Эльга Лындина - Олег Меньшиков
Состояние Андрея - аварийное напряжение. Постепенно оно начинает понемногу прорываться в изломе фигуры, в слабой развинченности движений, в нервной улыбке, которую актер каким-то чудесным образом приоткрывает под тугой маской. Улыбке трагической... Он спокойно лежит рядом с Игорем, оставшись у него на ночь, - надо истощить терпение хозяина квартиры до такой степени, чтобы тот открыл свой тайник с настоящими деньгами. На полу словно лежат два брата, мирно, тихо, и скоро богатый отдаст свое богатство бедному, все хорошо, никакой крови... Пластически сыграно безупречно, почти без слов, которые оказываются лишними, Меньшиков умеет прекрасно без них обходиться.
"Дюба-дюба" снята оператором Анатолием Сусековым в старомодной (по нынешним понятиям) манере - с любовью к предмету, к графической четкости рисунка. Снимая актера в интерьере или на натуре, Сусеков дополняет его портрет выразительными деталями. У оператора было, наверное, немало соблазнов как-то "утеплить" историю Андрея, хотя бы в сценах побега, когда лодка с Андреем, Таней и ее напарницей по бегству идет по широкой, светлой реке... Снято поэтично, но Сусеков и Меньшиков еще и решают этот эпизод на контрасте странной заторможенности, почти застылости Плетнева и очарования бега тихих волн, густой прибрежной зелени, розово-красного солнца, пробуждающего мир...
С тем же тактом и точностью, с той же продуманной адекватностью оператор работает и в сцене грабежа. Краски приглушены, камера скользит, не останавливаясь на каких-то предметах мебели, убранстве комнаты и т.п. Сейчас все это несущественно. Существенны два человека, их лица, в движении или статике... Их сосредоточенность друг на друге, абсолютная, всецело поглотившая обоих участников странного спектакля. Актер Тютин, играющий Игоря, выбирает интонацию приглушенного страха. Меньшиков игнорирует это внешне. На самом деле он пристально следит за противником, ему нужно довести его до полной прострации, чтобы тот покорно и тихо сдался. В прорезях маски - нацеленный взгляд Андрея, ни на секунду не выпускающий Игоря из поля зрения. Он - охотник, он - хищник, затаившийся до нужной минуты. Его прыжок будет бесшумен.
Пожалуй, самое жутковатое мгновение, когда Андрей сажает Игоря перед зеркалом и пудрит ему лицо. Пудрит медленно, осторожными прикосновениями, будто боясь больно задеть, причинить неловкость. Руки Андрея ужасающе бережны, невесомы... Игорь в ответ собирается - кажется, наступил последний акт, карнавал закончен, время идет уже по секундам. Старуха Смерть склонилась над ним, ласковая и чудовищная. Белое лицо Игоря мертвеет на глазах.
Это час Андрея: урожай созрел. Человек в кошмарной маске довел богатенького Игоря до нужной кондиции, теперь он отдаст все, чтобы выбраться из наступающего мрака. Спектакль поставлен великолепно, Андрей точно "протанцевал" свою партию, прошептал, проиграл ее - до полной победы.
Не исключаю, что у другого актера эта сцена выглядела бы внешне более эффектной, громкой: пришел Робин Гуд отнимать неправедно добытые деньги, которые потратит на доброе дело... Стало быть, миссия его благородна, он полон самыми высокими чувствами... У Меньшикова Андрей трезво понимает, что никакого доброго дела он, конечно же, не совершает. Просто понадобились ему деньги - и он их берет, а уж для чего, это его и только его забота.
О сцене грабежа писали как о садомазохистской. На мой взгляд, такое определение неверно хотя бы потому, что Игорь для Плетнева - кукла, существующая в некоем остановленном Андреем времени, где нет места и слабому дыханию жизни. Кукла не может страдать от боли, от потерь, у нее нет души, ее тело из тряпья, гипса, картона. Комната Игоря уподоблена Плетневым царству мертвых, куда он спустился, решившись освободить Татьяну. Подсознательно Андрей это знает. А там, в этом другом мире,- и другая система взаимоотношений. Живым он только притворяется...
В этом еще одно принципиальное отличие Плетнева от Раскольникова. После "пробы" вместо, казалось бы, естественного торжества победителя Родион Романович мучается пролитой им кровью невинно убиенной Лизаветы, тоской, оттого что из-за него может пойти на каторгу такой же невинный Николка. Осквернив свою душу ради людей, Раскольников, остановившийся, чтобы надеть на свои жертвы чистые ризы, вдруг замечает, что противен сам себе. "С ним совершалось что-то совершенно ему незнакомое, новое, внезапное, никогда не бывалое..."
