Александр Костин - Убийство Сталина. Все версии и ещё одна
Всего этого нельзя понять, пока не увидишь своими глазами смерть родителя. И чтобы понять вообще, что такое смерть, надо хоть раз увидеть ее, увидеть, как «душа отлетает», и остается бренное тело. Все это я не то чтобы поняла тогда, но ощутила, что это прошло через мое сердце, оставив там след.
И тело увезли. Подъехал белый автомобиль к самым дверям дачи, — все вышли. Сняли шапки и те, кто стоял на улице, у крыльца. Я стояла в дверях, кто-то накинул на меня пальто, меня всю колотило. Кто-то обнял за плечи, — это оказался Н. А. Булганин. Машина захлопнула дверцы и поехала. Я уткнулась лицом в грудь Николаю Александровичу и, наконец, разревелась. Он тоже плакал и гладил меня по голове. Все постояли еще в дверях, потом стали расходиться.
…Было часов 5 утра. Я пошла в кухню. В коридоре послышались громкие рыдания, — это сестра, проявлявшая здесь же, в ванной комнате, кардиограмму, громко плакала, — она так плакала, как будто погибла сразу вся ее семья… «Вот, заперлась и плачет — уже давно», — сказали мне.
Все как-то неосознанно ждали, сидя в столовой, одного: скоро, в шесть часов утра, по радио объявят весть о том, что мы уже знали. Но всем нужно было это услышать, как будто бы без этого мы не могли поверить. И вот, наконец, шесть часов. И медленный, медленный голос Левитана, или кого-то другого, похожего на Левитана, — голос, который всегда сообщал нечто важное. И тут все поняли: да, это правда, это случилось. И все снова заплакали — мужчины, женщины, все… И я ревела, и мне было хорошо, что я не одна, и что все эти люди понимают, что случилось, и плачут со мной вместе.
Здесь все было неподдельно и искренне, и никто ни перед кем не демонстрировал ни своей скорби, ни своей верности. Все знали друг друга много лет. Все знали и меня, и то, что я была плохой дочерью, и то, что отец мой был плохим отцом, и то, что отец все-таки любил меня, а я любила его.
Никто здесь не считал его ни богом, ни сверхчеловеком, ни гением, ни злодеем, — его любили и уважали за самые обыкновенные человеческие качества, о которых прислуга судит всегда безошибочно»[110].
А вот воспоминания человека, в которого была влюблена юная Светлана, вернувшегося в Москву из заключения после смерти Сталина: «Я зашел тогда в скверик, сел на скамью и бессмысленно смотрел, как играют дети….
Какой-то мальчик, смеясь, пробежал мимо— я увидел худенькие, беззащитные детские ножки. И что-то случилось… Я зарыдал. Я рыдал бесстыдно, сладко, как в детстве… И прощал… прощал… прощал…»[111] Не только у А. Киплера воспоминания о Сталине ассоциировались началом исторической «оттепели».
Но у основной массы советских людей скорбь по Сталину была чистой и неподдельной и часто несдержанной в своем проявлении. Женщины, мужчины, дети плакали на улицах и в вагонах метро, в учреждениях, на фабриках и в школах. Многие устремились к Колонному залу Дома Союзов еще задолго до того, как туда было доставлено тело Сталина.
Власти, отвечавшие за безопасность и охрану порядка в Москве, проявили растерянность и неспособность организовать прощание советских людей со Сталиным. Неорганизованность в направлении колонн людей, двигавшихся к Колонному залу, привела к тому, что начались давки, в которых были раненые и погибшие. Власти явно не справлялись с обеспечением порядка в столице.
И это трагическое событие, сопроводившее уход из жизни Сталина, всяк волен вспоминать и трактовать по-своему. Вот, например, воспоминания Э. Радзинского:
«.. Но так просто Хозяин не ушел. В Москве состоялось его невиданное кровавое прощание с народом.
Его положили в Колонном зале, и тысячные толпы скорбящих вышли на улицу. Из всех городов шли поезда с людьми — проститься с богом…
Помню солнечный день и девушку рядом, ее безумные глаза. Толпа сжимала нас (ее теснила милиция), мы задыхались. Вдруг все сдвинулось, и люди попадали. Меня понесло по людям, я спотыкался о тела… Помню, как вырвался и упал на мостовую. Пола пальто оборвана, но — живой…
В тот день тысячи увезли в мертвецкие. Уйти без крови он не смог… И задавленные присоединились к миллионам, которые он уничтожил.
