Борис Соколов - Правда о Великой Отечественной войне (сборник статей)

В конце войны германский военный атташе в Берне 19 марта 1945 г. сообщал в Берлин британскую оценку советских безвозвратных потерь в 30 млн. человек,[87] что, вероятно, в 1,4 раза занижало их истинный размер. Советская военная разведка оценивала потери германских войск в войне против СССР с 22 июня 1941 г. по 1 марта 1942 в 6,5 млн. человек, в том числе 5,8 млн. - из состава сухопутных сил. По данным же декадных донесений о потерях за этот период сухопутные войска Германии на Востоке потеряли (без больных) 1005,6 тыс. человек.[88 ]Дело в том, что оценки потерь вермахта основывались на донесениях своих войск, которые всячески преувеличивали потери противника, стремясь сделать их не меньшими, чем собственные. Например, штаб Западного фронта оценивал потери противостоящих войск противника за апрель 1942 г. в 30,6 тыс. погибшими и не менее чем в 89 400 раненых, подвергшихся эвакуации. Потери же своих войск штаб определял в 45 тыс. погибших и пропавших без вести и 74 тыс. раненых.[89] В действительности за апрель 1942 г. вся германская сухопутная армия на Востоке потеряла лишь 60 тыс. человек, в том числе безвозвратно (убитыми и пленными) - 15,2 тыс. человек.[90] Советское руководство, не имея точных сведений о своих потерях, имело крайне преувеличенное представление о потерях противника, что приводило к крупным просчетам в стратегическом планировании. Германское командование во главе с Гитлером в целом имело близкое к действительности представление о советских потерях, но недооценивало способность советской системы мобилизовать людской потенциал страны.

Тот факт, что потери Советских Вооруженных Сил десятикратно превосходили потери вермахта, требует объяснения. Ведь советско-германская война была по сути грандиозной схваткой двух тоталитарных государств, закончившейся для них с весьма различными, даже парадоксальными результатами. Очевидно, при всей схожести двух тоталитарных режимов между ними существовали существенные различия, повлиявшие как на величину военных потерь, так и на исход войны. Гитлер и его партия получили в 1933 г. в свои руки значительно более промышленно развитую, более капиталистическую и более цивилизованную страну, чем Ленин и партия большевиков в 1917 г. В Германии существовала одна из наиболее старых и разработанных мировых военных традиций, которую Гитлер, готовившийся к войне, не разрушил, а стремился сохранить и приумножить. Нацистский тоталитаризм до второй мировой войны просуществовал всего шесть лет, в том числе лишь с середины 1934 г. - в условиях своего монопольного господства. В годы же войны разрушать водяную машину и военную традицию было в принципе невозможно. Германский тоталитаризм также во многих отношениях был мягче советского, сохраняя не только частную собственность, но и, несмотря на асе свои уродливые расовые и человеконенавистнические проявления, определенное представление о самоценности человеческой индивидуальности у большинства своих подданных. Как верно заметил В. Штрик-Штрикфельдт: "И нацистский режим стремился к тоталитарной, всеобъемлющей власти, но она еще не достигла дьявольского совершенства сталинизма. В Третьем рейхе все же сохранялись какие-то основы старой государственной и общественной структуры; еще не были задушены полностью частная инициатива и частная собственность; еще было возможно работать и жить, не завися от государства. Немцы еще могли высказывать свое мнение, если оно и не сходилось с официальной догмой, могли даже, до известной степени, действовать так, как считали лучшим. Хотя партийное давление и увеличивалось все более ощутимо... но эта форма несвободы в Германии оценивалась подавляющим большинством бывших советских граждан мерками сталинского режима насилия и поэтому воспринималась все же как свобода. И в этом была большая разница между нами".[91]

