Николай Соколов - Убийство царской семьи
Когда мы вошли в комендантскую комнату, то нашли здесь такой же беспорядок, пыль и запустение, как и раньше; Юровский сидел за столом, пил чай и ел хлеб с маслом. Какой-то другой человек спал одетый на кровати. Войдя в комнату, я сказал Юровскому: «Сюда приглашали духовенство, мы явились, что мы должны делать?» Юровский, не здороваясь и в упор рассматривая меня, сказал: «Обождите здесь, а потом будете служить обедницу». Я переспросил: «Обедню или обедницу?» – «Он написал обедницу», – сказал Юровский.
Мы с диаконом стали готовить книги, ризы и проч., а Юровский, распивая чай, молча рассматривал нас и, наконец, спросил: «Ведь ваша фамилия С-с-с?» И протянул начальную букву моей фамилии. Тогда я сказал: «Моя фамилия Сторожев». – «Ну да, – подхватил Юровский, – ведь вы уже служили здесь». – «Да, – отвечаю – служил». – «Ну, так вот и еще раз послужите».
В это время диакон, обращаясь ко мне, начал почему-то настаивать, что надо служить не обедню, а обедницу. Я заметил, что Юровского это раздражает и он начинает метать на диакона свои взоры. Я поспешил прекратить это, сказав диакону, что и везде надо исполнять ту требу, о которой просят, а здесь, в этом доме, надо делать, о чем говорят. Юровский, видимо, удовлетворился. Заметив, что я зябко потираю руки, Юровский спросил с оттенком насмешки, что такое со мной. Я ответил, что недавно болел плевритом и боюсь, как бы не возобновилась болезнь. Юровский начал высказывать свои соображения по поводу лечения плеврита и сообщил, что у него самого был процесс в легком. Обменялись мы и еще какими-то фразами, причем Юровский держал себя безо всякого вызова и вообще был корректен с нами… Когда мы облачились и было принесено кадило с горящими углями (принес какой-то солдат), Юровский пригласил нас пройти в зал для служения. Вперед в зал прошел я, затем диакон и Юровский. Одновременно из двери, ведущей во внутренние комнаты, вышел Николай Александрович с двумя дочерьми, но которыми именно, я не успел рассмотреть. Мне показалось, что Юровский спросил Николая Александровича: «Что, у вас все собрались?» Николай Александрович ответил твердо: «Да, все».
Впереди за аркой уже находилась Александра Федоровна с двумя дочерьми и Алексеем Николаевичем, который сидел в кресле-каталке, одетый в куртку, как мне показалось, с матросским воротником. Он был бледен, но уже не так, как при первом моем служении, вообще глядел бодрее. Более бодрый вид имела и Александра Федоровна, одетая в то же платье, как и 20 мая (старого стиля). Что касается Николая Александровича, то на нем был такой же костюм, что и в первый раз. Только я как-то не могу ясно себе представить, был ли на этот раз на груди его Георгиевский крест. Татьяна Николаевна, Ольга Николаевна, Анастасия Николаевна и Мария Николаевна были одеты в черные юбки и белые кофточки. Волосы у них на голове (помнится, у всех одинаково) подросли и теперь доходили сзади до уровня плеч.
Мне показалось, что как Николай Александрович, так и все его дочери на этот раз были – я не скажу: в угнетении духа, но все же производили впечатление как бы утомленных. Члены семьи Романовых и на этот раз разместились во время богослужения так же, как и 20 мая ст. ст. Только теперь кресло Александры Федоровны стояло рядом с креслом Алексея Николаевича – дальше от арки, несколько позади него; позади Алексея Николаевича стала Татьяна Николаевна (она потом подкатила его кресло, когда после богослужения они прикладывались к Кресту), Ольга Николаевна и, кажется (я не запомнил, которая именно), Мария Николаевна. Анастасия Николаевна стояла около Николая Александровича, занявшего обычное место у правой от арки стены.
За аркой в зале стояли доктор Боткин, девушка и трое слуг: высокого роста, другой – низенький, полный и третий молодой мальчик. В зале у того же дальнего угольного окна стоял Юровский. Больше за богослужением в этих комнатах никого не было.
По чину обедницы положено в определенном месте прочесть молитву «Со Святыми упокой». Почему-то на этот раз диакон вместо прочтения запел эту молитву, стал петь и я, несколько смущенный таким отступлением от устава, но едва мы запели, как я услышал, что стоявшие позади меня члены семьи Романовых опустились на колени…
После богослужения все приложились к Св. Кресту, причем Николаю Александровичу и Александре Федоровне о. диакон вручил по просфоре. (Согласие Юровского было заблаговременно дано.)
