Александр Нечволодов - Сказания о Русской земле. Книга 3
Очевидно, под влиянием обманутых надежд Глинский и решил предать Василия Сигизмунду, чему последний был очень рад, также хорошо зная, каким опасным человеком был Глинский, и понимая, что его гораздо выгоднее иметь на своей стороне.
Переславшись с королем, Глинский тайно покинул вверенный ему московский отряд и побежал литовцам навстречу. Но один из его слуг в ту же ночь прискакал к соседнему московскому воеводе Михаилу Голице, который сообща с другим воеводою, Челядниным, успел перенять дорогу Глинскому и захватить его. После этого его немедленно доставили к великому князю в Лорогобуж. Здесь был произведен обыск у беглеца, и найденное письмо Сигизмунда послужило явной уликой его измены.
Государь приказал заковать его в железо и отправить в Москву; своим же воеводам он велел двинуться против наступавшего короля, войска которого шли под главным начальством великого литовского гетмана князя Константина Острожского. Этот Константин Острожский, человек русский и православный, начальствовал, как мы помним, над литовской ратью в битве под Ведрошем, выигранной нами, и попал в плен к Иоанну III, которому вскоре присягнул на верность, после чего получил большие земельные владения. Однако он не мог забыть привольной панской жизни в Литве и, пользуясь своей свободой, бежал при удобном случае из Русской земли. Теперь за добро и за ласку, оказанные ему Москвой, он шел на нее войной во главе латинского воинства короля.
Обе рати сошлись близ Орши: русские стали на левом берегу Днепра, литовцы – на правом. Константин Острожский завел переговоры с нашим главным воеводою боярином Челядниным о мире, но в это время тайно навел мост в 15 верстах и стал переправлять свои войска на наш берег. Когда Челяднину донесли, что половина литовской рати уже перебралась, почему и наступило время ударить на нее всеми силами, чтобы разбить раньше, чем переправится другая ее половина, он самоуверенно отвечал: «Мне мало половины: жду их всех и тогда одним разом управлюсь с ними».
Вслед за тем литовские войска перешли реку, устроились для боя, и началось кровопролитнейшее сражение, которое к вечеру окончилось ужасным поражением русских.
По одним сведениям, главные московские воеводы Челяднин и князь Булгаков-Голица не хотели из зависти помогать друг другу; по другим – Константин Острожский употребил хитрость: отступил притворно, навел русских на пушки и в то же время зашел им в тыл. Как бы то ни было, такой блестящей победы литовцы никогда не одерживали над русскими: они гнали, резали и топили их в Днепре, усеяли телами все окрестные поля и захватили огромнейший полон: Челяднина, Булгакова-Голицу и 6 других воевод, 37 князей, более 1500 дворян, все знамена, пушки и обоз – одним словом, вполне отомстили нам за свое Ведрошское поражение.
Сигизмунд оковал тяжелыми цепями Челяднина и главных воевод и подверг всех взятых в плен суровому заключению, причем часть из них он послал затем в подарок папе и другим европейским государям. Всюду рассылая радостные известия о своем успехе, он мечтал, что скоро вернет обратно Смоленск и нанесет ряд других поражений Москве. Тогда же, вероятно по его заказу, была исполнена великолепная картина художником-очевидцем боя, находящаяся ныне в городском музее города Бреславля в Германии. На ней изображено последствие выстрела из польской пушки: часть наших всадников, увлекаемая испуганными лошадьми, срывается с обрывистого берега в воду и тонет; их преследуют польские гусары, вооруженные длинными копьями и щитами; другие русские всадники бесстрашно подскакивают вплотную к польским орудиям и в упор выпускают свои стрелы в пушкарей, закованных в броню; несколько позади виден русский военачальник из боярских детей, делающий знак рукою своим воинам; все изображение чрезвычайно любопытно, так как с полной достоверностью показывает нам во всех подробностях строй, вооружение и одежду русских во время битвы под Оршею.
Однако Сигизмунд ошибся. Торжество его ограничилось одной только Оршинской победой, и других вредных последствий, как увидим, она нам не принесла.
