Андрей Смирнов - Империя Наполеона III

Впрочем, Луи Бонапарт иногда нарушает молчание. Но тогда он не говорит, он лжет. Этот человек лжет так же, как другие дышат. Он объявляет о каком-нибудь честном намерении — берегитесь; он уверяет — опасайтесь; он клянется — трепещите.

У Макьявелли оказались потомки. Луи Бонапарт — один из них.

Перемена аграрной политики самодержавия имеет чрезвычайно большое значение для «крестьянской» страны, как Россия. Эта перемена не случайность, не колебание курса министерств, не измышление бюрократии. Нет, это глубочайший «сдвиг» в сторону аграрного бонапартизма, в сторону либеральной (в экономическом смысле слова, т. е. = буржуазной) политики в области крестьянских поземельных отношений. Бонапартизм есть лавирование монархии, потерявшей свою старую, патриархальную или феодальную, простую и сплошную опору, — монархии, которая принуждена эквилибрировать, чтобы не упасть, — заигрывать, чтобы управлять, — подкупать, чтобы нравиться, — брататься с подонками общества, с прямыми ворами и жуликами, чтобы держаться не только на штыке. Бонапартизм есть объективно неизбежная, прослеженная Марксом и Энгельсом на целом ряде факторов новейшей истории Европы, эволюция монархии во всякой буржуазной стране. И аграрный бонапартизм Столыпина, вполне сознательно и непоколебимо твердо поддерживаемого в этом пункте и черносотенными помещиками и октябристской буржуазией, — не мог бы даже родиться, а не то что продержаться вот уже два года, если бы сама община в России не развивалась капиталистически, если бы внутри общины не складывалось постоянно элементов, с которыми самодержавие могло начать заигрывать, которым оно могло сказать «обогащайтесь!», «грабь общину, но поддержи меня!» Поэтому безусловной ошибкой была бы всякая оценка столыпинской аграрной политики, не учитывающая, с одной стороны, ее бонапартистских приемов, с другой стороны, ее буржуазной (= либеральной) сущности.

Вообразите, что за Центральным Комитетом всеми нами признано пока еще спорное право «раскассирования», тогда происходит вот что. Ввиду приближения съезда ЦК всюду «раскассировывает» все недовольные им элементы, всюду сажает своих креатур и, наполнив этими креатурами все комитеты, без труда обеспечивает себе вполне покорное большинство на съезде. Съезд, составленный из креатур ЦК, дружно кричит ему: «ура!», одобряет все его удачные и неудачные действия и рукоплещет всем его планам и начинаниям. Тогда у нас, действительно, не будет в партии ни большинства, ни меньшинства…

«Представители» называют это центризмом. Полноте, советники! Это просто-напросто была бы мертвая петля, туго затянутая на шее нашей партии, это — бонапартизм, если не абсолютная монархия старой, дореволюционной «манеры».

Я централист, но не бонапартист. Я стою за создание сильной централистической организации, но я не хочу, чтобы центр нашей партии съел всю партию, подобно тому, как тощие фараоновы коровы съели жирных…

И пусть хорошенько запомнят это разные «представители»: указанный мною вопрос есть центральный пункт всех наших организационных споров. Как только он получит надлежащее разрешение, все остальные спорные пункты уладятся почти сами собой. Ведь ЦК потому и не желает кооптировать (включать. — Прим.авт.) в свою среду товарищей из «меньшинства», что он опасается их противодействия нынешним его чудовищным и «смеха достойным» претензиям. Он превосходно знает, что «меньшинство» затем и хотело бы ввести в его среду своих представителей, чтобы попытаться остановить и образумить его, пока еще не поздно. Потому-то он и апеллирует против «меньшинства» к тому самому «Monsieur le Plebiscite», к которому так любил обращаться когда-то один не весьма хорошо кончивший император!

Некоторые критики обвиняют нас в том, что мы придаем термину — «бонапартизм» слишком широкое и разнообразное применение. Критики не замечают, что таково же применение и других политических терминов, как «демократия», «диктатура», не говоря уж о «государстве», «обществе», «правительстве» и пр. Мы говорим об античной демократии (основанной на рабстве), о демократии средневековых цехов, о буржуазной демократии, о пролетарской демократии (в смысле государства), но также о партийной, синдикальной, кооперативной демократии и пр., и пр. Марксизм не может отказаться от таких устойчивых, консервативных понятий и от перенесения их на новые явления: без этого была бы вообще невозможна преемственность человеческой мысли. Но марксизм обязан, для избежания ошибок, каждый раз определять социальное содержание понятия и тенденцию его развития. Напомним, что Маркс и Энгельс называли бонапартистским не только режим Наполеона III, но и режим Бисмарка. 12 апреля 1890 г. Энгельс писал Зорге: «каждое нынешнее правительство nolens volens становится бонапартистским». Это было более или менее верно в отношении тогдашнего многолетнего периода аграрного кризиса и промышленной депрессии. Новый подъем капитализма со второй половины 90-х годов ослабил бонапартистские тенденции, послевоенный упадок капитализма чрезвычайно усилил их.

