрушение Пруссии никак не поможет делу обеспечения мира, если Германия увидит, что война приносит выгоду. Если бы я был Отто Штрассером и вел переговоры о мире, то я, конечно же, постарался решить вопрос именно так; но если бы я был переговорщиком с британской стороны, то на подобный вариант я никогда бы не согласился.
Глава 11
«ГЕРМАНСКИЙ СОЦИАЛИЗМ»
Отто Штрассер, немецкий эмигрант, которому нынче стукнуло сорок три года, свое «золотое время» посвятил, как я уже говорил, поискам «немецкого социализма». Я приложил массу усилий, чтобы показать, что это за человек. Теперь же я попробую показать, какую разновидность социализма он искал, ибо в стране, в которой должна увидеть свет эта книга, многие люди просто зачарованы или околдованы словами и даже не пытаются понять, какая реальность кроется за произносимыми звуками.
Такое отношение особенно справедливо для слова «социалистический». Островитяне, как говорит о нас сегодня один из популярных сатириков, в умственном плане находятся где-то на уровне четырнадцатилетнего подростка, ибо большинство людей при слове «социалист» представляют себе исключительно человека, лишенного всяких средств к существованию, который только и думает, как бы эти самые средства отобрать у них. Хотя многие даже и на такое умозаключение неспособны. Они просто ненавидят само слово, не позаботившись узнать, что оно все-таки означает в действительности.
(Если судить по жизненному пути Отто Штрассера, его социализм отчасти достался ему по наследству, отчасти же был порожден в нем тем миром, в котором этот человек рос. Большую роль сыграла и война: он питал отвращение к тем жестоким солдафонам, которые познакомили его с муштрой; да и сегодня он отнюдь не питает любви к подобному человеческому типу, который, как он видит, вполне неплохо чувствует себя в руководстве режима национал-социалистов. Однако в то же время война привила ему необычайное уважение по отношению к офицерскому составу старой, имперской немецкой армии; кроме того, он чувствовал глубокую симпатию и к своим подчиненным, людям, не чуравшимся размышлений над самыми важными жизненными вопросами. Никогда, даже ни на секунду, он не видел союзника для своего, немецкого социализма в лице, например, компартии — это и правда было невозможно, ибо эта партия была по сути своей интернациональной, а его социализм был социализмом патриотическим. И он много сделал для того, чтобы вытеснить коммунистов из своей родной Баварии. В тот момент, в поисках своего, немецкого, социализма он пришел сначала в социалистическую партию, потом в национал-социалистическую, но в итоге покинул их, преисполненный глубокого отвращения.
Себя он называл вполне определенно — революционный социалист. Однако в одной из его книг я заметил, что он назвал себя (правда, всего однажды) консервативным революционером, и я думаю, что именно это название, объединенное с историей его жизни, лучше всего поможет понять читателю, что это за человек.
