Леонтий Раковский - Генералиссимус Суворов
А рядом с ним - вихрастый казак Ванюшка. Затесался, будто и он - чин. А ведь только возит за генералом Суворовым его тяжелую саблю. Сам же Суворов - с одной нагайкой.
Что-то указывает ею в сторону, машет. Видно, чем-то недоволен.
- Замешкались. Все дело испортят. И еще этот Тищенко - словно за смертью поехал! - услышал Зыбин, что говорил Суворов.
Генерал-аншеф со свитой проехал к передней линии гренадер и егерей. Солдаты чуть оживились, стояли вольно, откашливались, сморкались.
Суворов возвращался назад, когда сзади, от третьей линии, послышался конский топот. Все увидали мчавшегося генеральского адъютанта.
К удовольствию Зыбина, Суворов остановился возле их каре. Зыбин слышал, как генерал-аншеф быстро спросил у адъютанта:
- Ну что, скоро ль принц? Чего он там замешкался?
- Поспешают, ваше высокопревосходительство! - отвечал запыхавшийся адъютант. - Я как сказал, что ежели вы отстанете, мы тотчас же одни ударим на турок, так австрийские офицеры кинулись подгонять солдат: "Скорее, скорее! Сувара кричит: "Вперед". Если мы не поспеем, русские пойдут одни, их разобьют и разобьют нас".
Суворов рассмеялся.
- Только испугом и можно взять!
Что же, Александр Адрианович, - обернулся он к генералу Познякову, командовавшему первой линией,- с богом, вперед!
Каре двинулись на турецкий лагерь, который был расположен у деревни Тыргокукули.
Суворов взял на себя главную и самую опасную задачу - наступать на стотысячную турецкую армию, а принцу Кобургскому поручил обеспечить тыл и фланг.
Шли через кусты, через бурьян, будылья кукурузы, по пшеничной стерне, пересекали луга, на которых трава была по пояс. Версты три прошли спокойно. Турки еще не обнаружили неприятеля - они безмятежно спали, потому что знали: перед ними стоят в шесть раз меньшие силы австрийцев.
Но вот на левом крыле раздался выстрел, за ним другой. Наступление было обнаружено. И еще не успели апшеронцы пройти кукурузное поле, как уже заговорили пушки турецкой батареи, защищавшей лагерь.
В первой линии тотчас же заиграли генерал-марш, ударили в барабаны, и полки с распущенными знаменами быстрым шагом пошли вперед.
Деревня, занятая турками, их лагерь, батарея - все было как на ладони, вот тут, казалось, уже в полуверсте. И вдруг бежавшие со штыками наперевес войска первой линии остановились: перед ними был глубокий овраг. Он пересекал путь русским каре. Через овраг вела только одна небольшая дорога. Всем каре по ней было сразу не пройти.
Войска передней линии остановились в замешательстве.
- Что там такое? Чего стали? - нетерпеливо спрашивали задние.
Барабаны как-то сами умолкли. Настроение сразу понизилось. Стоять под турецкими ядрами и пулями было не очень приятно. Падали раненые.
Не обращая внимания на свистевшие вокруг пули и ядра, к оврагу подскакал сам генерал-аншеф Суворов.
- Чего стали? Эка невидаль! Фанагорийцы, вперед! Сбить батарею! Вперед, богатыри! Ведь вы - русские! - крикнул Суворов.
Гренадеры кинулись в овраг - только из-под ног посыпался песок. Вот они уже внизу, вне турецкого огня. Вот подымаются, бегут вверх с ружьями наперевес.
- Ура! - крикнул первым чей-то голос.
- Ура! - подхватили оба батальона фанагорийцев.
Гренадеры ударили в штыки. Тотчас же за фанагорийцами, так же быстро, но уже в полной безопасности, пересекли овраг шедшие сзади за
ними апшеронцы.
В турецком лагере стоял переполох. Видно было, как по дороге из деревни уносятся верховые, мчатся каруцы, кибитки, арбы, убегают пешие. Этот неожиданный удар ошеломил турок.
Батарея замолчала - она была уже взята русскими. Апшеронцы только взобрались на верх обрыва, когда к их строю подскакал верховой турок. Он держал в руке белый платок.
- Неужели сдаются? Ага, пощады запросили! - обрадовались апшеронцы.
Турок, к удивлению всех, заговорил на русском языке:
- Вы разве русские? Вы переодетые австрийцы. Русские тут не могут быть - они еще в Бырладе! - кричал издалека турок, разглядывая апшеронцев.
- А ты подъезжай поближе, мы те покажем, кто такие! - крикнул из середины каре полковник Апраксин.- Бей его, сучьего сына! - прибавил он, сообразив, что это разведчик под видом парламентера.
Но хитрый наездник уже повернул коня и стрелой помчался назад, к лесу. Несколько пуль полетело ему вдогонку.
