Владимир Мединский - Скелеты из шкафа русской истории
А. Харламов «Александр II». 1874 г.
Один из самых «положительных» самодержцев в российской истории. Проводя столь необходимые для страны реформы, стал «своим среди чужих, чужим среди своих».
Александр II решился на эту реформу, о необходимости которой говорили совершенно серьезно и его батюшка Николай I, и его дядя Александр I — непоследовательный либерал (особенно в молодые годы).
Но Александр Николаевич решился на выхолощенный, путаный ее вариант, в минимальной степени бьющий по имущественным интересам дворянства. И то, настолько боялся покушения со стороны «своих же» посвященных, что в день перед объявлением манифеста ночевал в Зимнем вместе с семьей под усиленной охраной и… в чужих покоях. Прятался у себя дома! То же самое происходило, по сути, и во Франции накануне штурма Бастилии. Легендарный «Штурм Бастилии» 14 июля 1789 года, который с великой помпой празднуется в современной Франции как главный национальный праздник, — «красный день календаря» Французской революции.
Сколько говорено о «решительном» и кровавом штурме, об «освобождении несчастных узников» королевского правления, жертв чудовищной жестокости антинародного режима! Собственно, штурма-то и не было, потому что защищали дряхлую Бастилию 84 инвалида и 30 швейцарских наемников.
К тому же у коменданта был строгий приказ: ни в коем случае огонь по толпе не открывать. Ни при каких обстоятельствах! Сами парижане вовсе не собирались ничего штурмовать или разбивать. Чтобы пойти на штурм Бастилии и начать гражданскую войну, «пришлось» привести с юга Франции около тысячи уголовников, в основном не французов, а корсиканцев и каталонцев. Эти «представители народа» и ринулись на штурм.
Швейцарцы воевать не хотели. Был бы приказ, огрызнулись бы огнем 15 пушек…
И непонятно, как могла бы повернуться история. Но приказа стрелять не было, был как раз приказ не стрелять. Комендант сам вынес ключи от крепости «восставшему народу».
Спросил: — А что вам нужно? — Мы хотим освободить несчастных узников! — Заходите… Только без шума.
«Восставший народ», бандюганы с юга Франции, устроили в Бастилии погром, а заодно попытались увести с собой «несчастных узников». Только идти с ними никто не захотел. Некоторые «жертвы королевского режима» с перепуга запирались изнутри и отказывались выходить. Странная это была тюрьма, Бастилия.
Подготавливая события, агитаторы рассказывали о страшных пытках в специальных камерах, о подвалах, забитых скелетами, о чудовищных условиях содержания в Бастилии врагов кровавого королевского режима.
В реальности в Бастилии находилось по одним данным — 18, по другим — 20, по третьим — всего 7 человек из числа высшей аристократии Франции. Тюрьма-то была особая, королевская.
«Штурм Бастилии». Литография.
Знаменитая сцена штурма Зимнего дворца в фильме «Ленин в Октябре» соотносится с исторической правдой примерно так же.
Все эти люди имели собственные апартаменты, еду им приносили из ресторанов, у многих тут же в тюрьме жили слуги. Во всех камерах были окна, мебель, печки или камины для обогрева. Заключенным официально разрешалось читать, играть на музыкальных инструментах, рисовать и даже ненадолго покидать свои застенки.
За что попали в тюрьму? Ни один — за защиту народных интересов! Личности, содержавшиеся в комфортабельной Бастилии, сидели в ней за участие в «черных мессах» сатане, за убийство ребятишек, гадание по частям расчлененных тел покойников, поклонение Каббале и т. д.
По некоторым данным, в их числе был знаменитый маркиз де Сад. Сидел, будучи официально признанным психически больным. Достаточно комфортабельного сумасшедшего дома, достойного маркиза и известного писателя, тогда во Франции просто не было. «Пришлось» держать свихнувшегося аристократа в комфортабельной и уютной королевской тюрьме.
Бастилию разрушили как символ «старого режима»? Смешно, но факт: король и так собирался ее разрушить, чтобы на ее месте соорудить широкую площадь.
Что касается черни, которая вдруг решилась освободить несчастных узников, подозреваю, что главным ее мотивом было желание поживиться продовольственными запасами крепости. Что они успешно и сделали, разграбив там все подчистую. Коменданту Бастилии, который, напомню, сам отдал ключи, революционеры отрубили голову, насадили на кол и носили по улицам Парижа.
