В. Королюк - Западные славяне и Киевская Русь в X-XI вв.
Очень важным обстоятельством, мешавшим буржуазно-дворянским историкам правильно оценить значение Киевского похода 1018 г., был, разумеется, тот факт, что 1018 год рассматривался ими лишь как один из звеньев в якобы исконной польско-русской вражде, вспыхнувшей на почве соперничества из-за западнорусских земель еще в X в. На безусловную ошибочность и тенденциозность такого рода взглядов было указано еще в главе третьей настоящего исследования. В предшествующей главе отмечалось, что мирные русско-польские отношения в начале XI в. были чрезвычайно важным для Польши обстоятельством, серьезно облегчившим ей дело сопротивления ожесточенному натиску Империи и ее союзников. Вместе с тем было установлено, что первое польско-русское столкновение, происшедшее в 1013 г., находилось в самой тесной связи прежде всего с внутриполитическим положением на Руси, где начали активно проявлять себя тенденции феодальной раздробленности.
Что события 1018 г. были развитием событий 1013 г, ни у кого не вызывает сомнений. Связь между ними легко устанавливается при знакомстве с относящимися к тому времени источниками. Однако прежде, чем непосредственно перейти к анализу Киевского похода 1018 г. и разбору высказанных в связи с его изучением различных точек зрения в литературе предмета, необходимо все же остановиться на событиях, происшедших между 1013 и 1018 гг. на Руси, а также осветить развитие польско-русских отношений в этот промежуток времени.
К сожалению, состояние источников таково, что полной и ясной картины этого смутного времени на Руси нарисовать с полной уверенностью, по-видимому, нельзя. Связано это прежде всего с тем, что сохранившийся в русской летописи рассказ о событиях 1015—1017 гг. не просто страдает неточностями, но и выдает свою явную зависимость от значительно более позднего агиографического источника, о чем, впрочем, говорилось уже выше.
Тенденциозность летописной традиции невозможно, естественно, полностью перекрыть путем обращения к показаниям современника событий Титмара Мерзебургско-го, в хронике которого русские дела не являются самостоятельной сюжетной линией. Немецкого хрониста они интересовали лишь постольку, поскольку они были связаны с военно-дипломатической акцией Империи или ее противника, Древнепольского государства.
Согласно “Повести временных лет” Владимиру Свя-тославичу помешали расправиться с взбунтовавшимся в 1014 г. Ярославом сначала болезнь, а потом и смерть. Под 1015 г. в “Повести” говорится: “Хотящю Володиме-ру ити на Ярослава — Ярослав же, послав за море, при-веде 'Варягы, бояся отца своего. Но Бог не вдасть дьяволу радости, Володимеру бо разболевшюся. В се же время бяше у него Борис. Печенегом, идущем на Русь, посла противу им Бориса, сам бо боляше велми, в неи-же болести и скончася месяца нуля в 15 день”1.
^По “Повести временных лет” и по Новгородской первой летописи2 Святополк в момент смерти отца, скончавшегося в своем любимом селе Берестове, находился в Киеве. Иначе описывает события Архангелогородский летописец, источник более поздний по оформлению, но сохранивший ряд древних известий3. В Архангелогородской летописи говорится: “Он же (Святополк.— В. /С) сведа, вборзе з дружиною своею приспе в Киев, и рече им (киевлянам. — В. К..): “прияите ми”, и сед на столе отчи. И созва кияны и нача даяти имение отчее”4. Затем во всех трех сводах помещен основанный на повести об убиении Бориса и Глеба рассказ о неприязни к Свято-полку киевлян, об их желании видеть у себя князем Бориса и кровавой расправе Святополка с братьями5.
Между тем летописные сведения о пребывании Святополка на свободе в Киеве в момент смерти Владимира или о захвате им Киева сразу же после кончины отца полностью опровергаются показаниями современника, на что уже обратил внимание Н. Н. Ильин6. Титмар определенно утверждает, что Святополк находился в этот момент в темнице и лишь позднее сумел, оставив жену, бежать из тюрьмы к своему тестю Болеславу Польскому7. В том, что это показание Титмара не является случайной обмолвкой, убеждает другое место из его хроники, где говорится о попытках Болеслава обменять на находившуюся в плену у Ярослава дочь захваченных им в Киеве родственников Ярослава 8.
Но если Святополк находился в темнице, следовательно, он не мог быть тем лицом, которое постаралось скрыть на время смерть Владимира, как хочет этого “Сказание об убиении Бориса и Глеба”: “Святополк потаи смерть отца своего...”9. По-видимому, ближе к истине здесь русские летописи, приписывающие сокрытие смерти Владимира его боярам, настроенным неприязненно к Святополку 10. В наиболее развернутом виде сведения об этом сохранились в Архангелогородском летописце: “...а бояре таиша Владимирово представление того ради, дабы не дошла весть до окаянного Святополка” и.