Советский тоталитаризм родился значительно раньше германского - в ноябре 1917 г., а с середины 1918 г. он уже обладал однопартийной монополией на власть. Эту власть пришлось отстаивать в кровопролитной гражданской войне. В ходе социалистической революции и гражданской войны коммунисты вынуждены были в основном разрушить прежнюю российскую военную традицию, которая к тому же, как показал опыт первой мировой войны, находилась перед тем в стадии упадка. Значительная часть профессиональных военных погибла в гражданской войне или от красного террора, многие эмигрировали. Оставшиеся в стране постепенно вытеснялись из армии и подвергались репрессиям в ходе чисток 20-30-х годов. К 1939 г. дореволюционная военная интеллигенция почти сошла на нет. Лишь единицы из числа офицеров - участников первой мировой войны занимали заметные должности в Красной Армии (наиболее известный из них - бывший царский полковник Б. М. Шапошников, ставший маршалом и начальником Генштаба). Новая значимая военная традиция так и не была создана. Советский тоталитаризм был гораздо всеохватнее нацистского. Он упразднил не только частную собственность, но фактически всякую возможность индивидуальной инициативы, не санкционированной сверху. Человек стал бесправным винтиком государственной машины, которая поддерживала свою устойчивость с помощью террора. Жизнь подданных, с точки зрения господствовавшей номенклатуры, не стоила ничего. М. С. Восленский, отмечая сходство советского строя с основанными на "всеобщем рабстве" восточными деспотиями, упоминает "гигантские армии восточных деспотов", состоявшие из мобилизованных "псевдосвободных" общинников.[92 ]Красная Армия и была такой гигантской армией "восточно-деспотического типа", основную массу солдат в которой составляли бесправные, насильственно загнанные в общины-колхозы крестьяне и столь же бесправные, крепостнически прикрепленные к фабрикам и заводам рабочие (их даже и "псевдосвободными" назвать трудно). В такой системе органичной была лишь военная традиция, основанная на шаблоне, на копировании устаревших тактических принципов первой мировой войны (в частности, наступления "волнами" густых цепей пехоты) и заранее ориентированная на возможность неограниченно жертвовать жизнями собственных солдат. К этому добавлялся более низкий образовательный уровень советского населения и общая промышленная отсталость СССР по сравнению с Германией и западными союзниками. Эту отсталость сознавало и советское руководство. Заместитель Сталина в годы войны маршал Г. К. Жуков после войны говорил, что "нельзя забывать, что мы вступили в войну, еще продолжая быть отсталой в промышленном: отношении страной по сравнению с Германией" и что в Германии значительно выше был "военный потенциал, уровень промышленности, уровень промышленной культуры, уровень общей подготовленности к войне".[93]

Гитлер, вопреки распространенному мнению, стремился к минимизации людских потерь вермахта, сознавая ограниченность людских ресурсов Германии по сравнению с ее противниками, а также опасаясь недовольства населения большими потерями (ведь он обещал "молниеносную войну" малой кровью). В "застольных беседах" в своей Ставке он, например, указывал на необходимость отзыва из армии квалифицированных работников, чтобы увеличить производство вооружения и техники и уменьшить тем самым потери армии, поскольку "квалифицированный рабочий может все 360 дней в году работать над созданием самого совершенного для своего времени вооружения и тем самым спасти жизнь сотням солдат".[94] Сталин тоже иной раз призывал своих подчиненных щадить солдатские жизни, как, например, в телеграмме руководству юго-западного направления от 27 мая 1942 г.:

"Не пора ли вам научиться воевать малой кровью, как это делают немцы? Воевать надо не числом, а умением... Учтите все это, если вы хотите когда-либо научиться побеждать врага, а не доставлять ему легкую победу. В противном случае вооружение, получаемое вами от Ставки, будет переходить в руки врага, как это происходит теперь". Однако гораздо чаще в сталинских приказах звучит настойчивое "не считаться с жертвами".[95]

Соотношение германских и советских потерь, остававшееся на протяжении всей войны крайне неблагоприятным для советской стороны, доказывает, что для Красной Армии на практике имели смысл лишь сталинские призывы побеждать, невзирая на любые потери. В вермахте потери в последние годы войны увеличились, но это было следствием объективных причин: ростом превосходства союзников в вооружении и боевой технике, снижением доли опытных военнослужащих в рядах немецкой армии, а также вынужденным стремлением Гитлера удерживать территории даже в неблагоприятной оперативной обстановке, чтобы продлить сопротивление. В Красной же Армии всю войну боевая техника выступала прежде всего не как средство минимизации людских потерь, а как некая самостоятельная ценность, ради сохранения которой не жалко было жертвовать человеческими жизнями. Можно вспомнить хотя бы рассказ того же Г. Жукова Д. Эйзенхауэру о том, как советские войска преодолевали минные поля. Сначала пускали пехотинцев, которые ценой собственной жизни подрывали противопехотные мины, затем в образовавшийся проход шли саперы, снимавшие противотанковые мины, чтобы танки могли преодолеть минное поле без потерь.[96]