Джон Норвич - Расцвет и закат Сицилийского королевства. Нормандцы в Сицилии. 1130–1194
Первая попытка подавить новый бунт закончилась катастрофой. Тем, кто хранил верность королю Вильгельму, будущее представлялось мрачным.
Папу Адриана, наблюдавшего за этими событиями сначала из Тиволи, а затем из Тускула, такой поворот событий радовал. Он не испытывал любви к грекам, но предпочитал их сицилийцам; и ему было бы приятно видеть, как его главный враг Вильгельм, избежавший мести Барбароссы, получит по заслугам. Тремя месяцами ранее направляясь с Фридрихом из Сутри в Рим, папа обещал воздержаться от каких-либо сепаратных переговоров с Византией, но времена изменились; теперь, после того как император не выполнил собственных обязательств, Адриан чувствовал себя свободным действовать так, как он сочтет нужным. Поэтому, получив письмо от Михаила Палеолога, предлагавшего ему военную помощь против короля Сицилии вместе с субсидией в пять тысяч фунтов золотом в обмен на уступку трех прибрежных городов в Апулии, папа заинтересовался. Он ответил, что в его распоряжении есть войска и он готов немедленно включиться в военную кампанию в качестве союзника. 29 сентября 1155 г. Адриан отправился на юг.
Может показаться удивительным, что век спустя после начала великой схизмы между восточной и западной церквями император Византии предлагает себя в качестве покровителя и защитника папе римскому, и папа принимает это предложение. В действительности подобная политика с византийской стороны проводилась еще Иоанном Комнином в 1141 г.; Мануил лишь следовал прежнему курсу и, видя, что обстоятельства тому благоприятствуют, проявлял большую настойчивость. Адриан безусловно осознавал, что в нынешней южноитальянской ситуации открываются возможности, которые могут никогда не повториться. Его также поощряли к такого рода действиям изгнанные апулийские вассалы, которые, увидев реальную перспективу возвращения своих старых фьефов, радостно соглашались признать папу своим законным сюзереном в обмен на поддержку. 9 октября в Сан-Джермано князь Роберт Капуанский, граф Андреа из Рупе-Канино и несколько других нормандских баронов были вновь утверждены в своих правах на прежние владения, и до конца года вся Кампания и большая часть северной Апулии были в руках византийцев или сторонников папы.
Михаил Палеолог, подавив несколько последних очагов сопротивления, мог поздравить себя с неожиданным успехом. Всего за шесть месяцев он восстановил греческую власть на полуострове в тех же пределах, в каких она существовала сто пятьдесят лет назад, до того как нормандцы приступили к сознательному разрушению византийских Фем Лангобардских, в надежде прибрать эти земли к рукам. Вскоре к нему пришла весть, что император, ободренный его быстрым продвижением, высылает полноценную армию, чтобы закрепить достигнутые результаты. В таком случае по прошествии недолгого времени вся южная Италия признает владычество Константинополя. Вильгельм Сицилийский будет сокрушен, его ненавистное королевство исчезнет с лица земли. Папа Адриан, видя, что греки преуспели там, где германцы потерпели поражение, убедится в превосходстве византийской армии и будет соответственно строить свою политику; и тогда великая мечта Комнинов – воссоединение Римской империи под эгидой Константинополя – наконец осуществится.
Излишняя самоуверенность всегда опасна; но немногие беспристрастные наблюдатели в конце 1155 г. видели какое-то будущее за сицилийской монархией. На материке враги короля контролировали все, за исключением Калабрии; а Калабрия, возможно, оставалась лояльной потому, что ее пока не трогали. Она не смогла бы противостоять решительному натиску византийцев; а после падения Калабрии мятежники и их греческие союзники оказались бы всего в миле или двух от Сицилии.
А там, на острове, ситуация также была угрожающей. С сентября до Рождества король лежал в Палермо тяжело больной; всеми делами королевства распоряжался Майо Барийский при поддержкке архиепископа Гуго Палермского. Эмир эмиров никогда не пользовался особой популярностью, а сообщения о следовавших одно за другим поражениях на материке дали его врагам среди нормандской знати необходимый повод, чтобы затеять смуту. Майо, ворчали они, и только он один ответствен за разразившуюся катастрофу. Ничего подобного не случилось бы, если бы эмиром был кто-нибудь из них. Доверить высшую исполнительную власть в королевстве сыну торгаша-лангобарда было непоправимой глупостью. Гордые бароны с полуострова не станут принимать в расчет такого человека. Даже теперь, когда Сицилийское королевство рушилось на его глазах, он, похоже, не понимал серьезности ситуации. Он не посылал военной помощи Асклетину и не проявлял никаких признаков тревоги.
