Михаил Постников - Критическое исследование хронологии древнего мира. Библия. Том 2
Влияние Иоанна в этот период было безгранично. Ему удалось примирить все враждующие церковные группировки. Даже ариане просили его собственноручно рукоположить в епископы их пресвитера Улинаса. Можно сказать, что в первые годы его правления не было ни николаитов, ни ариан, ни каких–либо других сект, все они были «иоаннитами».
Суд над Иоанном
Однако время шло. Отсутствие многих из предсказанных им промежуточных событий должно было насторожить как самого Иоанна, так и его окружение. Хотя в тексте Апокалипсиса дата Суда зашифрована, но его приблизительная дата, 399 год, которую Иоанн, надо думать, не скрывал, была известна всем. И вот, наконец, наступил день 13 марта 399 г., потом 14 марта и т.д., но ничего не произошло. Хотя окружающие Иоанна люди еще ожидали свершения пророчества, для него уже все было ясно. И это мгновенно отразилось в его речах.
Стремясь успокоить народные массы, Иоанн с навязчивой настойчивостью начинает обсуждать тему о «не свершившихся пророчествах», подчеркивая, что это всегда является знаком того, что Бог смилостивился и простил грешников. Большой список соответствующих выдержек из проповедей Иоанна приведен в ([57], стр. 230—240). Мы ограничимся только одним примером: «Чего же ради, Боже, предвозвещаешь бедствия? Для того чтобы не сделать мне того, что предсказываю. Для этого он и геенною грозил нам, чтобы не отослать нас в нее, пусть устрашат нас слова, а не опечалят вещи» (см.[57], стр. 235).
Исключительно интересен с этой точки зрения таинственный съезд малоазиатских и некоторых других епископов в Константинополе в 400 г. н.э., т.е. непосредственно вслед за ставшим очевидным фиаско апокалиптического пророчества Иоанна. Зачем они съезжались? Древние историки ничего не сохранили нам по этому поводу (или все было намеренно уничтожено). Естественно предположить, что друзья Иоанна съезжались для обсуждения, как им теперь быть, когда Иисус не явился в назначенный ему срок.
Тем же самым объясняется и его трехмесячная поездка по Малой Азии в этом же 400 году. По–видимому, жители и власти Константинополя не сразу поверив в то, что грозящая им гибель отменена, держали Иоанна как заложника, обеспечивающего безопасность вплоть до 400 года, когда действительно стало ясно, что исполнение пророчества откладывается на неопределенный срок. Только после этого Иоанн получил отпуск для того, чтобы лично съездить в Малую Азию и объяснить положение дел в тех семи городах, которым он непосредственно адресовал свое пророчество.
Он спешно отправился в Эфес, «несмотря на зимнее время и плохое состояние здоровья», а затем и в другие города. К чему такая спешка? Палладий пытается объяснить это какими–то мелкими склоками в Эфесской общине, однако все рассуждения Палладия очень путаны и натянуты. На самом же деле, если сам Бог, по словам Иоанна «извиняется» перед своими пророками за отмену их предсказаний, то тем более пророку следует извиниться перед Теми, кого он неумышленно обманул.
Однако, судя по дальнейшим событиям, Иоанну не удалось объяснить своим разочарованным и отныне прозаически настроенным слушателям свою «теорию святого вдохновения»; слишком велики были ужас и паника, которые долгое время держали их в объятиях. На Иоанна, и на оригенитов вообще, поднялась буря. Все ранее раскаявшиеся представители его «Вавилонской блудницы», все его противники, поднялись теперь на него и его сторонников с тем большей злобой, чем сильнее были в эти три года их страх и унижение. А ему, все еще убежденному, что сам Бог дал ему пророчество и затем отменил его в виду всеобщего покаяния, ничего не оставалось, как ответить ударом на удар, что он и пытался сделать при объезде Малой Азии. Но это лишь подлило масла в огонь. Не успел он возвратиться в Константинополь, как там, пользуясь его трехмесячным отсутствием, заменявший его Севериан, епископ Гавальский, тайно восстановил против него молодую императрицу Евдоксию, управлявшую своим мужем Аркадием. Он воспользовался тем, что в «Откровении» неоднократно говорится «о женщине, одетой в порфиру и багряницу и царствующей над земными царями» (как Евдоксия над мужем), а также об Иезавели, «проституирующейся и вкушающей принесенное в жертву изображениям». Более того, он инсинуировал, что в своих речах Иоанн прямо называл Евдоксию Иезавелью. Но этот первый удар Иоанну удалось отразить. По доносу архидиакона Серапиона тайные действия Севериана были разоблачены, и он был удален из столицы.