Ограбив бизнесмена, Плетнев продолжает жить так, будто ничего не произошло. Обобранный, замученный им Игорь испаряется из памяти и мыслей Андрея, как только он переступает порог его дома. Это еще один драматический штрих к портрету "сына века", к его "скорбному бесчувствию".
Помните, бесчувствен был еще "друг Алисы" в "Полетах во сне и наяву". Во всяком случае, чужое страдание менее всего занимало его и даже несколько забавляло. Через десять лет бесчувствие молодого поколения оказывается скорбно, в первую очередь, для него самого, истребляя токи жизни. Нарушив древнюю заповедь, Андрей, возможно, был бы и рад страдать, но не может. Не умеет. Как не может и не умеет любить.
В поезде, который увозит в Москву Андрея и Таню после ее побега, Плетнев старается не смотреть на девушку, не быть рядом, хотя внимателен и предупредителен, что-то ей приносит, что-то хорошее обещает... Он не может не видеть испуга Тани, ему чуточку жаль ее, и эта жалость не дает ему схватиться за голову, заорать: "Господи, что я наделал!" Энергия ищет выхода, поэтому Плетнев куда-то ходит, чем-то себя занимает, как бы проявляя внимание к Татьяне, но всякий разговор, взгляд на нее еще больше раздражает и его, и ее. Произнесенные слова пусты, за ними - другие, непроизнесенные, готовые сорваться в крик. Натужная заботливость Андрея плохо камуфлирует подоплеку происходящего - Меньшиков доносит это сдерживаемым возбуждением, нервностью, суетливостью, обычно ему не присущей. Когда он остается с Таней в тамбуре вагона, все проступает беспощадно и откровенно. Беззащитна Таня, с которой Плетнев поступил, кажется, почти как с ограбленным бизнесменом-куклой. Но беззащитен и Андрей, которому теперь нести эту ношу... Как сказано в Новом завете, "...и не будут иметь покаяния ни днем, ни ночью".
Это продолжится, усилится после попытки близости людей, когда-то действительно близких друг другу. Постель становится убогим, пошлым вариантом низменного утешения. Татьяна пытается, переступая через охватившее ее отвращение, как-то по-женски не то пожалеть, не то отблагодарить Андрея - все-таки вытащил ее из тюрьмы. Хотя, став свободной, она стала еще более несчастной. Может быть, ее поначалу настойчивое требование близости - месть: не слепая, она видит, что Андрею это не нужно, что она ему противна. Так пусть знает! Он норовит все время уйти куда-то, бегает к Виктору, в другие комнаты, только бы не остаться с ней, а тут рядом придется лечь! И любить ее!..
Но еще до того, как она ляжет в постылое ложе, Таня выкрикнет Плетневу, что "забыть его забыла", что ненавидит его и лучше ей вернуться в тюрьму. "Кто тебя просил?" - кричит она... Андрей затихает. Взглядом отвечает: да, виноват... Она была поводом, чтобы вот так ринуться в другую реальность, испытать какие-то чувства... Меняется его голос - становится мягче, чуть теплее... Но еще выразительнее сейчас его молчание. Зачем опять произносить слова или слушать кого-то, в том числе и Татьяну?
Она станет истерически раздевать Андрея, стаскивать с него рубашку, расстегивать брюки... Он только слабо защищается - как во сне, покоряясь, отступая, но еще больше внутренне от Татьяны отдаляясь.
Андрей почти не мешает исступленным, злым ласкам Тани, ее колючим поцелуям, разве что старается смущенно натянуть на себя одеяло. И только ее режущий слух, резкий, неестественный смех как бы заставляет его очнуться. Не сразу осознает то, что происходит... Он отрешился, чтобы не мешать ей: любовь - постельная, низкая, для него кара, которую он должен принять, хочет того или не хочет... У Андрея неожиданно хриплый голос - так бывает, когда человек только еще просыпается. Он смотрит так, будто видит незнакомку. Зачем она здесь? Бежит к Виктору - надо как-то освободиться от слов, томящих душу, высказаться. Их надо произнести, иначе он захлебнется в них: "Я смотреть на нее не могу, что я с ней делать буду? Она какая-то сука стала! Этот запах после тюрьмы как будто в кожу въелся. Витя, глядеть не могу!!!" Между прочим, все произнесено довольно тихо, Андрей даже больше обращается сейчас к самому себе - Меньшиков слушает свой голос. Он, Андрей, наконец, сформулировал главное, как и понял: помочь им никто не способен. Обратной дороги нет...
Бунт невозможен, приходится открыть ворота в свою крепость-государство. Не для милой жены - для суки, которую невозможно депортировать. К этому начинает примешиваться еще одно незнакомое чувство: кажется, радость той жертвы, которую он должен принести.