- Вот ворюга!
- Откуда он по-русски знает?
- Эх, далеконько стоял! Если б хоть на шагов десяток поближе, я бы его окстил! - говорили в переднем фасе.
А между тем из леса Каята, слева от деревни, уже сыпались тысячи турецких всадников. Они намеревались ударить во фланг русским, переходившим овраг. Сегодня спаги были не одни - каждый всадник вез с собою янычара. Причем янычары были какие-то черные. Они стояли на стременах, ухватившись одной рукой за седло, а другой держали ятаган. У многих из них в зубах блестели кинжалы.
- Глядите, ваше благородие, сегодня не только белые арапы против нас, а и черные,- сказал Воронов молодому подпоручику.- Я этаких за пятнадцать годов, и то первый раз вижу!
Но первый яростный удар турецких спагов и янычар обрушился не на апшеронцев. Левее их из оврага только что поднялись шесть эскадронов бригадира Бурнашева. Синие мундиры карабинеров потонули в разноцветных кафтанах и чалмах налетевших турок.
Карабинеры не выдержали ужасного натиска и сломя голову помчались назад, к оврагу. Турки, ободренные успехом, кинулись с диким воем на пехоту.
Апшеронцы встретили их дружным залпом пушек и ружей. Но турок было слишком много. Еще миг - и огромная волна их все-таки проскочила эту огненную преграду и обрушилась на каре.
Черные африканские янычары уже спрыгнули на землю. Не боясь быть раздавленными лошадьми спагов, они лезли между всадниками, с остервенелым криком бросаясь вместе со спагами на русскую пехоту.
Зыбину, как и всем апшеронцам, было очень неудобно отбиваться одновременно от кавалерии и пехоты. Нужно было смотреть, как бы сверху не ударила острая шашка, а в то же время приходилось беречься и пеших янычар. Около получаса турки ожесточенно лезли на каре. В это время Бурнашев успел перестроить свои эскадроны и смело кинулся во фланг турок. Кроме того, турки попали под перекрестный огонь смоленцев, перешедших овраг левее.
Турки дрогнули и побежали. Теперь спаги удирали одни, бросив африканцев-янычар на произвол судьбы.
Янычары кидались к ним, стараясь вскочить на стремя, но спаги, чтобы облегчить себе отступление, безжалостно рубили своих же товарищей. Да и тех, которым удалось вскочить на стремя, ждала печальная участь: русские карабинеры и венгерские гусары рубили и спагов и янычар.
Смешавшаяся турецкая конница понеслась было к своему лагерю, но оттуда на них лавой вылетели казаки, которые уже хозяйничали в турецком лагере и в деревне. Турки повернули назад, к лесу Каята. Распаленные схваткой, карабинеры и гусары хотели было преследовать врага, но в пороховом дыму показался Суворов.
- Степан Данилович,- крикнул он бригадиру Бур-нашеву,- дайте басурманам золотой мост! Пусть бегут, помилуй бог! У нас и без них еще дела много!
Действительно, хотя здесь, в лагере, турок стояло вдвое больше, чем всего насчитывалось русских, но это была только незначительная, может быть десятая часть того, что ждало впереди.
Горнист заиграл аппель (А п п е л ь - кавалерийский сигнал: сбор.).
.
Карабинеры и гусары возвращались назад.
VI
Прошка не считал себя трусом: пусть еще какой-либо генеральский денщик побудет в стольких сражениях, как он! Небось, другие-к примеру, денщик генерала Познякова или бригадира Вестфалена - все остались за рекой, в вагенбурге.
А Прошка с первой минуты боя - здесь, в огне.
Хотя Прошка был верхом, но он не дружил с конницей. Как при ней можно находиться денщику? Трубач протрубит - и конница марш-марш, уже понеслась на врага. Еще минуту назад на лугу стояли сотни всадников, а тут глядь остался один Прошка.
У Прошки, как и у его барина, при себе не было никакого оружия - одна солдатская никудышная короткая полусабля. Ею разве отобьешься от чертова турка? Прошка возит с собою эту полусаблю только потому, что она хорошо годится в денщичьем деле: дров наколоть, мясо, если случится, разрубить, а на худой конец и кол для палатки отесать.
Полусабля вся в зазубринах. Александр Васильевич как увидит ее, всякий раз ругается:
- Это пила, а не сабля. Эх ты, лентяй, пресная шлея! Наточить не можешь!
- Чего же ее точить, Ляксандра Васильич,- скажет Прошка,- коли она через день снова такая же будет? А лучину колоть - она и так горазд хорошо колет!
Александр Васильевич знает Прошку - махнет рукой: мол, тебя не переделаешь!
Нет, генеральскому денщику место в бою одно - с пехотой, в середине каре, с музыкантами да с лекарем.
Прошка и одет по-пехотному, хотя ни строя, ни ружейной экзерциции не знает.
