Женщины-чекистки - Бережков В. В.
Последние часы с мужем, проведенные в отпуске в Чехословакии накануне отъезда в Москву, навсегда остались в памяти Зои Ивановны…
«Я очень редко плачу. Но в эту ночь рыдала, не знаю отчего… На аэродроме Борис сунул мне в карман какую-то коробочку. Догадалась: духи "Шанель". Знала, что в Москве буду искать в перчатках, в пижамных карманах, в несессере записку: крохотный листок с объяснением в любви он обычно упрятывал в моих вещах.
— До скорого свидания, — сказал он…
А мне кричать хотелось: все, мы больше не увидимся! 28 ноября, на работе. Я просто не находила себе места. Когда меня вызвали к начальнику управления, первой мыслью было: "Борис звонит по «ВЧ»".
— Звонил? — спросила я с порога.
Начальник затянулся сигаретой, помолчал.
— Ты прошла все: огонь, воду, медные трубы. Ты баба мужественная. — Он набрал воздух и выдохнул: — Борис погиб. В автомобильной катастрофе под Прагой.
Я вернулась к себе в кабинет, собрала со стола бумаги, уложила их в сейф, опечатала, вызвала машину. Я была спокойна, чересчур спокойна, и это меня пугало. Ведь накануне металась, а тут окоченела. 29 ноября тело было доставлено самолетом в Москву, но мне об этом не сказали. Только 2 декабря меня привезли в клуб имени Дзержинского. Гроб утопал в цветах, было очень много венков. Я склонилась над Борисом. Лицо не повреждено, руки тоже чистые, ни ссадин, ни царапин. Но когда я хотела поправить надвинувшуюся на щеку розу, то увидела за правым ухом зияющую черную рану. В крематории речи… салют… Урну с прахом захоронили на Новодевичьем кладбище в склепе, поверх которого насыпали могильный холм. И снова речи…
Каждое воскресенье мы с трехлетним сыном ездили туда. В парк культуры — объясняла я, — сажать цветы на нашей клумбе. Отец для него долго оставался живым, он ждал его каждый день… Сразу после похорон я написала министру Абакумову рапорт с просьбой поручить мне вести дальше дела полковника Рыбкина Б. А. Мне в этом было отказано, хотя мы с Борисом Аркадьевичем были на одинаковых должностных ступенях».
Ближайший друг Зои Ивановны Эдуард Шарапов вспоминал: «Она много раз говорила мне, что отчетливо видела за ухом отверстие от пули. Не поверю, что мужественная, волевая сорокалетняя женщина-военнослужащая могла перепутать пулевое ранение с обычной, хотя и смертельной травмой. Вопрос о гибели мужа жег ее на протяжении десятилетий. Кому и зачем нужна была смерть полковника Рыбкина? Возможно, она явилась результатом какой-то внутренней, служебной борьбы, внутренних неурядиц и неразберих. А возможно, это был один из эпизодов тогдашней антисемитской волны. За две недели до пражской трагедии в автомобильной же катастрофе погиб народный артист СССР Михоэлс. Органы государственной безопасности, как известно, были одним из тех учреждений, в которых ярко просматривалась линия то взлета, то падения роли евреев в политике нашей страны: в ВЧК при Дзержинском они были на всех ключевых постах, затем они же явились жертвами репрессий. В середине 40‑х годов "еврейский вопрос" был на устах советского руководства: решался вопрос о создании автономной республики в Крыму или в Палестине… Смерть Рыбкина могла быть и результатом его участия в организации и проведении знаменитой Ялтинской конференции 1945 года».
Что явилось причиной гибели Бориса Аркадьевича, точно неизвестно. Существует официальная версия, существует прямо противоположное ей мнение теперь уже покойной вдовы… Оставшись без мужа, Зоя Ивановна с трудом находила силы продолжать свою чекистскую деятельность. Однако в 1950 году наша героиня стала начальником 3‑го отдела ПГУ МТБ, а с марта 1953 года — возглавила ВГУ МВД СССР. Она разбирала и анализировала документы гитлеровских спецслужб, захваченных военной контрразведкой Красной Армии. После войны Берия вынашивал идею объединения восточной и западной частей Германии. Тогда же Зоя Ивановна выезжала в специальную командировку в Берлин. Там она инструктировала известную разведчицу Ольгу Чехову. Планировалась встреча с немецким канцлером Конрадом Аденауэром. Находясь в столице Германии, Зоя Ивановна узнала о том, что Сoветский Союз пережил траурное событие.
