Николай Дубровин - Первая оборона Севастополя 1854–1855 гг. «Русская Троя»
Для исполнения этой работы было назначено семь батальонов: 2 батальона Суздальского, 3 батальона Екатеринбургского и 2 Волынского полков. Общее начальство над ними поручено было генерал-майору Хрущеву.
С наступлением вечера 11 апреля войска были выведены на назначенные им места: суздальцы начали работу, екатеринбуржцы и волынцы составляли их прикрытие. Темнота ночи способствовала скрытности работ. Французы заметили их только тогда, когда рабочие достаточно прикрылись, и хотя неприятельские стрелки тотчас же открыли ружейный огонь, не прерывавшийся в течение всей ночи, но работа шла весьма успешно. К утру явились четыре ложемента, на 40 человек стрелков каждый. Ложементы эти были тотчас же заняты нашими стрелками, открывшими огонь по неприятельским траншеям.
На следующий день с наступлением вечера для окончания работ были назначены два батальона Суздальского, три Екатеринбургского и два Алексопольского полков. Едва только наши войска стали подходить к ложементам, как французы, сделав залп из ружей, выскочили из траншей и заняли ложементы. Екатеринбуржцы ударили в штыки и вытеснили оттуда французов, а суздальцы продолжали работу под сильным огнем неприятеля. 19 апреля ложементы эти были соединены общей траншеей, имели 250 саженей длины и могли поместить целый батальон. В ложементах были поставлены 9 мортир, которые вместе со стрелками не переставали тревожить неприятеля.
С наступлением сумерек 19 апреля для окончания работ в ложементах было назначено два батальона Волынского полка под прикрытием двух батальонов Углицкого. Около 10 часов вечера французы атаковали наших рабочих. Неприятель пошел тремя колоннами, из которых две обошли с флангов, а другая ударила с фронта. Пользуясь темнотой ночи, французы тихо приблизились к ложементам, обогнули правый фланг траншеи, зашли в тыл и без выстрела пошли на штыки. Углицкий полк принял сначала французов за своих и хотя скоро заметил ошибку, но было уже поздно: стремительный натиск неприятеля с трех сторон решил дело. Углицкие батальоны отступили, и траншеи достались неприятелю. Работавшие в траншеях волынцы, схватив ружья, составленные в козлы, пытались было броситься в штыки, но были смяты отступавшими углицкими батальонами. Неприятель тотчас же стал переделывать ложементы в свою пользу.
С приобретением этих ложементов французы занимались возведением новых батарей почти по всей оборонительной линии. Для воспрепятствования этим работам защитники города ежедневно делали вылазки, имевшие целью уничтожить работы неприятеля. Каждый день с наступлением сумерек из разных пунктов оборонительной линии выходили охотники, бросались в траншеи и бились насмерть, оспаривая каждый шаг родной земли. Здесь сходились обе стороны лицом к лицу, грудь с грудью, на штыки и сабли: смерть от холодного оружия присоединялась к реющей смерти от свинца и чугуна. Это был ряд геройских подвигов, совершенных в темноте, следовательно, без всякой претензии на известность, подвигов, оставшихся в неизвестности, но полезных для обороны и гибельных для врага.
Усиленная деятельность атакующего вызвала такую же и со стороны обороняющегося, который также строил новые батареи, усиливал уже существовавшие, очищал места и проводил дороги для более удобного движения подкреплениям и резервам и, наконец, окончил устройство моста через Южную бухту для свободного сообщения между городом и Корабельной стороной.
Беспрерывные земляные работы и постоянное сторожевое положение под огнем неприятеля до чрезвычайности изнуряло солдат. Для облегчения их трудной службы полкам давался по очереди отдых. В конце апреля месяца такая очередь выпала на долю Охотского полка, бывшего безвыходно в Севастополе со времени прихода в Крым. Храбрые охотцы просили позволения не ходить на Северную и предпочли отдохнуть на Корабельной, позади родного им 3-го бастиона, в морских госпиталях близ Александровских казарм.
