Алексей Бычков - «Исконно русская» земля Сибирь

Все это вместе с широким применением спирали как основного элемента и главного формообразующего приема связывает древние наскальные изображения с современным орнаментальным искусством амурских народностей и, следовательно, свидетельствует о наличии определенной художественной традиции, не прерывающейся на протяжении многих веков, а может быть, и тысячелетий.

Третья часть художественных сокровищ Амура — скульптура — представлена пока единственным, но зато уникальным и совершенным в своем виде образцом — изображением женщины. Материалом для него послужила глина: законченная скульптура была тщательно залощена и обожжена. Она обнаруживает не только опытную руку и наблюдательный глаз настоящего мастера-скульптора, но и определенную творческую школу. В ней как бы аккумулирован опыт многих поколений ваятелей, устойчивые и своеобразные традиции, создававшиеся веками. Неолитический скульптор с чувством реальности и искренней теплоты передал в глине черты определенного человеческого лица.

Столь же неожиданной и эффектной явилась новая находка в неолитическом поселении вблизи устья реки Сунгари у Села Вознесенского. Это были остатки раздавленного землей неолитического сосуда. Поверхность сосуда сначала была покрыта тонким слоем красной минеральной краски, а затем залощена. По яркости и блеску она напоминает краснолаковые сосуды Древней Греции. Затем, очевидно, сосуд был подвергнут дальнейшей художественной обработке иными средствами: резьбой и скульптурными приемами. Широкой сплошной полосой в верхней половине этого уникального сосуда на красном лощеном фоне располагались изображения фантастических антропоморфных существ. У них глубоко врезанными линиями очерчены лица-личины: огромные, широко раскрытые глаза и большой, скульптурно оформленный нос с ямками ноздрей. Узкой поперечной щелью внизу намечен рот личины. По бокам личины видны воздетые кверху руки. Кроме рук видны как будто и ноги. Этот неолитический сосуд замечателен не только тем, что раскрывает перед нами новые и неизвестные ранее стороны искусства древнейшего населения Амура, но и тем, что изображенные на нем загадочные личины обнаруживают связь с такими же личинами, выбитыми на базальтовых валунах в Сакачи-Аляне. Это обломки одного и того же своеобразного художественного мира, одной культуры, единого мировоззрения. И этот мир настолько своеобразен, необычен, полон такой художественной силы, что теперь уже совершенно ясно, что он занимал в мировой истории культуры каменного века не только особое, но и важное место рядом с другими сильными и крупными по значению культурно-историческими очагами детства человечества.

Исходное, коренное различие культур Сибири и Дальнего Востока прослеживается также в фольклоре, легендах и преданиях, заменяющих этим народам письменные исторические свидетельства. Нельзя пройти мимо того, например, что в фольклоре дальневосточных племен до сих пор звучат мотивы, совершенно необычные для Севера, для окружающей долину Амура природы. Когда гольдов (нанайцев) спрашивали о происхождении замечательных изображений на береговых камнях по Амуру, у села Сакачи-Аляна вблизи Хабаровска, они отвечали, что эти рисунки были нанесены в то далекое время, когда на небе существовало не одно, а три солнца. Вследствие этого стояла такая жара, что камни плавились, как воск, и на них можно было рисовать без всякого труда. По другому варианту, сакачи-алянские изображения не были нарисованы и являются отпечатками различных существ на мягких от жары камнях. По рассказам шаманов, в то время «земля кипела, горы были, как Амур, Амур, как гора». Существование для всего живого было почти невозможным от зноя, умирали от жары даже рыбы.

Так продолжалось до тех пор, пока первый шаман не догадался, что нужно убить два лишних солнца. После того как он убил два крайних солнца, «одно среднее осталось… Вода кипела — горой стояла. Гора кипела — рекой стояла. После этого жить стало хорошо, народ хорошо родиться начал». В качестве же вечного памятника о том времени и великих делах первого шамана остались застывшие отпечатки мифических существ седой древности на гранитных валунах из Сакачи-Аляна.

Трудно представить, как могла такая легенда возникнуть на далеком севере, где солнце является не врагом, а другом. Такие же легенды о стрелке, поразившем солнце, чтобы, охромев, оно не бегало слишком быстро, записаны в Полинезии у маори и у многих других народов.