Когда я выходил и шел очень близко от бывших Великих княжон, мне послышалось едва уловимое слово: «Благодарю», не думаю, чтобы это мне только показалось…
Молча мы дошли с о. диаконом до здания Художественной школы, и здесь вдруг диакон сказал мне: «Знаете, о. протоиерей, у них там что-то случилось». Так как в этих словах о. диакона было некоторое подтверждение вынесенного мною впечатления, то я даже остановился и спросил, почему он так думает. «Да, так, – говорит дьякон, – они все какие-то другие точно, даже и не поет никто». А надо сказать, что действительно за богослужением 1(14) июля впервые никто из семьи Романовых не пел вместе с нами».
В понедельник 15 июля от профессионального союза были посланы женщины мыть в ипатьевском доме полы. Удалось допросить двух: Стародумову и Дрягину.
Они показали:
Стародумова81: «Если не ошибаюсь, в понедельник 15 июля с. г. от союза послали четырех женщин мыть полы в доме, где жил Государь с семьей… От дома Ипатьева нас послали в дом Попова, где жила Государева стража. Здесь начальник караула Медведев приказал нам вымыть полы в помещении команды, а потом повел нас в дом Ипатьева, который назывался домом особого назначения. Нас провели во двор и по лестнице, ведущей из нижнего этажа в верхний, нас пропустили в верхний этаж, где жил Царь со своей семьей. Я лично мыла полы почти во всех комнатах, отведенных для царской семьи; в помещении коменданта мы полов не мыли. При нашем появлении в доме Государь, Государыня и все дети были в столовой… Княжны помогали нам убирать и передвигать в их спальне постели и весело между собой разговаривали. Мы сами ни с кем из царской семьи не разговаривали; почти все время за нами присматривал комендант Юровский. Я видела, что он сидел в столовой и разговаривал с Наследником, справляясь об его здоровье».
Дрягина: «Я также мыла полы в доме Ипатьева вместе с Марией Стародумовой и другими женщинами. Было это, насколько помню, в понедельник 15 июля с. г.; в дом нас провел разводящий Павел Медведев. В доме я видела Государя, Государыню, Наследника, четырех Княжон, доктора и какого-то старичка. Наследник сидел в кресле-коляске, Княжны были веселы и помогали нам переставлять в их комнате постели».
Охранники Проскуряков, Летемин и Якимов объяснили:
Проскуряков: «В последний раз я видел всю царскую семью, кроме Государыни, за несколько дней до их убийства. Они тогда все гуляли в саду и гуляли, как есть, все, кроме Государыни. Значит, тут были сам Государь, сын, дочери: Ольга, Татьяна, Мария в Анастасия; тут же были доктор, лакей, повар, горничная и мальчик… В какой именно это было день, я не могу припомнить, но было это незадолго до их смерти».
Летемин: «16 июля я дежурил на посту № 3 (во дворе у калитки), с 4 часов дня до 8 часов вечера, и помню, что, как только я вышел на дежурство, б. Царь и его семья возвращались с прогулки, ничего особенного я в этот раз не заметил».
Якимов: «Последний раз я видел Царя и дочерей 16 июля. Они гуляли в саду в 4 часа дня. Видел ли я в этот раз наследника, не помню. Царицы я не видел. Она тогда не гуляла».
Глава XVII
Верхний этаж дома Ипатьева в описании судебного следователя Наметкина
Как произошло убийство царской семьи?
Я предпочитаю рассказать об этом языком хотя и сухих, но юридических актов.
19 июля началось бегство большевиков из Екатеринбурга. 22 июля они передали Ипатьеву владение домом. 25 июля Екатеринбург был взят войсками Сибирской армии и чехами.
В тот же день к дому была приставлена стража.
2 августа в него вошел судебный следователь Наметкин.
В его описании верхний этаж представлялся в следующем виде:
Помещение под цифрой I.
Наметкин называет вестибюлем и описывает его так:
«Несколько каменных ступенек и большая двустворчатая дверь ведут в вестибюль, в котором девять ступенек от парадной двери приводят на площадку.
В вестибюле направо от входа два окна, стены обиты светлыми обоями.
Около двери валяется небольшой дубовый шкафчик для корреспонденции, сорванный с внутренней стороны парадной двери.
Около шкафчика в углу стоит черного стекла бутылка, на дне которой какая-то маслянистая жидкость без запаха, и валяется длинный металлический согнутый прут, служащий для предохранения от порчи электрического шнура.
Имеющийся на правой стене от входа электрический провод сорван с роликов, и выключатель сломан.
