Иван Солоневич - Великая фальшивка февраля
Но когда дело коснулось «самодержавия» – «голос мировой совести» набрал полный рот воды. Голос мировой совести был возмущен неравноправием индусов в Южной Африке, но не издал ни одного звука против неравноправия русского крестьянства в России. Голос мировой совести занимался всякими поисками всяческих «правд», но правды о России он не сказал. А ведь он эту правду знал с такой степенью точности, как, может быть, никто другой. И никто другой не предсказал дальнейшего хода конституционных и революционных событий с такой степенью краткости и яркости, с какой предсказал это Лев Толстой. Но обо всем этом Лев Толстой «мог молчать». И – промолчал.
Какая-то часть читателей «Нашей страны» училась в наших довоенных университетах, о которых В. Розанов выражался так непочтительно и даже непечатно. В этих непечатных университетах нам преподавали: Милюковы, Новгородцевы, Устряловы[24], Туган-Барановские[25], Ивановы-Разумники – и наполняли наши головы тем вздором, который, как мне кажется, сейчас должен быть бы совершенно очевидным для всякого нормального человека. Кто – в наших университетах – познакомил нас с истинно страшной сводкой предупреждений и предсказаний всех первых мозгов России – от Карамзина до Розанова? От Ломоносова до Менделеева? От Лермонтова до Блока? Ведь дело шло о жизни и смерти: «сгибнет четверть вас от глада, мора и меча». Четверть – по крайней мере четверть – уже «сгибла». Сколько сгибнет еще? И какие новые профессора появятся еще на нашем кровавом горизонте – с новыми пророчествами о новом невыразимо прекрасном будущем, о новой великой и бескровной революции, о перевоспитании кое-как оставшихся русских людей по самым научным основам самого-самого нового «изма»?
Мы теперь имеем право сказать: Лев Толстой «молчанием предал истину» – истина рыночного спроса не имела. Не очень великий спрос имеет она и сейчас. Даже сейчас, когда за систематическое предательство истины мы уже заплатили такой страшной ценой.
Подзаголовок «Нашей страны» – «Русский монархический орган» – вызвал у наших читателей ряд застенчиво-конфузливых чувств, в особенности у североамериканских читателей: «Ах, как это можно – так прямо и ляпнуть: монархический орган – монархия у нас, в САСШ, вовсе не в моде».
«Наша страна» не есть орган модных выкроек и никак не собирается, как бы то ни было, оглядываться даже на самую модную окраску сегодняшних мисс: пусть уж себе мисс красятся как им будет угодно. Их, мисс, с двух сторон прикрывают (или только прикрывали) два океана. Нас «прикрывала» монархия. И если в Германии, я, рискуя виселицей, не сошел с позиций самодержавия и прочего, что с самодержавием связано, то было бы наивно предполагать, что мнение мисс – даже и мужеского пола, может что-то изменить в направлении «Нашей страны» – она или будет «русским монархическим органом», или ее вовсе не будет.
Я очень боюсь, что под влиянием иностранных мод – а также и субсидий – у нас в эмигрантской печати на доселе небывалую высоту поднят дух молчальничества. Все ходят кругом да около, все оглядываются на всех мисс – и даже мадемуазелей. Помещают аккуратненькие отчеты о панихиде по Государю Императору Николаю Александровичу – и молчат о его Преемнике. Пишут о традициях Императорской Армии и не говорят ни слова о том, так что же значит «Императорская Армия» без Императора? Лейб-гвардия Его Величества – полк имени Лейбы Давидовича Троцкого? Так, что ли?
Вся та страшная цена, которую мы все заплатили, – даже и мы, выжившие, – это есть, если хотите, Божья кара, если хотите – логические последствия нашей измены основам нашего национального бытия. Панихидами эту измену искупить нельзя. Мы должны дать себе совершенно ясный отчет хотя бы в том, что: а) все первые умы России и б) все ее последние свинопасы приблизительно одинаково оценивали реальность русской государственности. Но – между первыми умами и последними свинопасами затесалась наша цитатная интеллигенция, которая не понимала ничего, которая подрывала все, которая не научилась ничему и которая ничему научиться не может. Но она, эта цитатная интеллигенция, определяла собою рынок – и закону рыночного спроса и предложения подчинился даже и Лев Толстой: «молчанием предал истину».
