Морис Дрюон - Париж от Цезаря до Людовика Святого. Истоки и берега
– Вы видели обвиняемого в вечер убийства?
– Я никого не видел.
– Вы знакомы с обвиняемым?
– Не знаю.
– Но это же ваш отец!
– Не помню.
Именно так Джулиано[330] удавалось противостоять целым отрядам. И именно поэтому существует мафия – нечто вроде общества взаимной помощи против требований законности.
Сицилиец горд. Вы нигде не увидите попрошаек. Нигде, кроме Чефалу́, единственного городка, где нищенство стало чем-то вроде местного промысла, которым деды занимаются под строгим присмотром внуков.
Сицилиец чистоплотен. Города, даже порты – за исключением Катании, напоминающей больше Неаполь или Бари, чем сицилийский город, – представляют собой редкое для Средиземноморья зрелище. Нет ничего чище, чем набережные Трапани или Мессины. Если и найдется какая-то грязь в нищих кварталах, то только сухая.
Сицилиец образован. Поражает количество людей, неплохо говорящих по-французски даже в деревушках в самом сердце острова, а хранители памятников и руин, пусть и одеты крайне бедно, могут считаться самыми образованными в мире.[331]
Надо помечтать во внутреннем дворике собора в Монреале,[332] напоенном ароматом жасмина, покружить медленно, словно следуя за вращением солнца, между мозаичными колонками, чтобы вдруг осознать, насколько мусульманское искусство с его сложными геометрическими орнаментами, ювелирной точностью линий и кропотливостью близко византийской традиции.
Войдите внутрь базилики, пройдите вдоль высоких золотых мозаик, вы почувствуете здесь сам дух христианского искусства – он тоже пришел из Византии.
Обе религии поделили между собой останки удивительно целостной цивилизации, восходящей к Египту.
Ислам взял себе абстрактное совершенство ремесел, тогда как христианство завладело поэзией красок и образов. Однако и в том и в другом случае первоначальная символика будто бы не сохранилась. Высокая идея, которой руководствовался византийский художник, с веками выветрилась, словно духи в открытом флаконе.
Не пренебрегайте посещением Дворцовой капеллы в Палермо только потому, что она слишком похожа на собор в Монреале. Именно это сходство и заслуживает внимания.
Мозаики, сплошь покрывающие их стены, иллюстрируют эпизоды Библии и Евангелий, одни и те же, изображения которых можно видеть и в других местах, не только на Сицилии, но и в Апулии, и на адриатическом побережье.
Этапы Сотворения мира и шесть волшебных деяний Создателя совпадают почти до мелочей от церкви к церкви. Жизнь Моисея представлена всегда одними и теми же сценами, как и жизнь Христа. Каждая «картина» дополняется краткой пояснительной надписью по-гречески и на латыни. Картины следуют одна за другой по периметру здания, образуя подробную историю. Сцены располагаются горизонтальными полосами, одна над другой: Авраам под Бытием, Моисей под Иосифом. Настоящие комиксы – пять-шесть тысяч квадратных метров комиксов, учебное пособие в эпоху, не знающую книг, сборник избранных отрывков из Священного Писания, отклоняться от которого не имел права ни один художник, ни один мастер. Если некоторые сцены Священной истории или Евангелий особо прочно отпечатались в людской памяти – более прочно, прочнее других, не менее ярких, а подчас и более значительных, – если некоторые персонажи, некоторые библейские имена стали нам привычны настолько, что вошли даже в поговорки, не стоит искать этому иных объяснений. Вот что я только хотел бы знать, так это, какой Вселенский собор, в Византии или Риме, какое собрание богословов или какой папа создал этот адаптированный вариант, эту «раскадровку» Священного Писания, кто выпустил ее в свет, чтобы на ее основе была создана универсальная иллюстрация в пурпуре, лазури и золоте.
В Эриче[333] надо приезжать ближе к ночи, как это делали античные путешественники, ведомые Вечерней звездой – планетой Венера, поднимающейся как раз над этим утесом, над этим таинственным мысом, посвященным культу любви.