А заодно перерезали несчастных инвалидов, служивших в гарнизоне крепости.
Вот по поводу этих событий, «штурма Бастилии», и ликуют каждый год французы 14 июля. Ненормальные? Нет, обычнейший исторический миф. В данном случае — революционный. А то, что это главный национальный праздник Франции, еще раз подтверждает, что ничто не нравится людям так, как даты, связанные с массовыми убийствами. Что 14 июля, что 7 ноября — все одно и то же.
Что же касается жестокости антинародного режима, то, захватив власть, революционеры судорожно стали искать, что же такого дурного сделали короли и их приближенные?! И если даже нашли, то такую малость, что и для пропаганды не годилось.
Вот любопытное наблюдение. Людовик XVI накануне Французской революции, мне кажется, в чем-то сильно напоминал Николая II Романова.
Вне всякого сомнения, из всех французских королей за последние лет пятьсот это был самый добрый, честный и справедливый человек. Он был застенчив и нерешителен. Он был очень трудолюбив. Любил слесарничать. Был неплохим картографом и инженером, все стены его кабинета в Лувре были увешаны картами, графиками, чертежами. Он мог часами общаться с простыми мастеровыми, дворцовыми работниками. В нем не наблюдалось и тени спесивости, как в Людовике XIV и в других французских монархах.
В отличие от всех своих предков Людовик XVI был удивительнейшим однолюбом: у него не было фавориток, он всю жизнь любил одну-единственную женщину — свою жену, печально знаменитую Марию-Антуанетту — ту самую, которую потом казнят вслед за королем.
Он терпеть не мог балов, дремал в театре и вообще избегал всяческих увеселений. Его любимым занятием были беседы с морскими офицерами о географии. Именно Людовик XVI стал инициатором тихоокеанской экспедиции знаменитого капитана Лаперуза. Того самого, о котором поется в советской песенке про Сахалин:
А почта с пересадками летит с материкаДо самой дальней гавани Союза,Где я бросаю камушки с крутого бережкаДалекого пролива Лаперуза.
Когда экспедиция, организованная по инициативе Людовика XVI, бесследно пропала, он очень переживал. Говорят, даже находясь в заточении, накануне смертной казни, все время спрашивал тюремщиков, не вернулся ли капитан Лаперуз.
Вот такой был король. Человечный. Искренний. Совершенно не жестокий. Видимо, это стало очередным камешком на весах судьбы, предопределившим, что именно на нем пресеклось французское королевство. Человек с такими личными качествами не смог проявить достаточной жестокости в подавлении первых ростков будущего бунта.
Революции происходят не тогда, когда все очень плохо. Когда очень плохо, люди заняты другим — они думают о том, как выжить. Именно при Людовике XVI жизнь людей стала более-менее сносной — по крайней мере, лучше, чем при его предшественнике. Однако революции зачастую происходят именно тогда, когда становится легче. Когда человек вздохнет, осмыслит пережитое, проникнется мыслью о всеобщей несправедливости — почему мне так было плохо или есть плохо, а кому-то хорошо. Вот тогда у него сжимаются кулаки, он берется за булыжник — оружие пролетариата, за секиру, рушит фонарь, сооружая первую баррикаду… Вот тогда-то и происходят революции. Так что не надо думать, что экономический подъем является гарантией стабильности.
Чем не портрет — с некоторыми отличиями в деталях — Николая Александровича Романова? Когда начались волнения 1905 года, Николай II пошел навстречу народу — я имею в виду знаменитый манифест, провозглашение гражданских свобод, выборы в Государственную Думу, свободу организаций и так далее. В ответ на давление Николай всегда стремился сделать шаг навстречу. По крайней мере, не развязывал контрреволюционного террора.
Точно так же действовал и Людовик. Часть Генеральных штатов — депутаты третьего сословия — провозгласили себя Национальным собранием, по сути второй верховной властью во Франции, равной королевской. Двор воспринял это как открытый бунт.
Королю советовали как минимум распустить собрание, а еще лучше — всех арестовать.
Однако что сделал монарх? Поступил вполне в духе таком фамусовском, в духе доброго московского барина — он просто повелел закрыть зал заседаний и не пускать туда депутатов. Когда они утром пришли, то увидели, что зал заседаний Национального собрания закрыт, на двери висит замок. Король предполагал, что после этого они, понурив головы, разбредутся кто куда.
