Валерий Сойфер - Власть и наука
Коллективизация привела к краху и в области животноводства: оставшиеся на местах крестьяне были вынуждены резать тот скот, который еще не пал от голода. Сельскохозяйственные проблемы выросли до никогда не виданных на Руси размеров, а власти ничего не могли с этим поделать.
В этих условиях обещания Лысенко и ему подобных (см., например, /4/), грозившихся вытащить из разрухи сельское хозяйство, не просто импонировали верхам, они воспринимались с большим удовлетворением, его "научные выкладки" вселяли надежды в руководителей Наркомзема и ЦК партии. Реальные научные прогнозы С.К.Чаянова и других экономистов показывали, что ни принятые тенденции к тотальному обобществлению индивидуальных хозяйств, ни темпы воплощения в жизнь этих тенденций не дадут послабления руководству в разрешении проблемы снабжения зерном и продуктами животноводства. Власти о таких прогнозах и слышать не хотели. Совершенно неприемлемыми были для них призывы отказаться от поголовной коллективизации, так как их рассматривали как требования политических изменений в стране.
С неистребимой верой в неминуемость светлого завтра большевикам не оставалось ничего иного, как верить, что умельцы из народа, такие как Лысенко, спасут положение. Настоящие ученые не могли предложить ничего, что чудесным образом изменило бы положение. А оно становилось всё хуже. Даже Сталин был вынужден на XVII съезде партии признать:
"Годы наибольшего разгара реорганизации сельского хозяйства -- 1931-й и 1932-й -- были годами наибольшего уменьшения продукции зерновых культур" (5).
Их средняя урожайность в 1928-1932 годах, как это следовало из цифр, приведенных на том же съезде в докладе председателя правительства Молотова (6), составляла всего 7,5 центнера с гектара, что было гораздо ниже партийного плана. Еще хуже обстояло дело с животноводством. Уместно отметить, что до перехода к поголовной коллективизации сельское хозяйство России начало заметно крепнуть. Так, если сравнить официальные советские данные конца 1927 года с данными 1916 года, то можно увидеть, что количество голов крупного рогатого скота к этому году возросло на 11,6, овец и коз -- на 31,5 и свиней -- на 5,6 млн. голов. Коллективизация привела к противоположному результату. Вместо резкого роста поголовья скота, обещанного Сталиным перед её началом, численность скота упала и оказалась в 1928 году гораздо ниже, чем в последнем предреволюционном году (вовсе не лучшем из предреволюционных лет, так как 1-я Мировая война разрушила сельское хозяйство Европейской России и Дальнего Востока). Молотов сообщил на съезде данные, согласно которым поголовье лошадей за время коллективизации (с 1928 по 1932 год) упало почти вдвое (с 33,5 до 19,6 млн. голов), крупного рогатого скота почти на 60% (с 70,5 до 40,7 млн. голов), овец и коз в три раза (с 146,7 до 52,1 млн. голов), а свиней -- больше, чем в два раза (с 25,9 до 11,6 млн. голов) (7).
Цифры, названные Молотовым, были устрашающими, но и они были приукрашены. На самом деле реальное снижение поголовья коров и свиней, овец и коз было еще большим так как земельные органы приукрашивали данные, чтобы скрыть правду. Такое утаивание точной информации признали даже коммунистические лидеры (см. прим. /111/). Однако согласиться тем, что коллективизация превратилась в настоящую катастрофу для сельского хозяйства, отказаться от нее, предложить сколько-нибудь реальную программу подъема сельской экономики ни Сталин, ни его коллеги по руководству компартии не собирались.
В деревню для командования колхозами было направлено по разнарядке партийных органов 25 тысяч случайных, не имевших никакого отношения к земле "представителей пролетариата" из числа партийных выдвиженцев. Перед посылкой органы ЧК проверили их лояльность, отправляемым на село "комиссарам в бушлатах" были даны огромные полномочия по наведению порядка силой. Ни о какой разумной или научно обоснованной роли 2-5тысячников в руководстве колхозами и говорить не приходилось. Значительная часть образованных агрономов была к тому времени истреблена, оставшимся на свободе уже просто не доверяли. Свою задачу "2-5тысячники" видели прежде всего в том, чтобы проводить правильную идеологическую линию (как они её себе представляли), то есть зажигательно выступать с речами, распространяться о насущных "задачах пролетариата и смычке с крестьянством". Давший это определение член Политбюро ЦК ВКП(б) Л. М. Каганович в речи на XVI съезде ВКП(б) 28 июня 1930 года говорил:
"2-5тысячники -- это организаторы деревни, которые сумеют организовать и воспитать для партии новых товарищей. Один путиловский рабочий в Сибири рассказывал мне: "Когда я работал в Ленинграде и сам видел своих руководителей, заводских, районных и других, я думал, что я ни чорта не стою, и часто даже боялся выступать на ячейке [имеется виду низовая партийная организация -- партячейка -- В.С.], а когда в деревню приехал, когда сама жизнь заставила выступать, я вижу, что дело пойдет, что дело организуем"" (8).