Латинский глагол venerari, от которого произошли соответствующие глаголы во многих языках, означающие «почитать, уважать», восходит к имени Венеры. То, что сегодня мы называем по-французски veneration, то есть «почтение, уважение», означало в древности особое расположение души и тела для поклонения богине. Здесь, на западе Сицилии, располагалось одно из главных святилищ Венеры, вышедшей из волн морских на западном побережье Кипра. Девушки из сообщества священной проституции (подобные ему существовали и в других местах Средиземноморья, например в Самофракии) встречали путника и вместе с ним совершали ритуальные жертвоприношения. В эту ночь, следуя путями сладострастия, гость проникал в глубины божественного сознания. Что за приятное, восхитительное посвящение предлагалось ему пройти здесь! Сколько жен античных времен обязаны были своим счастьем прекрасным служительницам Венеры Эрицейской, прелестным затворницам, столь сведущим в тайном искусстве любви! Счастливицы те, чей муж прежде много странствовал и строго соблюдал религиозные обряды!
Старый колодец, несколько камней и обломков колонн, сохранившиеся на небольшой скалистой площадке, возвышающейся над одним из редких на Сицилии лесов и защищенной круглой пропастью, – вот и все, что осталось от существовавшей тут когда-то обители любви. Выветрились ароматы, забылись танцы, смолкли песнопения, затихли вздохи, но что-то все еще витает над этой скалой и над окружающим ее городком – это неосязаемое присутствие желания.
Оно, это присутствие, ощущается, когда идешь среди утренней прохлады по узким, крутым улочкам, вдоль мощных греческих укреплений, по мостовой, булыжники которой рисунком напоминают мозаику. Христианские обители – обители чистоты и непорочности – с забранными решетками окнами и наглухо закрытыми дверями снабжены непременным «во́ротом» для детей любви, устроенным в толще стены.[334] Прекрасны девушки Эриче: у них танцующая походка и совершенно античные жесты, когда они развешивают золотистыми руками белье в увитых цветами беседках; они хорошо поют, и в их венах течет несколько капель крови священных гетер.
В Трапани нужно обязательно сходить в Музей Пеполи, чтобы, пройдя по сумрачным галереям, отдать должное танцовщице из Центурип:[335] вон она обернулась в вихре танца, чтобы посмотреть на свою лодыжку. Она неудачно выставлена, в темной витрине, а потому ее легко не заметить, и тем не менее это одна из прекраснейших терракот в мире. Возможно, никогда больше движение не было зафиксировано с таким изяществом и совершенством.
Искусство Центурипов, представленное в Сиракузе, где ему отведено несколько залов, – это уже искусство периода упадка, соотносящееся с греческим искусством так же, как барокко соотносится с Возрождением. Однако по оригинальности, свежести, изяществу и обилию произведений ему все еще нет равных. Оно выражает радость бытия, удовольствие быть красивым, иметь ловкие пальцы, уметь изображать в глине самые прекрасные проявления жизни! Это искусство, окутывающее формы волнующимися тканями, нежно склоняющее шеи к легким плечам, улыбающееся всеми своими лицами, хранящее на кончиках хрупких пальцев незавершенные ласки, – это искусство говорит на языке счастья.
В Сегесту[336] же надо приезжать к вечеру, в час, когда солнце над рыжими холмами начинает клониться к закату. Природа и развалины соединились тут в прекрасной иллюстрации к Вергилию. Надо присесть, вспомнить, сколько всего написано об этом месте, и помолчать…
В самый зной отправляйтесь осматривать великий хаос Селинунта,[337] где теперь живут одни ящерицы. Сколько попранных трудов! Огромный античный город – его очертания угадываются за пределами археологических раскопов, вздувают холмы, спускаются по склонам к узкой речке, скрываясь под зарослями сухой травы.
Виноградная лоза взрастает здесь на финикийских могилах. Нога то и дело натыкается на обрушившиеся столетия.
Крестьяне из Кастельветрано предложат вам купить по большому секрету за несколько тысяч лир странные вещицы: литые металлические статуэтки, которые, по их утверждению, были найдены ими в древних захоронениях. В то время как кругом полно глиняных фрагментов, то и дело попадающихся то под трость прогуливающихся, то под плуг пахаря, эти крестьяне удумали отливать по древним оригиналам из бронзы и даже из меди священные фигурки, которые всегда изготавливались из глины. К тому же эти горе-фальсификаторы не знают полого литья и литья по восковым моделям, а потому создают грубые штуковины, не имеющие ничего общего с античными образцами, кроме внешней формы; поскольку же оригиналы относятся к архаичному искусству и упрощены до предела, то их линии, тяжеловесность – весь их вид странным образом напоминает творения современных скульпторов. И это вовсе не копии; это новое искусство, примитивное, грубое, несколько образчиков которого я бы очень советовал сохранить для будущего.
