Владимир Муравьев - Истории московских улиц
Киса Воробьянинов, герой романа Ильфа и Петрова "Двенадцать стульев", написанного в 1927 году, был жителем Старгорода - "старгородским львом". Но авторы, весьма чуткие к приметам современного быта, в описании первой поездки Остапа Бендера и Ипполита Матвеевича по прибытии их в Москву с Казанского вокзала на Сивцев Вражек в общежитие имени монаха Бертольда Шварца, приводят такую весьма многозначительную деталь: "Когда проезжали Лубянскую площадь, Ипполит Матвеевич забеспокоился.
- Куда мы, однако, едем? - спросил он". Тогда, в 1927 году эту внешне невинную фразу цензура вычеркнула, она была восстановлена лишь в издании 1997 года.
В двадцатые годы в Москве рассказывали такой анекдот: "На Лубянской площади встречаются два прохожих. Один спрашивает другого: "Скажите, пожалуйста, где здесь находится Госстрах?" Тот ему отвечает: "Где Госстрах - не знаю, а Госужас - вот он", - и кивает в сторону здания ВЧК". Впрочем, вполне возможно, что это - реальный разговор: Госстрах тогда находился поблизости - на Кузнецком мосту.
ВЧК (с 1922 года - ОГПУ, с 1934-го - НКВД, с 1943-го - НКГБ, с 1946-го - МГБ, с 1954-го - КГБ, в настоящее время - ФСБ) заняло не только комплекс зданий бывшего страхового общества "Россия", но и ряд соседних домов, а в меблированных комнатах "Империал" была оборудована тюрьма.
Органы и до того имели в Москве достаточно много помещений в разных частях города, но главное здание "России" стало центральным, у чекистов оно получило название "Большой дом".
С 1920-х годов слово "Лубянка" для каждого гражданина СССР обозначало прежде всего не улицу и площадь, а тюрьму и вообще органы госбезопасности.
Сто двадцать лет прошло с закрытия Тайной экспедиции, помещавшейся на Лубянской площади, и уже никто не помнил ее железных ворот, обращенных на площадь, мимо которых "страшно было ходить". И вот снова вернулись эти страшные железные ворота. Только теперь они были обращены не на площадь, а выходили в переулок с легкомысленным названием Фуркасовский, которое он получил по фамилии имевшего здесь в середине ХVIII века собственное портновское и по изготовлению париков заведение "портному мастеру французской нации" Фуркасе.
Сейчас о том, что происходило в этом здании, уже опубликовано много воспоминаний как самих чекистов, так и арестантов Лубянской внутренней тюрьмы. К этим воспоминаниям и, прежде всего, к "Архипелагу ГУЛАГу" А.И.Солженицына отсылаю читателя, ограничиваясь здесь лишь краткими справочными сведениями из работы Ж.Росси "Справочник по ГУЛАГу" (Москва, "Просвет", 1991).
Сообщив о времени водворения ЧК в доме на Лубянке, автор справочника продолжает: "С тех пор это здание остается неизменной резиденцией сов. госбезопасности, многократно менявшей свое название. В здании на Б.Лубянке находятся кабинеты следователей, внутренняя тюрьма со 115 камерами, расположенными на 6-ти этажах, и подвалы. Тюрьма рассчитана на 200-500 подследственных. В камерах полы паркетные. В дверях нет форточек, но в каждой - волчок. Это самая фешенебельная тюрьма Советского Союза. Прогулочные дворики на крыше здания; высокий забор заслоняет вид. Это расстрельная тюрьма. С 30-х годов подвалы спец. оборудованы для расстрелов и пыток".
Автор сидел во внутренней тюрьме в конце 1930-х годов, поэтому пишет об отсутствии в дверях камер форточек, в конце 1940-х они уже были, через них подавалась еда, передачи, книги из тюремной библиотеки, а надзиратели делали замечания арестантам.
Вопрос о лубянских подвалах и подземных ходах остается открытым. Пресс-секретари органов госбезопасности не однажды официально отвергали само их существование. Но бывшие репрессированные вспоминают о том, как они сидели в подземных камерах. Иной раз проговариваются строители, так, например, в 1997 году при реконструкции "Детского мира" они сказали корреспонденту газеты "Вечерний клуб": "Реконструкция [...] началась с фундамента. А фундамент "Детского мира" - штука сложная. По соседству с универмагом находится сами знаете что со своими печально знаменитыми подвалами и подземными ходами. Поэтому работы по укреплению основы основ детского столичного рая шли долго, тяжело и заняли почти полтора года".
Один из этих подземных ходов, пересекая Лубянскую площадь, вел к неприметному дому на улице 25-го Октября за Пантелеймоновской часовней. Сейчас его занимает Мосгорвоенкомат, а в 1930 - 1940-е годы находилась Военная коллегия Верховного суда СССР, фактически подразделение НКВД, поскольку занималась не только военными, но и гражданскими лицами.
