Арабы и море - Теодор Адамович Шумовский
Наряду с чужими странами в морской торговле деятельно участвовали центральные области мусульманского мира. К Багдаду и Басре стекались аравийское оружие, оманская амбра и готовые суда, сирийские изделия из металла и стекла, египетский рис, лен, бумага, персидский шелк, благовония и плоды, иракские ткани и ковры, жемчуг из Бахрейна; жемчужными ловлями Бахрейн был известен всему Востоку, и в XV веке здесь можно было видеть одновременно до тысячи малых и больших кораблей: на Бахрейне существовали многочисленные поселения моряков, часть из которых имела собственные, а другая служила на чужих судах, приходивших сюда за жемчугом, или принимала купцов с тех рынков, с которыми ее соединяли традиционные торговые связи. Товары, встречавшие друг друга в Багдаде, продавались, покупались, выменивались, опять продавались и по морским и караванным дорогам развозились по всему Востоку. Крупнейший торговый город на Индийском океане, Багдад был связан и с Европой, куда, пройдя через багдадский рынок, стремились пестрые и пряные произведения восточных стран. Благодаря посредничеству еврейских купцов Средиземноморья Европа еще в XII веке научилась у арабов производству бумаги. В западных языках термин для этого нового явления культуры был заимствован у его предшественника — папируса, но в русском названии спрятано имя сирийского города Манбидж, где было организовано первое бумажное производство. Название самого Багдада, которое в средневековой Европе иногда принимало форму Балдах, сохранилось в слове «балдахин», название Мосула — в слове «муслин», название Маската — в словах «мускат» и «мускатель», название Дамаска — в обозначениях ткани и особого сорта стали. Следы арабо-европейской торговли багдадского периода сохранились и в некоторых заимствованиях от арабских нарицательных, например, сакк cheque, чек. Золото Европа приобретала в Западной Африке, но китайский шелк и индийские пряности достигали европейских рынков через Багдад.
Знаменитый Саади оставил яркий рассказ, разворачивающий широкую картину морской торговли в халифате:
«Я видел однажды арабского купца. Он имел сто пятьдесят вьючных верблюдов и сорок рабов и прислужников.
На острове Кеш[63] он… докучал мне пустыми речами: “Есть у меня в Туркестане приятель, в Индостане имею запасы разных товаров.”
То он мне говорил, что намерен ехать в Александрию, ибо там сладостен воздух, а то восклицал: “Нет, не поеду: море опасно, Саади; я хочу лишь одно путешествие совершить, и, когда я его совершу, проведу остаток жизни в своем доме: брошу торговлю”.
И спросил я купца: “Куда же ты намерен отправиться?” Он ответил: “Персидскую пемзу хочу я в Китай повезти. Я слыхал, что там пемза в цене, а из Китая китайский фарфор я в Грецию повезу, а греческий шелк в Индию я переправлю, индийскую сталь — в Алеппо, стекло из Алеппо я повезу в Йемен, йеменские ткани в Персию я повезу… ”»[64]
Столица аббасидской державы, сказочный город «Тысячи и одной ночи», Багдад вдохновил многих поэтов. Вот небольшой этюд, принадлежащий Мухаммаду ан-Найрамани:
За тебя, Багдад, как выкуп, каждый город может стать; И мой дом с моим кварталом за тебя я рад отдать. Объезжать восток и запад сей страны случалось мне На медлительном верблюде, на стремительном коне; Но реки, подобной Тигру, я нигде не повстречал И подобного Багдаду поселенья не видал; Не видал людей, багдадцам равных тонкостью ума; Сладкозвучной диво-речью, где краса царит сама. Мне говаривали: «Если бы действительно питал Ты привязанность к Багдаду, то его б не покидал». «Да, любовь, — я молвил, — вяжет всех людей с землей родной; Но судьба стремит их к целям чужедальней стороной».А вот изящное рондо, связываемое с именем другого малоизвестного поэта, Убайдаллаха ибн Абдаллаха:
Неужели друг уедет, здесь подругу оставляя; Воскрешая скорбь разлуки, умерщвляя радость встреч? Лону радости, Багдаду, буду слать привет всегда я Из чужбины, где спокойным не смогу я взор сберечь. Из-за ненависти даже не расстался б я с Багдадом; Но судьба меня сразила, ныне жизнь мне сделав адом. Не найти мне здесь покоя, нет утехи, нет услады; Нет соседа, в ком бы видеть мог я друга своего Но душа живет надеждой, что настанет час отрады: Друг вернется и подруга встретит радостно его.Условия экономических связей, в частности безопасность торговли, продолжали сохранять свое значение. В сборнике «Чудеса Индии» судовладелец Бузург ибн Шахрияр приводит со слов «наших братьев-моряков» рассказ о купце-еврее Исхаке, вызвавший появление специальной статьи И.Ю. Крачковского. Исхак, отплыв из Омана с капиталом, равным 200 динарам, оставался тридцать лет в Индии и в 913 году вернулся на родину с миллионным состоянием. Некто, завидуя его успеху и не получив от него ожидаемой взятки, внушил халифу ал-Муктадиру (908–932) подозрение в предосудительном происхождении богатств Исхака. Халиф послал в Оман евнуха с предписанием арестовать еврейского купца и препроводить его в Багдад. В ответ на это в 916 году оманские купцы забастовали. «…. Рынки были закрыты и написаны заявления, засвидетельствованные иностранцами и туземцами, о том, что, если этот еврей будет отправлен, суда перестанут заходить в Оман, купцы разбегутся, а люди начнут предостерегать друг друга, чтобы никто не направлялся к какому-нибудь берегу Ирака: человек состоятельный не имеет там гарантий для своего имущества. Между тем это страна, где живут крупные купцы и люди с достатком из разных краев. Они