Однако вскоре настоящий удар нанес старинный враг, Теофил, епископ Александрийский. Для начала он обрушился на сторонников Иоанна, египетских оригенитов, обитавших в окрестности Нитрийской горы. Специальная военная экспедиция в ночь на 10 июля 402 г. перебила большинство из них. Иоанн написал Теофилу резкое письмо, на что получил послание, угрожающее уже ему самому. Оригениты подали в 402 г. жалобу императору на Теофила и потребовали суда. Тогда Теофил, в союзе с Епифанием и блаженным Иеронимом (старым соперником Иоанна) под предлогом разбирательства дела Теофила и, пользуясь поддержкой императорской четы, которая, освободившись от страха катастрофы, желала теперь удаления Иоанна из столицы так же страстно, как раньше стремилась к его воцарению, организовали в Константинополе новый собор для неожиданного суда над Иоанном и оригенитами. Иоанн отказался присутствовать на заседании собора, начавшемся в марте 403 года, и произнес против него в своем храме резкую речь.
Собор обвинил Иоанна по шести основным пунктам:
1. Он проповедовал, что церковный алтарь полон мерзостей.
2. Он называл императрицу Евдоксию Иезавелью.
3. Он воскликнул раз во время церковной службы, «я схожу с ума от любви»
4. Он оригенитов считал за своих, а тех, которые сообщались с государственною церковью, не лечил в темнице.
5. Он принимал язычников, которые дурно обращались с христианами, давал им защиту в церкви и молился за них.
6. Он похитил церковное имущество. (Латинский текст оригинала см. в ([57], стр. 256)).
Первое обвинение явно ссылается на то, что в Апокалипсисе Иоанн признавал чашу причащения, чашей «наполненной мерзостями». Второе обвинение также, как мы уже неоднократно указывали, непосредственно связано с Апокалипсисом. Наибольший интерес представляет шестое обвинение, в присвоении церковного имущества.
О том, что Иоанн похитил что–либо из материальных богатств, не может быть и речи: все сохранившиеся источники и свидетельства подчеркивают простоту его жизни, одежды и его тягу к благотворительности, средства для которой он брал у молодой константинопольской красавицы Олимпиады, служившей диакониссой при одной из церквей Иоанна, и обладавшей огромными имениями около столицы.
Следовательно, это обвинение могло относиться только к его единственным всем известным богатствам, дававшим ему такое обаяние в публике: к его литературным произведениям, которые теперь старались представить похищенными в виде каких–либо древних документов, неизвестных публике и выданных им за свои. Удар наносился в единственное уязвимое место Иоанна, так как он разрушал его гигантский авторитет как великого писателя и еще более великого пророка.
Если сопоставить этот пункт обвинения с тем фактом, что Апокалипсис приписывается в каноне уже другому лицу, то невольно приходит в голову мысль, что его оклеветали на этом соборе именно в том, что во время своего бегства в 381 г. из горного монастыря близ Антиохии, он унес оттуда находившиеся там древние рукописи, принадлежавшие кому–то другому. Кому? По–видимому, этот собор впервые назвал тут имя другого Иоанна, непосредственного ученика Христа, который, якобы, и написал Апокалипсис. При полном отсутствии литературной критики в те времена и некритичности восприятия древних, опровергать такое обвинение было невозможно, а тем более в обстановке, накаленной несбывшимся пророчеством. Мифический Иоанн, другой ученик Христа, созданный для уничтожения настоящего ученика, поднялся как грозный обвинитель плагиатора, неправильно истолковавшего мысль Бога.
Обвинение сразу отнимало у Иоанна авторитет великого христианского писателя, а вместе с тем, делало Апокалипсис из орудия, направленного против николаитской господствующей фракции, ее собственным и чрезвычайно могучим орудием устрашения паствы и противников, а эффективность этого орудия уже была продемонстрирована. Доказательством основательности такого обвинения мог служить для врагов Иоанна и тот факт, что пророчество не сбылось, а, следовательно, не было понято и самим Иоанном, выдававшим себя за его автора.
В это время среди отчаявшихся сторонников Иоанна и могла возникнуть известная легенда, относящаяся к антиохийскому периоду жизни Иоанна. Эта легенда утверждает, что некий прозорливый старец Исихия подсмотрел ночью, как в комнату Иоанна тайно вошли два человека, один из которых передал Иоанну свиток папируса со словами: «Прими этот свиток из моей руки. Я Иоанн, лежавший на груди Господа на тайной вечери. Я оттуда почерпнул божественное Откровение. И тебе Бог дает узнать всю глубину премудрости, чтобы ты напитал людей нетленной пищей и премудростью…» Легенда эта как бы говорит: автором этой книги был, конечно, апостол Иоанн, но и наш Иоанн не обманщик: он лично и таинственным образом получил рукопись из рук первого Иоанна, а никак не украл ее.