Александр Мильчаков, сын секретаря ЦК ВЛКСМ А.И.Мильчакова, одной из сгинувших в этом доме жертв, в 1990 году опубликовал материалы о деятельности Военной коллегии, ее тогдашнего председателя В.В.Ульриха и о том, что происходило тогда в этом доме.
"С этим трехэтажным домом, - рассказывает Александр Мильчаков, - одной стороной выходящим на Лубянку, у меня лично связаны самые тяжелые воспоминания детства... Я помню серые, пепельно-серые лица москвичей, стоявших у входа в приемную Военной коллегии Верховного суда СССР в ожидании известий о судьбе близких. В 1938 году я был маленьким, и мама брала меня с собой, и мы почти каждый день приходили сюда, становились в очередь.
Мама терпеливо томилась многие часы, а я играл с другими детьми около подножия памятника первопечатнику Ивану Федорову, не понимая всего трагизма происходящего здесь... Мама выходила ко мне всегда грустная, получив стандартный ответ: "Приговор вашему мужу еще не вынесен, приходите в следующий раз".
И такие ответы получали тысячи людей. В Военную коллегию для видимости судебного разбирательства привозили узников в спецфургонах из всех тюрем. Но можно было попасть туда по длинному тоннелю, который протянулся сюда под площадью Дзержинского прямо из внутреннего двора знаменитой Лубянской тюрьмы. Арестованных проводили на третий этаж в помещение, находившееся перед залом заседаний. В зал их вводили поодиночке, на столе перед Ульрихом лежали пачки заранее приготовленных приговоров. Далее происходила чудовищная пародия на суд. Напрасно в своем последнем слове подследственный пытался логично доказать, что он не является врагом своего народа, приводил веские доводы, доказывал, что не занимался никакой враждебной деятельностью. Все было напрасно! Участь каждого была предрешена заранее.
Пухленький, внешне интеллигентный, излучающий довольство собою В.Ульрих обычно через несколько минут объявлял перерыв, и суд, как и полагается по закону, удалялся на совещание, а еще через две-три минуты возвращался, и подсудимому объявлялся приговор. Его выводили в соседнее помещение. Расстреливали приговоренных здесь же, в глухих и темных подвалах здания Военной коллегии на улице 25-го Октября.
А в это время родственники в приемной ожидали известий. Недаром это трехэтажное здание тогда называли расстрельным домом. А Ульриха - Хозяином расстрельного дома..."
В "Мемориале" хлопотали о том, чтобы в расстрельном доме открыть Музей памяти жертв репрессий, но хлопоты остались тщетными.
Реалистическую картину быта и обстановки на Лубянке в конце 1920 начале 1930-х годов рисует историк и мемуарист С.Каган - племянник Л.М.Кагановича в книге о жизни и деятельности своего дяди. С.Каган писал ее, основываясь на рассказах дяди и документах, поэтому она имеет ценность достоверного первоисточника.
Л.М.Каганович не был профессиональным чекистом, но в свое время Дзержинский выдвинул лозунг, что все коммунисты должны пройти через службу в ЧК, и многие руководители партии какое-то время работали там. "Лазарь убедил Сталина, - пишет Каган, - поручить ему организовать административную группу для выполнения особых задач. Для осведомленных это был "отдел мокрых дел". "Мокрые дела" - значит кровавые дела. Лазарь получил кабинет на четвертом этаже в доме № 2 на площади Дзержинского. Там был штаб ОГПУ, известный также как Центр. Из окна кабинета открывалась площадь, и можно было наблюдать за всеми, кто входил и выходил через главный вход. Единственный недостаток здания заключался в том, что на всех окнах стояли решетки или же имелись металлические шторы. Лазарь слышал, что об этих мерах безопасности распорядился сам Сталин.
В семь утра к шести подъездам здания направлялось множество сотрудников ОГПУ. Они приходили так рано, чтобы успеть сходить в буфет на восьмом этаже, в котором предлагались хорошие завтраки из молока, яиц, ветчины и фруктов, и все бесплатно.
Коридоры здания были выкрашены в светло-зеленый цвет и освещались большими белыми плафонами. Ковры отсутствовали. Тот же зеленый цвет царил в кабинетах. Они были просторны, но почти без мебели. Стоял обычно стол и несколько стульев с прямыми спинками. Удобств явно не предусматривалось. В каждом кабинете был стальной сейф, который в конце рабочего дня опечатывался.
В коридорах дежурили солдаты из подразделения внутренней охраны. Они носили бежевые гимнастерки, на воротниках которых были синие петлицы с красными кантами. Эти петлицы считались знаками чести, достоинства, уважения и страха.