"Вот что пишут красные партизаны из ЦЧО [Центрально-черноземной области -- В.С.] в ЦК, -- продолжал Каганович. -- Приветствуем ЦК партии и благодарим за 2-5тысячника т. Несчастного, который выслан для смычки города с деревней, который работает 3 месяца и проявил действительную преданность делу социализма и привлек на свою сторону красных партизан, актив бедноты и всех колхозников. Просим ЦК давать побольше в нашу деревню таких рабочих от станка" (9).
Попытка добиться исправления положения в колхозах и совхозах за счет посылки в деревню сразу 25 тысяч рабочих от станка была такой же нелепостью, как и большинство предшествовавших мер большевистского руководства в управлении сельским хозяйством страны. Дело усугублялось еще и другими обстоятельствами. В деревню поехала "рабочая шантрапа", а вовсе не идейные по духу и сильнейшие по своим деловым качествам рабочие. Разрушив вековой уклад сельской жизни, коммунистическая партия и советское правительство не могли ничего предложить взамен. Работа из-под палки, бездумные приказы "комиссаров в бушлатах", развал семеноводства и селекции, постоянное вмешательство командиров из центра в дела, творившиеся на земле, были непродуктивны. Всё это нагромождение одной организационной глупости на другую не оставляли даже малейшей надежды на улучшение состояния дел в деревне.
Кстати сказать, и Сталин и его последователи в вопросе отношения государства к сельскому хозяйству самым решительным образом изменили лозунгам революции, которыми удалось обмануть народ в 1917-1920 годах. Ведь главным притягательным стимулом для крестьянства в момент прихода коммунистов к власти было обещание окончательно разрушить помещичье землепользование и полностью передать землю тем людям, которые её обрабатывают, Лозунг "Земля -- крестьянам" был самым вероломным образом "забыт", отброшен и заменен лозунгом тотальной коллективизации. То, что по сей день все сторонники коммунистических партий в России настаивают на сохранении государственного владения землей, говорит, что они намеренно наследуют этот чудовищный обман народа.
Рассуждая с восторгом об отправке "проверенных товарищей" в деревню, Каганович видимо совершенно не осознавал сюрреалистичности достижения большевиков в этом вопросе, не понимал комизма пафоса, рисуя образ "товарища Несчастного -- 2-5тысячника" в следующих выражениях:
"Он еще сельское хозяйство знает слабо, крестьяне ему говорят о многополье, о севообороте, а он еще этого не усвоил, но крестьяне о нем говорят, что хотя он еще сельское хозяйство не знает, и еще многому у них (крестьян) должен поучиться, но организовать их, собрать их, поставить вопрос, разъяснить, что к чему, он умеет очень хорошо" (10).
Легко себе представить, как могла сказаться "акустическая" деятельность таких организаторов "от станка" на состоянии тех дел в колхозах, которые требовали солидных агрономических знаний. Самым катастрофическим образом перемены в деревне отразились на посевном зерне. После конфискации всего зерна и повсеместно наступившего голода сеяли, что придется, были утеряны почти все самые ценные стародавние сорта пшениц -- Крымки, Кубанки, Арнаутки, что вынужден был позже признать на Пленуме ЦК ВКП(б) 28 июня 1937 года нарком земледелия Я.А.Яковлев (11). Утеря генофонда была страшной потерей в стратегическом плане. Сорта, ставшие основой для работы американских и канадских селекционеров, перестали существовать.
В начале 1934 года, выступая на XVII съезде партии, Сталин признал, что одна из главных причин провала надежд на быстрый подъем продуктивности сельского хозяйства после сплошной коллективизации, состояла именно в том, что "семенное дело по зерну и хлопку так запутано, что придется еще долго распутывать его" (12). Ему вторил на съезде член ЦК ВКП(б), секретарь обкома партии Центрально-Черноземной области И.М.Варейкис (13), расстрелянный позже его же "подельниками" по партии.