Если же вновь обратиться к Титмару, то можно понять и причины стремления скрыть смерть великого князя. Дело в том, что Святополк вовсе ,не был нелюбим киевлянами, как утверждают “Житие” Бориса и Глеба и летописи 12, а, может быть, пользовался даже в Киеве известной популярностью 13. Во всяком случае, о преданности Святополку киевлян говорит Титмар, сообщая о его возвращении в русскую столицу 14. Ход событий еще более разъяснится, если принять во внимание сведения Титмара о том, что Владимир умер, “оставив наследство свое полностью двум сыновьям” (третий — Святополк бежал в Польшу) 15. Это сообщение Титмара повторяется в несколько измененном виде в другом месте его хроники. “Власть его (Владимира.— В. К..) была поделена между его сыновьями” 16.
Итак, после смерти Владимира киевский великокняжеский стол не был захвачен Святополком, который, не получив свободы, сумел, однако, все же убежать в Польшу. При этом смерть отца постарались скрыть от арестованного, очевидно, для того, чтобы он не смог помешать разделу Древнерусского государства между двумя его братьями.
Важно подчеркнуть при этом, что Титмар дважды в своей хронике отмечает раздел Киевской Руси между сыновьями Владимира. Для него это, следовательно, было совершенно очевидно. Труднее решить вопрос о том, какие из сыновей Владимира оказались его наследниками. Помимо Ярослава, речь, кажется, может идти о еще двух сыновьях покойного киевского князя— Мстиславе Владимировиче и Борисе Владимировиче. Последний, если судить по летописи, был близок Владимиру в последние дни его жизни. Находясь на смертном одре, Владимир “печенегом, идущем на Русь, посла противу им Бориса” 17. Зато летопись определенно сообщает о разделе Руси между Ярославом и Мсти-с-лавом Владимировичами под 1026 г.18, чему предшествовали неоднократные столкновения между ними в 1023—1024 гг.19 Нужно сказать, что эти известия “Повести временных лет” не киевского и не новгородского происхождения, а, как полагает акад. М. Н. Тихомиров20, возникли в среде, близкой Мстиславу Тмутара-канскому. В пользу такого решения вопроса свидетельствует их общий, малоблагожелательный Ярославу и, наоборот, явно благожелательный его брату тон. Их действительно нет ни в Новгородской Первой летописи, ни в Архангелогородоком летописце. Вообще вопрос о разделе Руси между наследниками Владимира очень запутан и сложен из-за явной недостаточности и противоречивости сохранившихся источников. Так, византийский хронист Кедрин, 'помимо Ярослава и Мстислава, называет наследником Владимира еще и Станислава. По его словам, объединение Руси под властью Ярослава произошло только после смерти этих двух его братьев21. Но если сохранившиеся источники не дают возможности нарисовать сколько-нибудь полной и отчетливой картины княжеских усобиц, происходивших на Руси после смерти Владимира Святосла-вича, то их все же вполне достаточно для того, чтобы сформулировать два очень существенных для понимания предшествовавших 1018 г. событий тезиса.
'1. Бежавший в 1015 г. из тюрьмы в Польшу Свято-полк не мог в том же 1015 г. быть убийцей князей Бориса и Глеба. Это не значит, конечно, что следует принять малоубедительную и основанную на интерпретации такого сложного памятника, как “Эймундова сага”22,
гипотезу Н. Н. Ильина, полагавшего, что убийцей Бориса и Глеба был Ярослав Владимирович23. Следует иметь в виду, что скандинавские саги — это очень сложный источник, складывавшийся на протяжении длительного времени, и поэтому опираться на их сведения при реконструкции событий политической истории слишком рискованно. Если связывать гибель этих сыновей Владимира с именем Святополка, то следует думать, что убийство их произошло гораздо позже, когда Святополк мог укрепиться с помощью Болеслава Храброго на киевском столе, т. е. в 1018—1019 гг.
2. Датируемая летописью 1016 г. битва между Ярославов и Святополком24 на самом деле не могла иметь места ,в этом году. Положение не изменится, если принять поправку Н. Н. Ильина и считать, что битва эта могла произойти уже в 1015 г.25
Учитывая многослойность редакционной обработки соответствующих летописных текстов, можно предложить два возможных решения тех недоумений, которые вызывает! летописная статья 1016 г. Во-первых, в битве 1016 г. (1015 г.) решалась судьба не Ярослава и Святополка, а Ярослава и какого-то иного его соперника на • Руси. Само по себе такое явление едва ли способно вызвать недоумение. В 20-х годах XI в. Ярославу Мудрому неоднократно приходилось сталкиваться со своим братом Мстиславом, а под 1021 г. летопись сообщает о конфликте Ярослава с племянником его Брячиславом, ограбившим Новгород26. Произведенное Н. Н. Ильиным сопоставление летописных текстов о битве 1016 (1015) г. и о битве 1019 г. между Ярославом и Святополком показывает, однако, что летописный текст под 1019 г. не содержит каких-либо конкретных исторических сведений, а представляет собой трафаретное описание битвы, типичное для агиографических памятников. Поэтому возможно второе объяснение возникшего недоумения: в “Повести временных лет” просто дважды рассказывается об одном и том же событии — о битве Ярослава со Святополком в 1019 г.27 Действительно в Новгородской Первой летописи о битве Ярослава со Святополком говорится лишь один раз и под 1016 г. в связи с военной помощью, оказанной новгородцами Ярославу28 и полученной ими от него “Правдой” 29. С этой битвой летопись связывает бегство и гибель Святополка. Аналогичным образом ход событий излагается и в 3-й Псковской летописи.
