Вернер Лежер - Капитан Аль-Джезаира
Но Омар-паша и его турки о перемирии все еще не просили.
За ночь ущерб, нанесенный кораблям лорда Эксмута, был устранен.
Наступил новый день.
Дей собрал Диван. [Диван (тур.) - придворный, или государственный, совет.] Ни слова о сдаче, только о дальнейшей борьбе. Нас не разбили, не победили. С резервами, которыми располагает Алжир, отдаваться на милость христиан было бы преступлением.
- Посол Англии, - доложили дею.
Омар-паша шевельнул рукой. Пусть войдет.
Взять в руки письмо адмирала великий властитель счел для себя унизительным. Пусть прочтут вслух.
Как истуканы сидели министры: молчал Баш-ага, военный министр; молчал Векиль-хардж, морской министр; молчал Бейт-эль-Маль, верховный судья и министр юстиции; молчал Ходжия, тайный советник; молчал, смежив веки, "ученый" Мустафа. Он лихорадочно обдумывал выход из положения. Молчали все остальные сподвижники Омара. Посланец лорда и все, связанное с ним, их как бы и не касалось, по крайней мере по лицам их никак нельзя было бы заключить, будто они боятся.
Письмо было краткое, но предельно ясное:
"В оплату за Вашу бесчеловечность в Боне и Ваше непочтительное пренебрежение сделанными Англией пропозициями, мой флот достойно Вас наказал.
Извещаю, что, не прими Вы условий, которые отвергли вчера, через два часа я снова начну обстрел".
- Хорошо.
Посол откланялся.
Мустафа, казалось, все еще дремал. Пока остальные пыжились, не желая и слышать о переговорах, он взвешивал все возможности, как достойнее сдаться. В конце концов, условия англичан более чем сдержанны.
Омар-паша категорически не желал идти на уступки. Властителю Средиземного моря (а кто другой этот властитель, как не он, дей?) унизиться перед христианином? Никогда! Пусть все начнется сызнова, Аллах нас не оставит!
Министры всячески поддерживали властителя.
Мустафа молчал. Его раздражала воинственность остальных, и он великолепно обосновал бы свои доводы, но время пока еще не настало, пусть-ка подождут его совета.
В городе о посланце лорда Эксмута узнали.
Дей условия англичан принимать отказывался.
А жители возобновления обстрела боялись. Они уже пережили десять часов ада, потеряли родных и близких, дома, добро. А теперь - снова? Пойди так дальше, того и гляди - сам лишишься жизни! Нет!
Народ вынудил дея согласиться на требования христиан.
- Проклятье! - сердито выругался Мустафа. - Народ сильнее самого сильного на троне!
Двадцать один пушечный выстрел раскатился над Алжиром. Перепуганные жители разбойничьего гнезда поняли, что мир будет заключен.
Условия лорда Эксмута, с которыми согласился дей, были таковы:
Ст. I. Отменить навсегда захват христиан в рабство и их подневольный труд.
Ст. II. Освободить всех рабов, имеющих быть в настоящее время во власти дея, к какой бы нации они ни принадлежали. Статья эта должна быть исполнена завтра в полдень в присутствии моего флота.
Ст. III. Выплатить завтра в полдень в присутствии моего флота все выкупные деньги, полученные деем с начала этого года.
Ст. IV. Возместить английскому консулу весь ущерб, понесенный им при его задержании.
Ст. V. Дею в присутствии своих министров и офицеров принести извинения консулу в выражениях, какие ему подскажет капитан "Королевы Шарлотты".
Селим об этих пунктах ничего не знал. Он считал, что господство турок в Алжире свергнуто. А значит, и рабству тем самым должен быть нанесен смертельный удар.
- Все хорошо, все!
Сколько раз уже он повторял это своему нетерпеливому другу, мягко, но настойчиво удерживая его в постели.
Отправляться на побережье еще нельзя. Рана должна зажить; хотя бы настолько, чтобы не быть более опасной.
Негр не понимал, почему Луиджи спит и видит преодолеть галопом труднейший путь через горы. Или он позабыл, что он - больной с тяжелой стреляной раной в плече? Какое, в конце концов, имеет значение, вернутся ли они в Ла-Каль одним, двумя или тремя днями раньше? Что пользы от этой спешки, если пройдут недели, прежде чем в море отчалит корабль курсом на Европу? Все рабы - уже свободны. Английский адмирал возьмет их с собой. Много, много людей вернутся на родину.
- И дети? - спросил Парвизи.
- Мы же не знаем, находятся ли дети в руках Омар-паши. Что случилось с самим деем? Да ничего.
Ничего?.. Ничего? Дей все еще сидит на троне? Тогда... Нет, нет, прочь дурные мысли!
