Л Дайнеко - Меч князя Вячки
Тяжело дыша, он замолчал, потом обессиленно прошептал:
- На одной земле жить рядом с этими выродками... Какая мука, сын мой...
И столько стальной злобы, столько гневной боли было в его глазах, что Генрих невольно вздрогнул. Двух совсем разных людей, двух Альбертов фон Буксвагенов только что видел он перед собой. Один - тихий, с ласковой улыбкой, с теплотой в голубином взгляде. Смотришь - и кажется, золотой нимб искрится над тонзурой. Второй - страстный в ненависти, суровый, как адское пламя, с пузырьками пены в уголках губ.
"Когда же он настоящий, епископ Альберт?" - подумалось Генриху, но он со страхом отогнал от себя эту греховную мысль.
- Купцы и все горожане за нас, монсиньор,- осторожно сказал Генрих.Им надоели волчьи аппетиты меченосцев, они хотят свободно торговать, хотят покоя и мира в Ливонии. Я осмелюсь посоветовать на землях, принадлежащих рижской церкви, немного ослабить церковную десятину, заменить ее более легким оброком. Местные племена, их старейшины будут нам благодарны, поймут нас, и если вдруг настанет время делать выбор, на чью сторону стать, они станут на нашу, ибо магистр меченосцев Венна на своих землях дерет с туземцев по три шкуры.
- Я подумаю, сын мой,- пообещал епископ. В эту минуту вошел Иммануил, знаками, непонятными для Генриха, начал что-то объяснять епископу. Радость вспыхнула на лице Альберта, и он не таил ее.
- Король кукейносский Вячка просит у меня аудиенции,- с улыбкой сообщил он Генриху.- Я был уверен, что он прибежит ко мне.
- Вячка в Риге? - удивленно поднял брови Генрих.- Лютый враг церкви просит у вас аудиенции? Я ничего не понимаю, монсиньор.
- Ты хочешь его увидеть? - вместо ответа спросил Альберт.
- Очень хочу. Я никогда не видел дьяволов.
- Позови Вячку,- приказал Иммануилу епископ.- И пусть вместе с ним войдет толмач.
Через несколько минут вошел толмач Фредерик, который часто плавал в Полоцк и знал язык полоцких кривичей, а за ним и Вячка. Князь Кукейноса был одет в черный дорожный плащ, под которым сверкала кольчуга. Голова была не покрыта, и густая волна светлых волос падала на высокий смуглый лоб.
- Чего хочет от меня король Кукейноса? - погасив радость во взгляде, строгим холодным голосом спросил Альберт. Все тевтоны, в том числе и рижский епископ, называли полоцких князей королями.
"Вот он каков,- думал тем временем Генрих.- Он почти ровесник мне. Такие же, как у меня, светлые волосы, такого же цвета глаза. Он враг нашей церкви, а значит, и мой враг. Но ничего дьявольского в его облике нет. Обыкновенный человек. Красивый. Полочане - красивый народ. Было бы лучше, если бы этот Вячка имел дьявольские рога или гадкий хвост. Некрасивых людей легче ненавидеть".
- Епископ, твои люди схватили мою дочь, княжну Софью, и привезли ее в Ригу,- сказал Вячка. В голосе его чувствовалось волнение.- Верни мне дочь.
Он склонил голову перед Альбертом.
- Я слышал о княжне,- после некоторого молчания проговорил епископ.Она теперь в монастырской келье под присмотром аббатисы Марты.
- Верни мне дочь, святой отец,- снова тихим голосом попросил Вячка.
- Княжна нездорова,- епископ словно не слышал слов князя.- За все, король Кукейноса, надо платить. Ты знаешь об этом.
- Какую ты хочешь плату? - побледнев, спросил Вячка.
Альберт испытующе глянул на него. Холодной сталью отсвечивал его взгляд.
- Ты враг церкви, которой я отдаю все силы,- сказал епископ.- Ты в моих руках. Я могу уничтожить тебя.
- Я пришел добровольно и без оружия. Бог, если он видит всех нас, не простит тебе этой крови,- скупо, сурово улыбнулся Вячка.
- Мне не нужны ни твоя кровь, ни твоя плоть,- епископ взял с алтаря Библию.- О церкви я пекусь, только о ней. Если хочешь вернуть дочь, отдай рижской церкви половину своей земли, своей воды и своего города, впусти в Кукейнос наших купцов и воинов. Вот тебе мое епископское слово, король.
Толмач перевел Вячке все, что сказал Альберт. Все это время Генрих неотрывно следил за Вячкой. Он заметил, как вздрогнул, потемнел лицом кукейносский князь. Величайшая мука разрывала его душу. Загорелой рукой он провел по виску, словно хотел этим жестом отогнать от себя какое-то страшное, ему одному открывшееся видение.
- Что же ты молчишь, король? - с холодной усмешкой спросил его Альберт.- Я слышал от своих людей, что ты очень любишь дочь.