Сходство мифологии амурских племен с полинезийской тем интереснее, что в Полинезии у тех же маори пышно расцвела одинаковая криволинейная орнаментика, также составляющая основное содержание их орнаментального искусства. В Полинезии обнаружены, наконец, и очень близкие к амурским из Сака-чи-Аляна и уссурийским из села Шереметьево петроглифы со странными антропоморфными масками-личинами. На юг, в страны, где издавна плелись высокие, плоскодонные, цилиндрической формы корзины с естественно образовавшимся орнаментом из параллельных рядов вертикального зигзага, ведут нас и одинаковые с ними по форме и узору плоскодонные сосуды амурского неолита. Южные связи прослеживаются и в таких деталях материальной культуры амурского неолита, как шиферные наконечники стрел. Чуждые таежным культурам Сибири, они связаны в истоке с древней бамбуковой культурой юга Азии, где такие шиферные острия и наконечники, в том числе наконечники гарпунов, появились вместе с такими же изделиями из расщепленного бамбука и взамен их.

Но вместе с тем в неолитической культуре Нижнего Амура столь же отчетливо видны и черты северного происхождения. Сюда в первую очередь относится исходная основа всей техники неолитического времени — способ расщепления кремня. Жители этих мест выделывали из кремня и других кремнистых пород такие же, как в Сибири — на Амуре и Лене, двусторонне ретушированные наконечники стрел с асимметричной выемкой в основании, одинаковые скребки из отщепов с выпуклым рабочим краем, такие же проколки и другие мелкие кремневые орудия.

Со временем в Кондоне, на поселении Сарголь, появляется новая неолитическая культура, носители которой принесли с собой небывалую ранее керамику, в корне чуждую всему, что мы до сих пор знали на Дальнем Востоке. У них были в употреблении уже не традиционные для амурского неолита плоскодонные, а круглодонные сосуды. Стенки этих сосудов тонкие. Орнамент на них тоже не имеет никаких точек соприкосновения с орнаментикой неолитического поселения в Кондоне, у Почты и в Сучу. Новые пришельцы, явившиеся на реку Девятку, украшали свои сосуды не амурской плетенкой и не спиралями, а простым сочетанием прямых полос, длинных горизонтальных, со свисающими от них короткими вертикальными полосками. Такой прямолинейно-геометрический узор и эта простая орнаментальная композиция контрастно противостоят пышной криволинейной орнаментике Сучу и Кондона, а вместе с тем совпадают с орнаментикой неолитических племен Прибайкалья.

Все это говорит о родстве культуры Приамурья с культурами Кореи и Японских островов.

Маньчжуры

Китайцы называли Приамурье «Нургань». При моголах она служила местом ссылки.

По приказу Тайцзу (1368—1399), основателя минской династии, вдоль границ Китайской империи были учреждены многочисленные военные управления и опорные стратегические пункты, т. е. караулы, откуда китайские войска могли бы осуществлять контроль над местными племенами, а также предпринимать военные экспедиции против последних.

Уже в 1371 году в районе Ляодуна мины учредили первое военное управление. К 1375 году владения Мин простирались на север до современного города Кайюаня (провинция Ляонин).

К этому времени относится первая безуспешная попытка минцев проникнуть в низовья Амура. Эта экспедиция, по-видимому, была связана с общим планом подчинения южных областей Маньчжурии династии Мин. Правитель этого района старый юаньский чиновник Нахачу первоначально не подчинился минам, и потребовалась специальная экспедиция, чтобы заставить его в 1387 году признать власть китайцев.

В том же 1387 году был создан караул Саньвэй (в районе Кайюаня) и одновременно с ним военно-административный приказ, ведавший делами по управлению племенами учжэ, ежэнь, нюичжи и цилеми; причем если с большинством перечисленных выше племен поддерживался прямой контакт, то с племенами цилеми в XIV веке минцы могли иметь связь лишь через чжурчженьские племена. Следовательно, помимо военно-политических причин, создание в 1404 году караула Нургань, расположенного ближе всех к районам Приамурья, преследовало и чисто экономические цели.

Создание караула Нургань связано с именем чжурчженьского старшины Баладата из Хулавэнь. После его визита во втором месяце 1404 года было объявлено об учреждении сторожевого поста Нургань, ведавшего северо-восточными землями. Четверо чжурчженьских старшин, в том числе Баладата и Аласунь, были назначены командирами-управляющими в ранге чжихуй-тунчжи. Старшину Гуляйя и ряд других старшин определили тысячниками и сотниками. Всем подчинившимся чжурчженьским старшинам минские власти пожаловали предписания, печати, шапки, пояса, одежды, бумажные деньги и соответствующие их положению среди местных племен ранги.