5 марта 1953 года умер Сталин. Вместе с ним ушла целая эпоха. Зою Ивановну, как и миллионы других людей, преследовало чувство невосполнимой потери. Однако народ наряду с сожалением испытывал странное ощущение внезапной свободы от страха. На Лубянке сразу после траурных дней начались массовые увольнения, сокращения и аресты участников в репрессиях 1937–38 гг. Органы государственной безопасности освобождались от старых кадров и неугодных сотрудников. В июне 1953 года был арестован, а впоследствии расстрелян Берия. Как его соратник был арестован Павел Анатольевич Судоплатов.
Зоя Ивановна не могла остаться в стороне от этого события. С Судоплатовым ее связывали не только служебные отношения, но и крепкая давняя дружба. На отчетно-выборном партийном собрании управления в состав нового партийного комитета была выдвинута кандидатура Рыбкиной. Но Зоя Ивановна выступила с самоотводом, объясняя такую позицию несправедливым арестом Павла Анатольевича.
Это крайне негативно отразилось на ее собственной судьбе. На следующий день после выступления на собрании Рыбкиной объявили, что она уволена «по сокращению штатов». Должность начальника отдела не была сокращена, до пенсии Зое Ивановне оставалось проработать около года (стаж разведчика составлял 25 лет)… Будучи настойчивым и волевым человеком, Рыбкина стала ходить по различным инстанциям, добиваясь справедливого разрешения своего дела. Ей сознательно «урезали» срок службы в органах государственной безопасности — не могли найти приказ о двухлетней работе Зои Ивановны в Китае. Встречное предложение руководства сводилось к тому, чтобы полковник Рыбкина выехала на работу оперуполномоченным в Омск. Зоя Ивановна была возмущена: «Это вызовет недоумение. Полковник понижается на пять ступеней?» Тогда ей предложили работу начальником контрразведки в Балашове (Куйбышевская область). У Рыбкиной на руках были больная мама и ребенок. Ехать с ними на периферию не представлялось возможным. Тогда Зою Ивановну направили в распоряжение ГУЛАГа.
«На Колыму согласны?» — спросили там. «Согласна». — «В Магадан?» — «Тоже согласна». — «Да вас там немедленно проиграют в карты, а я отвечай. Потом вы знаете какие-то иностранные языки, а там в употреблении только матерный». — Такой разговор, состоявшийся в кабинете руководства, вспоминала Зоя Ивановна.
Ее командировали в Воркуту для работы начальником спецотдела лагеря, где содержались заключенные. Зоя Ивановна спокойно отнеслась к новой должности, ведь еще в молодости приобрела опыт общения с правонарушителями (вспомним ее политруководство в колонии малолетних преступников).
Период своей деятельности за Полярным кругом она описала в одной из своих книг:
«Мое появление в Воркуте произвело сенсацию. Оказалось, что во всей Коми АССР появился единственный полковник, и тот — женщина! Даже министр внутренних дел был майором, а начальником внутренних войск — подполковник. В мужских парикмахерских втрое увеличилась клиентура, в парфюмерном магазине раскупили весь одеколон. Под разными предлогами в мой кабинет заходили начальники и сотрудники других отделов. Перед совещанием руководящего состава офицеров особо инструктировали: вместо "ссучиться" (что означало работать на администрацию) говорите "сотрудничать". Меня развлекали байками из жизни:
— Уйдешь на работу, затопишь печку, поставишь щи варить. Вернешься обратно — ни печки, ни щей. Вечная мерзлота подтаяла, и печка провалилась.
На четвертый день у меня был тяжелейший сердечный приступ: сказалась нехватка кислорода. Потом привыкла, проработала полгода — это засчитывалось за год службы, и я могла уйти по выслуге лет. Но в это время слили наш лагерь с Особым, в котором содержались политические, и меня уговорили стать начальником спецотдела объединенного лагеря. (Заметим, что возглавляемый ею Оперотдел объединения лагерей насчитывал в 1954 году 60 тысяч заключенных — авт.) В качестве лектора-международника я выезжала в воинские части, бывала у заключенных, работавших в шахтах. По привычке обращалась к присутствующим: "Товарищи" и слышала ответ: "Мы не товарищи, а зэки и каэры (заключенные и каторжане)", "Но вы будете товарищами", — уверенно говорила я.