Наступала весна. Проливной дождь, шедший беспрерывно в течение трех суток с 27 по 30 апреля, произвел благотворное влияние на южную почву: все оживилось и зацвело. Екатерининская улица сделалась натуральным бульваром. По обеим сторонам ее зеленели деревья, кое-где видны были садики, обнесенные небольшими палисадничками. Стены полуразрушенных домов, разбитые колонны, балконы и навесы обвились вьющейся зеленью лоз и винограда. С появлением весны стало привольнее и веселее всем, заключенным в осажденном городе. Рокот выстрелов, казалось, отдавался не так угрюмо. Ясные теплые дни манили на воздух. На Городской стороне, на бульваре, примыкавшем к памятнику Казарского, устроились постоянные гулянья и играла музыка; на Корабельной стороне играл другой хор – на Владимирской площади. Разнородный люд спешил к этим двум центрам, и гулянья делались самыми оживленными. Здесь перемешивались все чины, но никто не унывал, несмотря на тягость осады и на огромные потери.
Расположившись за третьим бастионом, охотцы отдыхали от понесенных трудов. Первого мая им кончался срок полугодичного пребывания на передовых линиях осажденного города. Легко произнести «полгода», но нелегко было охотцам прожить шесть месяцев на бастионах севастопольских. В течение этого времени многих не стало, много седины прибавилось у одного, сколько недугов досталось на долю другого, иной похудел, и все до единого перенесли много трудов и лишений.
Вспоминая прошлое, вспоминая скучную и однообразную жизнь, охотцы, пользуясь временем отдыха, решились отпраздновать полугодичный юбилей своей славной боевой службы – положили сделать обед для всех свободных от службы офицеров.
1 мая утром на Корабельной было заметно стечение народа, собравшегося на праздник Охотского полка. По обычаю православных – освящать молитвой начало каждого дела – охотцы собрались в походной церкви, где сначала была отслужена панихида по убитым, а затем благодарственный молебен. Прежде других вышел из церкви взвод георгиевских кавалеров в 70 человек: живая летопись славных подвигов севастопольских защитников вообще и Охотского полка в особенности. В рядах молодецкого взвода стояло три человека без крестов, но приехал начальник штаба гарнизона князь Васильчиков и привез им кресты, назначенные главнокомандующим за последнюю вылазку. Громкое «Рады стараться!» было ответом на приветствие князя и поздравление вновь пожалованных.
Пройдя церемониальным маршем, взвод кавалеров вступил в обеденный зал, где грянули четыре хора музыки полков 11-й пехотной дивизии и собранные с тех же полков 80 человек певчих.
Обед начался…
Небольшой домик на Корабельной, в котором жил генерал Хрулев и где совершился праздник, был заставлен столами, убранными букетами душистой белой акации, нежной желтофиоли и самых разнообразных тюльпанов. На столах виднелись дорогие сервизы и самые роскошные вина. Заморские вина – не диковина была в Севастополе. Правда, дорогой ценой покупалась эта роскошь, но не считались рубли там, где жизнь была нипочем. Тосты за здравие государя императора и других особ царского дома при громе оркестров музыки и хора певчих были встречены восторженным «Ура!». Когда провозглашено было за здоровье главнокомандующего, тогда музыканты и певчие подхватили так называемую горчаковскую песню:
Жизни тот один достоин,Кто на смерть всегда готов;Православный, русский воин,Не считая, бьет врагов… и пр.
Прекрасная по словам и по музыке песня эта была встречена с всеобщим восторгом.
По окончании обеда многие вышли в палисадник перед домом, на балконе которого появился начальник Корабельной стороны генерал Хрулев, встреченный единодушным криком охотцев. Солдаты хорошо знали Хрулева, и Хрулев знал охотцев давно: он водил их в атаку в деле под Туртукаем.
Фельдфебель Кривопутов подошел к балкону с бокалом шампанского и закричал: «За здоровье генерала Хрулева Степана Александровича!»
Хрулев взял бокал, налил в него водки и провозгласил: «За здоровье всех георгиевских кавалеров “Ура!”»:
Праздник был в полном разгаре.
«До вечера, – пишет П. Алабин, – матросы и солдаты пели родные песни; одушевленная музыка не умолкала – хор сменялся хором; собрались толпы слушателей, слушательниц; вся Корабельная ожила, как будто не было врага у ее черты: в окрестностях пира затеялась пляска, игры, никто не обращал внимания на снаряды, по временам проносившиеся, на бомбы, неподалеку лопавшиеся в воздухе, мгновенно образуя густое белое облачко, живописно рисовавшееся на синем небе! “Нам на праздник французы бросают букеты”, – шутя, говорили офицеры.
Все было весело неподдельно, и всякий свою радость хотел делить с товарищами лишений, опасности, труда. Звали на пир известных удальцов севастопольских, поили шампанским, целовали их, приказывая сказать товарищам, что генералы и офицеры пьют за их здоровье».