- Вы, тевтоны, умеете бить в самое сердце,- глухо сказал Вячка.- Да, я люблю свою дочь... Как и должен любить единокровное дитя каждый отец... Но по нашему древнему славянскому обычаю, прежде чем что-то совершить, я обязан посоветоваться с народом. С городским вечем. Дай мне время, епископ.
- Княжна Софья вернется в Кукейнос, как только ты впустишь туда моих воинов.
- Я понял твои слова, епископ. А сегодня позволь мне увидеться с дочерью,- склонил голову Вячка.
- Она нездорова, ей нужен покой. Поэтому ты взглянешь на нее издалека.
"Он держится очень мужественно, с достоинством, хотя сейчас у него, без сомнения, кровь кипит,- думал о Вячке Генрих.- Как бы хотел епископ, чтобы этот туземец встал перед ним на колени. Да и я хочу того же. Но такие гордые головы сгибает только меч".
Альберт, Генрих, Вячка и несколько латников из епископской дружины пришли к монастырскому саду, остановились перед дубовыми, окованными темным железом воротами. Один из латников дернул за шнур звонка. Открылось окошко, прорезанное в воротах, из него высунулась голова в черном капюшоне, будто ночная сова осторожно выглянула из дупла.
Монастырский привратник повел всех в глубину сада узенькой, слабо протоптанной тропинкой - видно было, что по ней нечасто ходят люди. Глухо шумели деревья. Трава под ними росла густая, сочно-зеленая.
Остановившись, привратник поднял руку - подал знак. И тут же, по другой тропке, в шагах тридцати от Вячки, аббатиса Марта неторопливо провела княжну Софью. На Софье был грубый черный плащ с откинутым капюшоном. Аббатиса держала княжну за руку и что-то рассказывала ей. Генрих увидел, как побелело лицо кукейносского князя, как резко обозначились на нем морщины, выступили желваки.
- Твоя дочь, король, как истинная христианка, находится под опекой рижской церкви,- сказал Альберт.- Ни один волос не упадет с ее головы.
- Волос? - словно очнувшись от тяжелого сна, переспросил Вячка.- Ты говоришь, волос не упадет... Позволь мне, епископ, взять на память прядь волос моей дочери.
Тевтоны переглянулись между собой. Неожиданная просьба кукейносского князя всех обескуражила.
- Разрешите ему, монсиньор,- вдруг попросил за Вячку Генрих. Альберт удивленно взглянул на своего любимого клирика. "Мягкое сердце у Генриха,подумал епископ,- слишком мягкое. Сердце надо закалять зрелищем слез и крови. Не мягкое, как сыр, а твердое, как камень, нужно иметь сердце в Ливонии".
Епископ дал знак латнику, и тот, подойдя к княжне, вытащил из ножен меч, отрезал у испуганной девочки прядь волос. Аббатиса Марта сразу увела Софью за собой, и они скрылись в глубине сада.
Вячка держал на ладони прядь шелковистых, светлых, как лен, волос дочери. Он понюхал их, поцеловал побелевшими губами и, достав из-за пазухи малюсенький, тканный из серебряных ниток мешочек, спрятал их туда.
"Бог испытывает своих рабов горем,- думал Генрих, шагая рядом с Вячкой.- Только наглотавшись до слез едкого дыма костров, в которых сгорают самые светлые надежды, человек может оценить, может понять, что такое счастье. В своей земной жизни мы все время словно бредем по торфянику, который горит, тлеет под ногами. Нет у нас выбора. Или провалишься, оступившись, в огонь, или засосет гнилое болото".
Над Ригой в выцветшем небе плыли серебряные льдины туч. Вот одна туча на какой-то миг заслонила солнце, и тень ее, мрачная, стремительная, побежала по земле. "Смерть бежит, кого-то ищет",- с замирающим сердцем подумал Генрих. Они как раз вышли на пустынную городскую площадь. Тень тучи, как хищный зверь, бежала навстречу, перерезая им путь.
- Стойте,- побледнев, попросил Генрих и остановился. Но все остальные, не обратив внимания на его просьбу или не услышав ее, пошли дальше. Тень накрыла их с головы.до ног, как черный саван. Только Генриха не затронула она своим холодным крылом, проскользнув в двух шагах от него. Генрих стоял, освещенный ярким солнцем. "Все они умрут раньше меня,- подумалось ему.- Они истлеют в могилах, а я еще буду жить, дышать, видеть солнце, молиться Христу". Острая печаль пронзила сердце. С детства Генрих любил все живое людей, зверей, птиц. Все, что дышит, наделено частичкой святой божьей силы, и больно осознавать, что все это в конце концов станет тленом.
Епископ Альберт улыбался. Он был доволен тем, как хитро удалось ему приручить кукейносского князя. Крупное, полное лицо епископа расплывалось в улыбке, а Генрих, украдкой поглядывая на него, видел оскал безносого черепа, ловил страшный взгляд смерти. "Боже, выжги из меня каленым железом такие греховные мысли,- страстно молил он Христа.- Огненным жезлом пасешь ты народы, не дай же мне сбиться со святой дороги".