Узнав о поражении нашем под Оршей, смоленский владыка Варсонофий, только что приветствовавший Василия Иоанновича в его древней отчине и присягнувший ему, послал к Сигизмунду своего племянника с письмом, в котором говорил: «Если пойдешь теперь к Смоленску сам или воевод пришлешь со многими людьми, то можешь без труда взять город». Но смоленские бояре и простые люди хотели остаться за Москвой и сообщили великокняжескому наместнику князю Василию Васильевичу Шуйскому об измене Варсонофия. Этот Василий Васильевич Шуйский был человеком решительным; он тотчас же схватил изменника-владыку вместе с соумышленниками и посадил под стражу, а когда к городу подошел Константин Острожский только с шеститысячным отрядом, надеясь захватить Смоленск благодаря сочувствию жителей, то он и его воины были поражены страшным зрелищем: они увидели висевшими на смоленских стенах всех изменников, причем на них были и все подарки, недавно полученные от великого князя Василия Иоанновича; кто получил соболью шубу, тот был и повешен в этой шубе; кто получил серебряный ковш или чару, тому они тоже были привязаны на грудь; только один Варсонофий из уважения к его сану был оставлен в живых. Эта решительная мера подействовала, разумеется, на остальных смолян самым отрезвляющим образом, если в некоторых из них и шевелилось желание передаться королю. Константин Острожский тщетно посылал к ним грамоты с предложением передаться Литве и тщетно же делал приступы к городу; все горожане бились крепко и без лести; когда же он решил отступить, то Шуйский с московскими ратными людьми и смолянами вышел из города, чтобы преследовать его, и взял значительную часть обоза.
Этим закончились наступательные движения литовцев после их победы под Оршей; вслед за тем обе стороны надолго прекратили военные действия. Москва, очевидно, нуждалась в отдыхе, а в Литве, несмотря на блестящий успех под Оршей, королю не было никакой возможности собрать необходимое количество войска, так как своевольным панам война уже надоела, и мало кто из них хотел идти под королевские знамена. Вот что, между прочим, писал по этому поводу Литовской раде киевский воевода Андрей Немирович: «Крымский царевич прислал ко мне с известием, что он со всеми людьми своими уже на этой стороне реки Тясмина, и требовал, чтобы я садился на коня и шел бы вместе с ним на землю Московскую; в противном случае он один не пойдет на нее. Я писал к вашей милости не раз, чтобы вы научили, как мне делать; но до сих пор вы мне не отвечали… Писал я к старостам и ко всем боярам киевским, чтобы ехали со мной на службу господарскую; но никто из них не хочет ехать…».
Несколько деятельнее литовских панов служили Сигизмунду его крымские друзья за ежегодную дань в 15 000 червонцев. Когда в 1515 году умер Менгли-Гирей, то его наследник Магмет-Гирей прислал в Москву посла с упреком, что великий князь нарушил с ним договор и без позволения Крыма взял Смоленск: «Ты нашему другу королю недружбу учинил: город, который мы ему пожаловали (Смоленск), ты взял от нас тайком; этот город Смоленск к литовскому юрту отец наш пожаловал, а другие города, которые к нам тянут – Брянск, Стародуб, Почеп, Новгород-Северский, Рыльск, Путивль, Карачев, Радогощ, отец наш, великий царь, твоему отцу дал. Если хочешь быть с нами в дружбе и в братстве, то помоги нам казною, пришли нам казны побольше…». Затем хан требовал кречетов и других драгоценностей. Московский же доброхот, крымский мурза Аппак писал великому князю: «У тебя хан просит восемь городов, и если ты ему их отдашь, то другом ему будешь, а не отдашь, то тебе другом ему не бывать: разве пришлешь ему столько же казны, сколько король посылает, тогда он эти города тебе уступит. А с королем им друзьями как не быть? И летом и зимою казна от короля, как река, беспрестанно так и течет, и малому, и великому, всем уноровил…».
Вместе с этими наглыми требованиями крымцы не переставали грубо обращаться с нашими послами; в 1516 году они опустошили Рязанскую украину, а в 1517 году 20 000 татар появились в Тульских окрестностях. Но здесь князья Одоевский и Воротынский нанесли им жесточайшее поражение и всех истребили; одновременно с этим и другой татарский отряд был разбит под Путивлем. Вслед за тем Василий Иоаннович собрал Боярскую думу и предложил ей высказаться, нужно ли после этого продолжать сношения с Крымом или вовсе порвать их. Дума, однако, решила на том, что продолжать сношения нужно, чтобы удержать хана от прямого разрыва с Москвой.
Война с Литвой привела Василия Иоанновича к оживленным сношениям с магистром Немецкого ордена маркграфом Альбрехтом; как мы видели, он хотел воевать с дядей своим Сигизмундом и сдерживал ненависть против нас подчиненного ему Ливонского ордена, магистр которого, известный нам Плеттенберг, воевал с войсками Иоанна III и сознавал, какую страшную опасность представляет для его владений усиление Москвы, где русские люди громко выражали, что город Рига построен на их земле.
