Записки о московской войне - Рейнгольд Гейденштейн
Пехота, которая служила у Замойского в прошлом году под Полоцком, была набрана в тех же областях Венгерских; слухи об его благосклонном обращении с нею сделали то, что с каждым днем стало оттуда к этому времени притекать все более охотников; Замойский образовал из них особый отряд и поручил над оным начальство Томашу Дрогоевскому, старосте Перемышльскому, своему кровному родственнику; все эти войска имели убранство, одежду и оружие, отличные от других, ибо все было темного траурного цвета в знак двойной печали их полководца, который лишился жены своей Христины Радзивиловой и единственной от нее своей дочери; уже тем самым эти войска особенно выдавались из среды прочих.
Накануне выступления короля из Чашников, когда истекал последний срок, назначенный им московским гонцам в Вильне для прибытия новых послов, с величайшею поспешностью действительно прибыл к королю гонец от Московского царя и не подождав пышного торжественного платья, которое выдавалось исполнявшим посольские обязанности из московской казны, и теперь следовало за ним с остальным обозом, боясь пропустить срок, явился к королю, вопреки посольским обычаям своего народа, в обыкновенном платье, и бив челом, отдал королю грамоту следующего содержания. Так как царь видит, что невозможно склонить короля прислать к нему послов для мира, то он сам, ради сохранения [110] согласия, изменяя праву и обычаю как своих предков, так и своему собственному, посылает уполномоченных своих, наиболее сановных людей, и они прибудут к 5-му или в крайнем случае 16-го августа, и потому он просил, чтобы король подождал их в Вильне, ибо на основании обычая, вошедшего в употребление с давних времен, он не желает, чтобы его послы имели аудиенцию у короля в каком либо ином месте, а не в самой столице Польского королевства или Великого Княжества Литовского[92]. На это ему был послан ответ, что король до сих пор напрасно ожидал посольства, которое, как другой предъидущий гонец уверял, должно было отправиться в наискорейшем времени; что по многим причинам уже невозможно дать им аудиенцию в Вильне, между прочим потому, что он слишком уже далеко отъехал от Вильны на пути к своим войскам; с ними он двинется, куда ему заблагорассудится, так как не может содержать войско внутри своих границ, не нанося большого ущерба своим подданным; однако, если послы московские прибудут к нему в каком бы то ни было месте, то он терпеливо выслушает то, что они скажут[93]. Отправив гонца с таким ответом, король на следующий день выехал из лагеря при Чашниках и осмотрел Лепель, потом Улу, ближайшие крепости, для того, чтобы решить, следует ли их теперь укрепить или разрушить, а войску, по указанному раньше маршруту, приказал двигаться на [111] Витебск и через два дня сам вернулся к нему уже в другой лагерь. В этот день была привезена другая грамота от Московского царя к королю, такого же почти содержания, как и последнее письмо, т. е. что Московский царь отправляет послов с большим полномочием для переговоров о мире, и просит, согласно обычаю предков, выслушать их в Вильне; если же это не может быть допущено, то пусть он ожидает их по крайней мере на своих границах[94].
И на это письмо отвечали, что когда придут послы, то король посмотрит, что они будут говорить; если они предложат справедливые и законные условия, то даже во время самого разгара войны будет время для заключения верного и честного мира, а теперь король пойдет с войском дальше; пусть царь решает, как ему распорядиться со своим посольством; король же может обещать ему одно то, что всегда будет у него время выслушать его послов и их речь, если она будет основательна, куда бы они ни явились[95]. К грамоте на имя короля Московский царь присоединил другое письмо к тому гонцу, который был у короля в Чашниках и, хотя некоторые говорили, что его нужно распечатать, но король отослал к неприятелю, не распечатав его[96]. В этом лагере и затем во многих других ближайших король ежедневно совещался относительно направления военных действий. По его мнению, не должно было [112] оставлять в руках врага двух неприятельских крепостей, приходящихся в тылу, если стать у Великих Лук — Велижа у реки Двины и Усвята у реки того же названия — тем более, что он уже раньше желал подчинить своей власти всю Двину. Полагая, что прежде всего нужно взять Велиж, как более укрепленный город и во всех отношениях имеющий более важное значение, он отправил туда Замойского с большой частью войска. К отряду Замойского, ко-торый он, как выше было сказано, привел с собою, король присоединил отряды из польских и венгерских всадников и пехотинцев, а также и немецких всадников вооруженных карабинами, и в том числе Георгия Фаренсбека (Farensbekius), маршалка Датского короля, прибывшего в то же время к королю с некоторым числом германских всадников и пехотинцев ради желания послужить своему отечеству, Ливонии.
Литовцы требовали, чтобы это дело (осада Велижа) поручено было им. На это другая сторона возражала, что так как нет на лице польского гетмана, то литовский должен оставаться при короле; что же касается до польского гетмана, то обычаем предков установлено так, что высшая военная власть должна принадлежать (великому) гетману, а вся гражданская юрисдикция при особе королевской должна находиться в руках великого маршалка коронного, в случае же отсутствия гетмана маршалк принимает на себя его обязанности в лагере; должность же канцлера заключается в том, что он председательствует в раде, в судах, вводит послов и представляет королю о просьбах и заслугах отдельных лиц; к канцлеру же, в случае отсутствия маршалка, переходит и