Имелся только один выход. Майо следовало сместить. А если за этим последует смещение самого Вильгельма, тем лучше. Король уже болен; достаточно небольшого, но точно рассчитанного вмешательства, и он никогда не поправится – в таком случае не составит труда свалить вину на эмира, единственного из придворных, имевшего беспрепятственный доступ в королевскую опочивальню. Вильгельм уже показал, что он мало подходит на роль правителя; насколько лучше бы было, если бы корона перешла к его трехлетнему сыну. Правящее сословие обрело бы то положение, для которого оно предназначено, и нормандские бароны получили бы власть и привилегии, которые даны им по праву рождения.
Но эмир эмиров сохранял самообладание. Даже ненавидевший его Фальканд не мог скрыть своего невольного восхищения тем, что в самых тяжелых ситуациях Майо оставался холодным и невозмутимым и его лицо никогда не выдавало его подлинных чувств. Это твердое нежелание поддаваться панике – позволявшее ему, благодаря соглядатаям, опережать по крайней мере на шаг всех заговорщиков, злоумышлявших против него, – не один раз спасало ему жизнь в ту зиму. Он, похоже, не сомневался в собственной способности по-прежнему прокладывать свой путь в сумрачном мире интриг и заговоров. И его враги вскоре с ним согласились. В первые недели 1156 г. они оставили прежнюю тактику и взяли на вооружение методы, которые с успехом применяли их сотоварищи в Апулии. Удалившись в Бутеру на крайнем юге острова, группа баронов под началом некоего Бартоломео из Гарсилиато подняла восстание.
На первый взгляд бунт не представлял серьезной опасности. Мятежников было мало, их крепость находилась в отдалении. Тем не менее впервые после завоевания, имевшего место примерно столетие назад, группа вассалов-христиан на самом острове Сицилия выступила открыто против своего правителя. Майо понял, что пришло время действовать. События на континенте показали, сколь быстро может распространиться подобный бунт. В окрестностях Бутеры жили в основном арабы, и лояльность мусульман следовало обеспечить любой ценой. Более того, короля, ныне почти поправившегося, похоже, ожидала тяжелая военная кампания в Италии в ближайшие месяцы. Если так, требовалось развязать ему руки.
Вильгельм был еще слаб после болезни; и он в полной мере унаследовал от своего отца стремление решать проблемы дипломатическими методами, а не военной силой. Оставаясь сам в Палермо, он отправил в Бутеру Эверара, графа Сквиллаче, для переговоров с мятежниками, повелев спросить их, почему они совершили столь опрометчивый шаг. Через несколько дней Эверар вернулся с ответом. Бунтовщики заявили, что восстали не против своего короля, но только против эмира, который вместе со своим приспешником архиепископом собрался убить Вильгельма и захватить трон. Все, о чем они просят, – чтобы король осознал грозящую ему опасность и избавился, пока не поздно, от злокозненных советников. Тогда они сами добровольно сложат оружие и явятся в Палермо, чтобы молить короля о прощении.
Вильгельм мог быть лентяем, но он не был дураком; он доверял Майо больше, чем любому нормандскому барону. Он ничего не сделал и никак не откликнулся на послание мятежников, а стал ждать их дальнейших действий. Он ждал недолго. В конце марта начались беспорядки в самом Палермо. В том, что они вдохновлены и финансируются мятежниками, не оставалось сомнений; хотя гнев смутьянов был направлен в основном против Майо и архиепископа Гуго, толпа также требовала освобождения из тюрьмы Симона из Поликастро, молодого графа, который до недавнего времени являлся доверенным лицом Асклетина в Кампании, но позднее, согласно повелению Майо, оказался без суда в темнице по подозрению в измене.
Зрелище толпы, собравшейся перед королевским дворцом, вывело Вильгельма из апатии. Он наконец осознал, что не сможет жить спокойно и заниматься своими делами, пока не решит возникшую проблему. Теперь, избрав путь, он действовал быстро. Желая успокоить смутьянов, он отдал приказ немедленно освободить Симона из Поликастро; затем, вместе с Майо, но сопровождаемый также Симоном, как посредником – поскольку он все еще надеялся избежать кровопролития, – Вильгельм повел свою армию со всей возможной скоростью в Бутеру.