Чернов в своей «Великой русской революции» приводит отзывы Ленина и Троцкого о режиме Керенского как зародыше бонапартизма и, отвергая это определение, нравоучительно замечает: «бонапартизм совершает свои взлеты на крыльях славы». Этот теоретический «взлет» вполне в духе Чернова. Но Маркс, Энгельс, Ленин определяли бонапартизм не по крыльям, а по специфическому соотношению классов.

Под бонапартизмом мы понимаем такой режим, когда экономически господствующий класс, способный к демократическим методам правления, оказывается вынужден в интересах сохранения своей собственности терпеть над собою бесконтрольное командование военно-полицейского аппарата, увенчанного «спасителем». Подобное положение создается в периоды особого обострения классовых противоречий: бонапартизм имеет целью удержать их от взрыва. Буржуазное общество не раз проходило через такие периоды, но это были, так сказать, лишь репетиции. Нынешний упадок капитализма не только окончательно подкопал демократию, но и обнаружил полную недостаточность бонапартизма старого типа: его место занял фашизм. Однако мостом между демократией и фашизмом (в России 1917 г. — «мостом» между демократией и большевизмом) оказывается «личный режим», поднимающийся над демократией, лавирующий меж двух лагерей и охраняющий в то же время интересы господствующего класса: достаточно дать это определение, чтоб термин бонапартизм оказался полностью обоснован.

СПИСОК ИСТОЧНИКОВ И ЛИТЕРАТУРЫ

Источники

I. Архивные материалы

Российский государственный архив социальной и политической истории (РГАСПИ).

Архив внешней политики Российской империи (АВПРИ).

II. Официальные издания государственных актов, речей и программных документов

Cahen L., Mathiez A. Les lois françaises de 1815 a 1914, accompagnées des documents politiques les plus importants. P., 1933.

Documents historiques. Décrets, proclamations et ordonnances depuis le 2 décembre 1851 jusqu' à nos jours. P., 1852.

Documents pour servir à l’histoire du Second Empire, 1851–1870. P.: Lachaud, 1872.

Duguit L., Mon nier H. Les constitutions, et les principales lois politiques de la France depuis 1789. P., 1915.

Histoire militaire et anecdotique du coup d’état (1851) avec documents inédits et lettres des principaux personnages. P., 1872.

La Révision de la Constitution. P.: Pion, 1851.

Là Constitution de la France depuis 1789. P., 1970.

Napoléon III. Oeuvres. Vol. 1–V. P.: Pion, 1869.

Oeuvres de Napoléon III. Mélanges. P., 1862.

Законодательные акты Франции. Декларация прав человека и гражданина. Конституции 1791, 1793, 1848, 1875 годов. СПб., 1905.

Тарле Е. В. Донесения Якова Толстого из Парижа в III отделение. Июльская монархия, Вторая республика, начало Второй империи // Литературное наследство. Книги 31–32. М., 1937.

III. Мемуары

Audebrand P. Souvenirs de la tribune des journalistes (1848–1852). P., 1867.

Boucher H. Souvenirs d'un parisien pendant la première république (1830–1852). P., 1908.

Coeurderoy E. Oeuvres. Jours d’exil (1849–1855). V. 1–3. P., 1910–1911.

Freycinet C. Souvenirs (1848–1878). P., 1912.

Rousse E. Lettres à un ami (1845–1870). V.l — 2. P., 1909.

Barante baron de. Souvenirs. P.: Calmann Levy, 1899.

Broglie duc de. Mémoires. 2 vol. P.: Calmann Levy, 1938.

Fallоux comte de. Mémoires d’un royaliste. 2 vol. P.: Perrin, 1888.

Fleury E. Souvenirs du général с-te Fleury. 2 vol. P., 1898.

Hubner comte de. Neuf ans de souvenirs d’un ambassadeur d’Autriche à Paris sous le Seconde Empire, 1851–1859. 2-éd. P.: Pion, 1905.

Léttres de Guizot à sa famille et à ses amis, recueillies de Madame de Witt. P., 1884.

Rоthan G. Souvenirs diplomatiques. L’Europe et l’avènement du second Empire. P., 1892.

Lord Palmerston, sa correspondance intime. P., 1879.

Mémoires du duc Persigny. P., 1896.

Odilon Barrot. Mémoire. Vol. 1–IV. P., 1875–1876.

Odilon Barrot. Mémoires posthumes. Vol. I–II. 2-e ed. P.: Charpentier, 1875.

Ollivier E. Journal (1844–1869). P.: Julliard, 1961.