М. Бойцов - Со шпагой и факелом. Дворцовые перевороты в России 1725-1825

1) По прибытии в тот город выбрать вам близ оного города удобное место и на нем для содержания помянутого арестанта с фамилиею построить нарочно особые хоромы и вокруг оных огородить острогом высокими и крепкими палисадами из брусьев, которые проиглить, как надлежит; а ворота сделать одни и перед тем острогом у ворот для караульных офицеров и солдат построить покои. А каким образом все то строение и острог строить, тому при сем дается вам рисунок.

2) Все оное строить вам с поспешением и стараться, чтоб всеконечно построено было прежде привозу туда помянутого арестанта с фамилиею.

3) К строению помянутых хором и острога сколько потребно будет мастеровых людей, денег, лесов и прочих материалов требовать вам от тамошнего городового воеводы, а чего иногда тамо сыскать невозможно, то требовать от тобольской губернской канцелярии; а чтоб по вашему требованию без всякого замедления исполняли, о том с вами ж посылаются ныне из Кабинета в помянутую губернскую канцелярию и в город Пелым к воеводе указы, с которых для вашего сведения даются вам копии.

4) При том строении как деньги, так и материалы употреблять вам с запискою и по окончании того строения оную записку отдать в тобольскую губернскую канцелярию, а самому возвратиться в Санкт-Петербурх и явиться в Кабинет его императорского величества с репортом. (…)

5) В бытность твою в пути и в вышеобъявленном городе Пелыме обид никому никаких не чинить и во всем поступать, как честному офицеру надлежит под опасением военного суда.

Подлинную подписали тако: Граф Миних. Андрей Остерман. Кн. Алексей Черкасский. Граф М. Головкин.

Января 4 дня 1741 года.

Такова инструкция оному подпоручику Шкоту, в которой при сем и расписка его значит по-немецки[84]: Second Lieutenant Jean A. F. Baron Scott.

Э. Финч – лорду Гаррингтону{72}

С.-Петербург, 3(14) марта 1741 года

Обстоятельство, о котором я должен был умолчать с прошлою почтой, касается Бестужева. Русские люди не могут примириться с мыслью, что его выделили из толпы лиц, участвовавших в установлении регентства герцога Курляндского, и возложили на него ответственность за дело, которое, по общему сознанию, он задумал не один, которого один не мог осуществить, точно так же как один не мог бы ему противиться. И его, как прочих русских вельмож и сановников, причастных делу, несло потоком власти герцога, сильного советом и поддержкой лица, готового теперь взвалить на Бестужева всю ответственность за мероприятия, в которых само оно принимало самое деятельное участие[85].

Тем не менее на прошлой неделе Бестужева привозили в тюрьму бывшего регента на очную с ним ставку в присутствии комиссаров, которые для этого тоже ездили в Шлиссельбург. Между ними находился знаменитый Яковлев, бывший секретарь кабинета, когда-то заключенный, битый кнутом и избежавший казни только потому, что регентство не просуществовало лишнюю неделю. При новом правительстве он восстановлен был в прежней должности, но вскоре опять устранен первым министром под предлогом позора, лежащего на нем вследствие телесного наказания, в действительности же потому, что фельдмаршал считал его своим врагом, человеком, слишком преданным графу Остерману. Это несомненно человек партии: решительный, предприимчивый, заявляющий прямо, что раз рисковал головою, то рискнет ею и другой раз, лишь бы узнать, кто в конце прошлого царствования присоветовал собирать подписи городов, приглашавших герцога Курляндского принять регентство и обещавших ему поддержку в случае, если бы царица перед смертью не поручила важных обязанностей регентства на время малолетня государя никому. Яковлев прибавляет, что добьется также показаний – когда, по чьему совету царица подписала документ, в силу которого герцог был признан регентом, так как Бестужев несомненно заявил, что подпись подложна и сделана не по его совету.