В тот же день, 5 марта 1953 года, умер еще один человек. Но смерть его прошла совершенно незамеченной. Это был Сергей Прокофьев. Вдова пыталась достать хоть какие-то цветы, но все было закрыто, ничего не продавалось. Ее соседка по дому срезала все комнатные растения, чтобы хоть что-то положить на гроб великого композитора. В это время любимый пианист Прокофьева Святослав Рихтер летел из Тбилиси в специальном самолете — играть в Колонном зале у гроба Вождя. Самолет был завален цветами, и Рихтер буквально задыхался от их запаха…»[112]
Гроб с телом Сталина был установлен в Колонном зале Дома Союзов б марта 1953 года.
Три дня продолжалось прощание народа со своим вождем. Тысячи людей шли поклониться человеку, который сделал для них и для Родины так много великих дел.
Желающих увидеть Сталина было много, переполнились все улицы, прилегающие к Колонному залу. Милиция и воины не могли сдерживать напор людской массы. Ехали в Москву со всех концов страны. Чтобы прекратить приток людей, было отменено прибытие в столицу пассажирских поездов и электричек. Но люди шли в город пешком, весь центр Москвы был переполнен, стояли сутками только бы попасть в траурный зал.
Будущий первый заместитель Председателя КГБ СССР Ф. Д. Бобков вспоминал:
«6 марта утром в Колонный зал Дома Союзов, где стоял гроб с телом Сталина, пришли руководители страны. Сталин лежал в своем старом кителе генералиссимуса, который по случаю почистили и подшили обтрепанные рукава. Зал был пуст, лишь несколько человек да распорядители скорбной церемонии растворялись в его пространстве.
Распорядители устанавливали возле гроба венки. Неподалеку от гроба стояла группа членов Политбюро — Маленков, Берия, Хрущев, Молотов, Каганович, Микоян. Громко рыдал Хрущев, остальные грустно молчали»[113].
С большим прискорбием весть о кончине Сталина восприняла Русская Православная Церковь, православные верующие, а также верующие других конфессий молились за упокой вождя.
В траурные дни 1953 года патриарх Алексий направил Совету Министров СССР следующее послание:
«От лица Русской Православной Церкви и своего выражаю глубокое и искреннее соболезнование по случаю кончины незабвенного Иосифа Виссарионовича Сталина, великого строителя народного счастья.
Кончина его является тяжким горем для нашего Отечества, для всех народов, населяющих его. Его кончину с глубокой скорбью переживает Русская Православная Церковь, которая никогда не забудет его благожелательного отношения к нуждам церковным.
Светлая память о нем будет неизгладимо жить в сердцах наших.
С особым чувством непрестающей любви Церковь наша возглашает ему вечную память».
Известный современный церковный писатель и проповедник отец Дмитрий Дудко, дважды отбывавший наказание в советских лагерях за свои убеждения, первое из которых пришлось на годы сталинского правления, писал: «Сталин с внешней стороны атеист, но на самом деле он верующий человек…». Не случайно в Русской Православной Церкви ему пропели, когда он умер, даже вечную память, так случайно не могло произойти в самое «безбожное» время»[114].
Во всех приходах и храмах прошли траурные панихиды и литургии за упокой новопреставленного И. В. Сталина. В своей речи во время проведения траурной литургии Патриарх Московский и всея Руси, обращаясь ко всем православным верующим, всему советскому народу, в частности, сказал:
«Великого Вождя нашего народа Иосифа Виссарионовича Сталина не стало. Упразднилась сила великая, общественная сила, в которой наш народ ощущал собственную силу, которою он руководился в своих созидательных трудах и предприятиях, которою он утешался в течение многих лет. Нет области, куда бы не проникал глубокий взор великого Вождя…. Как человек гениальный, он в каждом деле открывал то, что было невидимо и недоступно для обыкновенного ума».
Оказалось, что и похоронить первого человека государства толком не в чем. Старый мундир почистили, обтрепанные рукава подшили, а вот приличных туфель найти не смогли. Когда генерала от охраны попросили заменить растоптанные туфли, он ответил, — нет у него других, — и заплакал. После смерти Сталина не осталось не только каких-либо ценностей, но и приличных личных вещей. Приведем воспоминания свидетеля похорон Сталина:
«Прощание с вождем закончено, и траурный кортеж направляется на Красную Площадь, где состоялся траурный митинг. Гроб с телом Сталина снимают с орудийного лафета и устанавливают на высоком постаменте, задрапированном красными и черными полотнищами. Руководители партии и Советского правительства, главы иностранных государств и правительств, возглавляющие правительственные делегации, а также руководители братских коммунистических партий поднимаются на трибуну Мавзолея.