Парвизи лихорадило. Он никак не мог отвязаться от них. Может, все это лишь разговоры, лишь полуправда? О Боже, как ужасно это погружение в бездну сомнений после столь великой радости, такого упоения счастьем!
Свистела плеть по бокам ни в чем не виноватого коня. Во весь опор мчался он вперед, испуганный и растерянный от непривычного обращения всадника.
Скорее, скорее!
Однако даже эта гибельная гонка не могла отвлечь Луиджи от зловещих мыслей. Из-под каждого куста, из-за каждой скалы, издевательски ухмыляясь, следил за ним страх.
А если дея не свергли, что будет тогда с Ливио? Уцелела ли власть турецких господ, рабовладельцев и работорговцев? Кто может поклясться, что всем рабам дали свободу, всем без исключения?
На дальнейшие расспросы не хватало уже времени. Да и что, собственно, знали местные жители о событиях в Алжире! Может, в Ла-Кале, у Роже де ла Виня, удастся узнать все окончательно.
Но до Ла-Каля надо было еще добраться.
Луиджи выслушивал успокаивающие, предостерегающие, умоляющие слова Селима. И только. Окружающий мир потонул в туманном флере, сквозь который, словно сияющее солнце, выглядывало, манило, влекло к себе лицо Ливио.
Рана вновь разболелась, но до нее ли сейчас?
Вперед! Без передышки, к гавани!
Через ущелья и пересохшие вади, [Вади (араб.) - речка, лишь в период дождей наполняемая водой.] через быстрые, пенящиеся ручьи, по головокружительным тропинкам вдоль горных склонов, по пустынным плато.
Парвизи скакал, как никогда прежде, как влекомый некой магнетической силой (и ею же хранимый) лунатик.
"Этому человеку все нипочем, небо хранит его", - думал негр.
Путь преградил скатившийся сверху целой грудой гравий. При всем своем наездническом искусстве Селиму никак не удавалось держаться рядом с Луиджи. Все время он отставал метров на пятьдесят.
Барьер! Негр разглядел препятствие издали, Парвизи мчался прямо на него.
- Эль-Франси! - прорезал ущелье вскрик Селима.
И в самое время. Всадник поднялся на стременах, облегчив мчавшегося коня. Щелчок хлыстом, нажим шенкелями - и конь в могучем прыжке перемахнул каменную насыпь в метр с лишним высотою.
- Хвала Аллаху! - вспомнил вдруг со страхом негр своего редко упоминаемого бога.
Эль-Франси скакал дальше. Преграда осталась позади.
- О Аллах! - снова выкрикнул Селим.
Что это там, за высокой, почти в рост человека стеной?
Негр подъехал поближе, привстал на стременах, заглянул за стену. О Боже! Метрах в тридцати от него на земле лежал его друг. Рядом с ним - конь.
Упали. Конь хрипел. Не выдержал. Слишком велика оказалась нагрузка последних дней.
Дрожа всем телом, негр сполз на землю, судорожно цепляясь руками за конскую сбрую.
Что же это? Неужели все поиски, все старания, все лишения теперь пойдут прахом? Неужели друг... умрет?
Несколько секунд - и Селим сумел преодолеть слабость и, подавляя страх, сделал несколько нетвердых шагов к упавшему.
Эль-Франси был жив! На лбу его зияла глубокая кровоточащая рана. Не очень опасно. Упал он, к счастью, на правую сторону, так что заживающее левое плечо не пострадало.
Рухнувшего на бегу коня пришлось пристрелить.
Наконец можно было уже и отправляться дальше но только медленно, шагом. Селим посадил друга в седло впереди себя и ехал, бережно прижимая его к своей груди, словно мать ребенка.
Купленная в ближайшей деревне верховая лошадь рысила рядом без всадника. Ехать один Парвизи не мог.
А до Ла-Каля было еще так далеко!
Глава 12
НА РОДИНЕ
Пьетро заключил в Вене первую солидную сделку. Лед тронулся. Теперь дела пойдут. Он писал, что в последнее время относиться к нему стали много предупредительнее. Это было даже несколько странно, ибо торговый дом Гравелли в Австрии долго обходили вниманием. Теперь следовало, не мешкая, наносить удар за ударом, чтобы покрыть убытки большими прибылями.
По булыжной мостовой перед окнами Гравелли прогрохотала запряженная четверней карета. Банкир услышал, что она остановилась, однако никакого беспокойства по этому поводу не проявил. Из кареты вышел мужчина. В ней находилось еще несколько ездоков, ибо вышедший снял в знак прощания широкополую шляпу и отвесил оставшимся глубокий поклон. Из окна кареты в ответ ему помахала чья-то рука.
Незнакомец не спеша поднялся по парадному крыльцу к величественной двери дома Гравелли.
- Синьор Антонелли? Проси, проси! - ответил банкир на вопрос слуги, желает ли господин принять посетителя.
