Александр Михайлов - Портрет министра в контексте смутного времени: Сергей Степашин
А ситуация усугублялась. Пока штабные колдовали над схемами, Басаев пытался активизировать ситуацию. Начались расстрелы заложников. В основном жертвами были военнослужащие. Оставшийся «на хозяйстве» Виктор Черномырдин не уходил со связи. Степашин докладывал обо всем, в том числе о самых на первый взгляд несущественных деталях.
Неожиданно для всех премьер взял штурвал на себя. Это было так странно и нелепо, что у многих руководителей операции это вызвало шок, закончившийся витиеватой тирадой, самым приличным словом в которой было слово «премьер»…
И хотя в тот момент Степашин тоже потерял дар речи, но по прошествии лет он несколько смягчил свои оценки ЧВС. «Я понимаю Черномырдина как человека. Трудно из Москвы чувствовать оперативную обстановку. Но если быть совершенно откровенным… Я бы не стал и в чем-то обвинять Черномырдина, хотя кое-кто пытается на него повесить все то, что произошло там. Спецслужбы и МВД должны заниматься своими делами, политики своими. Но, безусловно, выход второго лица в государстве, находившегося в Москве, отсек возможность ведения с ними какого-либо диалога. Все!»
Поразительно, но по прошествии стольких лет, испытав все, что можно было испытать, — взлеты и стремительные падения, предательства друзей и вчерашних товарищей по работе, получив возможность сегодня свести счеты со своими обидчиками, которые подвергли его столь унизительным испытаниям, Степашин остается верен себе. Он не пытается ни на йоту переложить свою, может быть в данном случае мифическую ответственность за случившееся на кого бы то ни было. И дело здесь не в дружбе или особых отношениях с Черномырдиным, здесь дело в принципе. Каждый должен нести свой крест сам. Каким бы тяжелым он ни был.
По сути дела Басаев получил свой карт-бланш, хотя было понятно, что ни президент, ни премьер никогда не приняли бы решение о выводе всех войск из Чечни.
Все разговоры, компромиссы и предложения после этого разговора просто-напросто отметались. Стало ясно, что нужны какие-то экстраординарные меры.
Впрочем, и до разговора и после это было ясно. В такие короткие сроки, при таком количестве заложников и столь высокой степени агрессивности боевиков любая операция была обречена если не на провал, то на многочисленные жертвы.
И тем не менее. Сегодня Степашин вскрывает карты.
«Задача была не только и не столько (об этом замысле не знали те, кто непосредственно ее осуществлял) штурмом выбить бандитов из больницы, сколько резко изменить ситуацию. Басаев был на сто процентов уверен, убежден (к нему туда ездил Сергей Адамович Ковалев), что мы не решимся. Мы прекрасно знали, о чем они ведут речь. Мы через технические возможности знали, что бандиты (многие из них были подколоты) уже праздновали победу. Они ходили по коридорам, великодушно похлопывали больных… Эйфория была вызывающая. Поэтому когда мы пошли утром штурмовать, мы хотели показать, что мы пойдем до конца. Сегодня многие бойцы из спецподразделений говорят, что если бы их не остановили, они пошли бы дальше.
Нет ни права, ни повода усомниться в их мужестве… Да, они пошли бы дальше, да, закрепились бы на первом этаже, но на 99 процентов сегодня я могу говорить, что все закончилось бы трагически.
И я, и Ерин, и покойный Николай Егоров, и Михаил Константинович Егоров, и Олег Гайданов, заместитель Генерального прокурора, четко определили, что, если не решим проблему Буденновска, мы уйдем».
После неудачного штурма Басаев резко изменил риторику. Уже не ставил вопрос вывода войск с Кавказа. Он попросил несколько автобусов и тех, кто готов вместе с ним выехать в Чечню.
И снова Степашину пришлось привлекать свои силы. Подготовка автобусов была тщательной. Соответствующая техника находилась в каждом из них.
Не было только одного, того, что, по мнению отдельных доморощенных экспертов, должно было решить исход операции — психотропных веществ, подмешанных в воду. Негодуя по поводу обвинений в том, что чекисты «могли решить проблему малой кровью», Степашин отмечал: «Нелепо! Такие препараты действуют индивидуально. Один засыпает через тридцать минут, другой — через две. Стоило бандитам почувствовать что-то неладное, как колонна взлетела бы на воздух… К чертовой матери! Легко рассказывать тем, кто ничего не понимает…»
Несмотря на существующую договоренность премьера с Басаевым, Ерин поставил жесткую задачу Анатолию Куликову — бандитов не выпускать… Дипломатическая миссия переговорить, предупредить Черномырдина о принятом решении была поручена Степашину. Ерин плевался и иметь контакты с премьером после его беседы с Басаевым не хотел. Деликатный по натуре министр внутренних дел просто кипел, проклиная дилетантов, подсказавших председателю правительства этот ход.