Он не дожил до кары за это предательство, кара упала на его детей и внуков – на нас, на наших детей и наших внуков. И сейчас в эмиграции продолжается, собственно, то же:
И много понтийских Пилатов,И много лукавых ИудХриста своего распинают,Отчизну свою продают.
И снова одни скромно служат панихиды, другие столь же скромно обещают нам новый философский рай. А третьи продолжают по всем кафедрам и газетам мира размазывать старый вздор о самодержавии, угнетавшем народ, и о народе, свергнувшем самодержавие, о великом Феврале прогоревших помещиков и болтунов-адвокатов, о величайшем Октябре Маратов и Робеспьеров. Перечитайте любую Кускову[26] любого пола, подвизающуюся в любой газете на любом языке: ведь никто из этих Кусковых никогда не посмеет сослаться на Жуковского, Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Тургенева, Достоевского, Менделеева, Толстого – на их высказывания о монархии и на их предсказания о том, что будет после ее свержения. Кусковы это сделать не посмеют.
На нас, на немногих пишущих монархистах эмиграции, лежит задача поистине исключительной тяжести: расчистка вековых авгиевых конюшен, до самой крыши набитых «научным» навозом, оставшимся после Милюковых и Новгородцевых. Должны ли и мы, немногие, пишущие монархисты, «молчанием предавать истину» и готовить внукам нашим то, что наши деды приготовили нам?
Парламент и собор[27]
В истории русской общественной мысли самое, может быть, незаметное место занимает трехтомная «Монархическая государственность» Льва Тихомирова. Новой эмиграции это имя, вероятно, совершенно неизвестно. Лев Тихомиров, бывший революционер и террорист, находясь в эмиграции, в Париже, стал передумывать все свое революционное прошлое и пришел к тому выводу, что оно было сплошным преступлением против России. Он написал Государю Императору покаянное письмо, был прощен, вернулся в Россию и там написал свои книги. Никто не таскал его по допросам и не пытался добиться у него информации о деятельности его бывших сотоварищей по террору. Правда, в своем письме предупредил: эти люди так же заблуждались, как заблуждался и он, Тихомиров, и выдавать их он не будет.
Моя личная оценка книг Л. Тихомирова может быть иллюстрирована таким примером. Когда в феврале 1945 года мы из Померании бежали конной тягой, я не взял ни одной – бросил все. Все три тома «Монархической государственности» я довез до Аргентины – в той слабой надежде, что русские монархисты хоть раз в тридцать лет наберут деньги для ее переиздания.
Впрочем, один раз эти книги уже были переизданы – в очень ограниченном тираже и в чрезвычайно плохом издании – в фотокопии. Это было в 1923 году. Ныне несуществующий «Технический центр зарубежных организаций русской национально мыслящей молодежи» издал их на деньги, пожертвованные Великим Князем Дмитрием Павловичем, и снабдил их предисловием, которое, к крайнему нашему сожалению, не потеряло своей актуальности и до сих пор. Или, иначе, со времен этого предисловия ничто не изменилось. Ни книги Л. Тихомирова, ни предисловие «Центра» ничему не помогли.
В этом предисловии сказано:
«Хотя в монархически настроенной эмиграции приходится встречать немало лиц, игравших в свое время в Царской России видную роль, но часто это люди политически неподготовленные и даже не могущие доказать, почему именно они считают себя монархистами, а не чем-нибудь иным. Такие лица могли быть полезны в то время, когда в России государственный строй был монархический, когда первой задачей всякого государственного служащего было «охранять существующий строй», когда трудно было отличить консерватора (нерассуждающего «охранителя») от убежденного монархиста. Теперь положение совершенно иное: государственный строй рухнул. Для его восстановления нужны не охранители, а созидатели. На очереди не государственная служба, а идейная политическая работа»… Монархизм чувства надо дополнить монархизмом холодного разума.
«К сожалению, тогдашние монархические круги (книги Л. Тихомирова вышли в 1905 году. – И. С.) ограничивались молебнами, панихидами и телеграммами, а «Монархическая государственность» мирно покоилась в библиотеках, где не читалась, и стала известной лишь ограниченному кругу ученых и библиофилов… Зато ею сразу же заинтересовались большевики… Она была изъята из всех библиотек и сожжена до последнего экземпляра»…