Герцог Курляндский тоже писал великой княгине письмо, в котором желает ей всякого счастья и благополучия в делах правления и прибавляет, что – несмотря на уверенность в Невозможности изменить в чем-либо собственную судьбу, которая несомненно решена и которой он подчиняется; несмотря на убеждение, что его советы не могут иметь значения у ее высочества, – он не может не умолять ее, ради ее собственного блага, не слишком доверяться фельдмаршалу. Простая осторожность и самый пример герцога должны служить предупреждением. Герцог уверяет, что, сделай он графа Миниха генералиссимусом, он оставался бы регентом поныне; то же честолюбие, которое увлекло его на измену герцогу, может не сегодня завтра увлечь его на измену ее высочеству. Все это вместе должно значительно умалить доверие к временщику, но не повлечет за собой его гибели; гибель он, по всем вероятиям, в скором времени устроит себе сам. (…)

Указ правительницы Анны{73}

Всемилостивейше указали Мы Нашего первого министра и генерала-фельдмаршала графа фон Миниха, что он сам Нас просит за старостью, и что в болезнях находится, и за долговременные Нам и предкам Нашим, и государству Нашему верные и знатные службы его от воинских и статских дел уволить, и Нашему генералиссимусу учинить о том по сему Нашему указу.

Именем Его Императорского Величества,

Анна.

Марта 3 дня 1741 года.

Де ла-Шетарди – Ж.-Ж. Амело{74}

С.-Петербург, 7 (18) марта. 1741 года

(…) Высокомерие фельдмаршала графа Миниха, без сомнения, начало снова отдалять от него принца Брауншвейгского. Граф Остерман сумел воспользоваться тем временем, когда этот принц посещал его, чтобы вызвать в нем неудовольствие. Отсюда последовало, что граф Миних, думая удовлетворить свой гнев, сам сделался жертвой гнева. Принц Брауншвейгский один сделал все необходимые распоряжения. В понедельник вечером он целый час оставался взаперти с графом Головкиным, а затем вышел с заднего крыльца, откуда он и вошел, и отправился оттуда к графу Остерману, куда и граф Головкин не замедлил явиться тайно вслед за ним. Совещание длилось три часа, и при этом было принято окончательное решение, обнаружившееся на следующий день. (…)

Такие предосторожности имели исключительно целью заставить Правительницу преодолеть чувство признательности, которое, как уверяют, она с трудом лишь могла превозмочь. Однако она все-таки выказывала неуступчивость при множестве предложений, какие делались ей фельдмаршалом, или же показывала вид, что ей некогда его слушать, когда он приходил к ней с какими-нибудь донесениями, или, наконец, посылала к нему вместо себя принца Брауншвейгского, чтобы граф Миних представлял отчет этому принцу о докладываемом предмете. Первый министр почувствовал, что теряет под собой почву и что лишь отставка может его избавить от катастрофы.

Эти ли соображения одержали верх или иные, факт, во всяком случае, тот, что фельдмаршал Миних три раза, просил отставки. Уверяют также, будто бы Правительница сказала в присутствии нескольких лиц, что генерал этот неоднократно хлопотал о своей отставке и поэтому она должна на нее согласиться, тем более что для того, чтобы решиться на такой шаг, он должен быть чем-нибудь недоволен. Между тем она не может ничего больше для него сделать. Поэтому лучше расстаться с ним благопристойным образом, чем ожидать, пока это придется сделать иначе. Обер-гофмаршалу двора и графу Миниху-младшему было поручено уведомить во вторник этого министра, что он получает отставку, как он того желал. По-видимому, это обстоятельство тотчас же постарались облечь всякими формальностями, какие при этом требовались. В тот же день был разослан приказ во все ведомства, находившиеся в его ведении, чтоб не признавать его больше начальником. На следующий день утром на всех перекрестках возвещалось при барабанном бое, что граф Миних ввиду его преклонных лет (ему всего лишь 56 лет) и расстроенного здоровья отставляется от всех своих должностей, согласно выраженному им желанию. После полудня об этом были оповещены иностранные министры, которые отныне должны обращаться к кабинет-министрам, как было и прежде. (…)

Инструкция о содержании Бирона в Сибири{75}

Инструкция из Кабинета его императорского величества лейб-гвардии капитану поручику Петру Викентьеву, поручику Мирону Дурново, прапорщику Александру Протопопову.

По именному его императорского величества указу велено для содержания под караулом бывшего регента Бирена с его фамилиею отправить вас с командою, того ради имеете вы чинить нижеследующее:

1. Взять вам с собою унтер-офицеров трех, капралов 6 да солдат 72 человека и ехать отсюда в Шлютельбурх к обретающемуся тамо у содержания означенного Бирена с фамилиею гвардии капитану Лопухину и, отдав ему посланный с вами из Кабинета его императорского величества указ, оного Бирена с фамилиею принять вам под свой караул и имеющиеся у оного капитана наличные на содержание тех арестантов деньги, сколько их по приезд ваш в остатке будет, взять у него с распискою.