Наверное, и сам Черномырдин понял, в какую историю он вляпался. Ультиматум Степашина он выслушал, обронив: «Я согласен… Только из Ставропольского края они должны выйти. Я дал слово!»
«Как получится…» — ничего не обещая, констатировал Степашин.
Вернувшись к больнице после тяжелого разговора с Черномырдиным, Степашин увидел совершенно взбешенного руководителя операции Михаила Егорова. На нем не было лица, а изъяснялся он исключительно междометиями. Из его резкого монолога Степашин понял, что тот только что говорил с Черномырдиным, который категорически запретил проводить какую-либо операцию. Степашин так до конца и не знает, был ли такой разговор на самом деле, хотя не верить первому заместителю министра внутренних дел не может.
Скорее всего, разговор все-таки был. Черномырдин хорошо знал, кто является руководителем операции, и, что бы ни говорил, о чем бы ни предупреждал премьера Степашин, последнее слово будет именно за Егоровым. Здесь как на корабле. Даже если на борту будет сам президент, он не вправе вмешиваться в действия капитана. Таким капитаном, отвечающим за все, был Михаил Егоров. И все, включая самого министра внутренних дел и директора ФСБ, ему должны повиноваться….
Ерин тем не менее снова связался с Куликовым и еще раз подтвердил свой приказ бандитов уничтожить на территории Чечни. Куликов же повел себя странно. Приняв к сведению этот приказ, он связался со… Степашиным и с образными оборотами, приличествующими моменту, стал выговаривать: «Вы что там… делаете! Вы их не должны выпускать… Уничтожать…»
Это было тем более странно, что неподалеку находился его непосредственный начальник, отдавший распоряжение, понятное человеку, владеющему русским языком. Скорее всего, Куликову нужна была отдушина, чтобы излить свое негодование. Сделать это Ерину было невозможно. Тот не хуже Куликова знал богатые закрома «великого и могучего». Тем более что своих приказов министр не отменял. Степашин был более приемлемым «собеседником». Во-первых, деликатный… Во-вторых, имеет влияние на Ерина, в-третьих, близок к Черномырдину. В-четвертых, не начальник для самого Куликова.
Наверное, в чем-то Куликов был прав. Отчасти… На месте были сосредоточены наиболее квалифицированные спецназовцы. Их силами при некоторой подготовке можно было провести операцию на пути следования. Самому же Куликову было неизмеримо сложнее. В его руках была лишь грубая военная сила, танки, БТРы, авиация. Фактически ему предстояла не тонкая операция, а грубая ампутация… Он не хотел, судя по всему, брать ответственность на себя, реально понимая последствия этого шага.
Степашин слушал долго, не перебивая. В завершение резюмировал: «Анатолий Сергеевич, вы командующий войсками, заместитель министра внутренних дел. У вас есть свой министр. Докладывайте ему обстановку… Он вам дал соответствующее распоряжение…»
Колонна с террористами прошла по трассе не так триумфально, как об этом писалось. Дважды предпринимались попытки остановить колонну, в том числе на территории Ставропольского края. Но нескоординированность действий не позволила решить задачу. После исторического разговора премьера с террористом мало кто хотел бы взять на себя ответственность и рискнуть…
Впрочем, история повторилась через полгода. Глава Дагестана Магомедали Магомедов тоже давал обещание Радуеву, что тот беспрепятственно с заложниками уйдет из Кизляра. Тогда федеральные силы нарушили это обещание. Радуев был остановлен на границе с Чечней, но на территории Дагестана. Но это было позже.
После выхода колонны из Буденновска настроение участников операции, что называется, было ниже ватерлинии. Вернувшись в гостиницу, Степашин с Ериным включили телевизор.
На экране Жириновский в передаче Александра Любимова обливал Немцова соком. «Паноптикум!»
Дальнейшая судьба, во всяком случае, в ближайшее время, была ясна.
«Ну что, надо уходить в отставку?»
Отставка
Все, о чем наутро докладывал Степашин президенту, тот слушал заинтересованно. Более часа он принимал доклад. Многого из рассказанного Ельцин просто не знал. Ни Степашин, ни Ерин не пытались спрятаться за спину друг друга. Говорили откровенно, без робости расставляя акценты.
