Иоганн Архенгольц фон - История морских разбойников
С высот Эль-Гамры долина Дарры кажется глубокой рытвиной, расширяющейся по мере удаления от гор. Река, которой имя приняла она, своевольно бежит мимо живописной цепи террас, обсаженных плодовыми деревьями и садами. Предание гласит, что Дарра катила прежде золотые песчинки, и легковерные люди даже нынче еще иногда промывают песок ее в надежде найти несколько крупинок золота Кое-где доныне виднеются сельские павильоны с белыми стенами, служившие некогда гаремами богатейших арабских владельцев. К западу тянутся обросшие лесом горы, окаймляющие вегу. Это была некогда граница, отделявшая владения мавританские от христианской Испании. На некоторых вершинах возвышаются развалины укреплений, оборонявших долину. Дефилеи этих гор пропустили в XV веке войско под начальством Фердинанда Католика, водрузившего знамена свои под стенами Гранады. Ныне уединение их не нарушается, аррьеросы мирно гоняют своих мулов по тропинкам, стенавшим некогда под тяжелыми стопами воинов. Здесь встретите мост Де-лос-Пинос, на котором остановился Христофор Колумб, услышав голос посланца Изабеллы Кастильской, принесшего от нее слова ободряющие и обещания помощи, когда, утомясь презрением придворных, он собирался предложить Франции открытие нового мира. В центре веги город Санта-Фе, построенный гранадскими христианами, еще раз напоминает о Колумбе: здесь он подписал условие, которое обогатило Испанию.
Улицы Гранады тесны и извилисты как во всех городах, построенных аравитянами. Главные строения, невидные снаружи, не носят на себе печати определенного рода архитектуры, общественные дома, напротив, великолепны и часто изящны. Несколько довольно обширных, но неправильных площадей находятся в центре, таковы: Пласа-Майор, Эль-Кампо дель-Триумфо, Биваррамбла. Наконец, восхитительные гульбища Пасео и Аламеда Виа тянутся вдоль берега. Везде в городе и теперь находятся многочисленные памятники владычества аравитян: высокие башни, толстые стены и красивые своды. Немного даже частных домов, в которых не было бы каких-нибудь блестящих остатков этих героических времен. Но самым удивительным завещанием их, без сомнения, была Эль- Гамра, столь, по справедливости, знаменитая как исторический памятник и как памятник искусства, а дальше, на уступе той же горы, не менее знаменитный Джинара-лиф, любимое местопребывание гранадских эмиров. Наконец, все в Гранаде говорит еще о блеске и пышности халифов и эмиров, и даже большая часть улиц сохранила свои арабские названия, например Калле-Закатин (улица Золотых дел мастеров), Лос-Зенетес, Лос-Гомерес (улицы Зенетов и Гомеров, знаменитых тогда родов, слава которых сохранилась в народных балладах). В эпоху, когда начинается настоящая история, старая Гранады была окружена высокой стеной, имевшей три мили в окружности, с тысячью ста башнями. Четырнадцать городов меньшей важности и девяносто семь крепостей, не включая бесчисленных сел, снабженных грозными укреплениями, защищали подход к столице, и воинственная гордость андалузских эмиров почитала себя вне всякой опасности. Впадение Толеды, Кордовы и Севильи во власть христиан не уменьшило уверенности последних подпор исламизма Послушные религиозному закону, предписывавшему подчиняться условиям, постановленным насилием, пока Господь позволит сбросить иго, они несколько лет уже спокойно сохраняли свою независимость, платя королям Кастилии и Арагона годовую дань в два миллиона золотых пистолей и дав 1600 заложников, которые содержались в Кордове. Но в 1478 году восходит на престол Мулей-бен-Гассан. Первым действием его было — освободить арабов от унизительной дани, и когда посланник Фердинанда Католика явился в Гранаду требовать ее, глава исламизма гордо отвечал ему: «Эмиры, склонявшие главу, — в могиле, а в моей сокровищнице нет ничего, кроме мечей и острий для стрел и копий».
При этом известии испанское рыцарство с громкими криками потребовало крестового похода против Мулей-бен-Гассана, но Фердинанд, занятый войной с Португалией, отложил исполнение этого важного проекта на три года. Эмир воспользовался этим, чтобы начать враждебные действия. В числе мирных условий находилось одно весьма странное, дозволявшее обеим сторонам делать внезапные вторжения, нападать даже на крепости и города, но только посредством воинской хитрости, без знамен, трубачей и правильных лагерей, и чтобы каждая экспедиция продолжалась не более трех дней. Мулей-бен-Гассан взялся за оружие в новый 1481 год и внезапным ночным набегом взял город Захара на границе между Рондой и Медина-Сидонией. Город этот был расположен на скале, на которую можно взбираться только по лестнице, иссеченной в граните Арабы подошли во время бури, ослабившей бдительность передовых постов, и когда раздался воинский оклик их, все дома были уже заняты, жители, вскочившие в ужасе, были изрублены или уведены в неволю со всем своим имуществом При вступлении в Гранаду это печальное шествие мужчин, женщин и детей, изнуренных усталостью и бледных от отчаяния, гонимых, подобно стаду, толпой диких воинов, было принято мусульманским народонаселением со знаками глубокой печали. Старики, помнившие еще бедствия войны, содрогались, помышляя о возобновлении их. Арабские женщины с ужасом прижимали к груди детей своих при виде пленниц из Захары, которые проливали слезы над своими младенцами. Со всех сторон раздавались крики жалости к такому великому несчастью и укоризны варварству эмира. Один марабут[18] вышел из своего убежища и, бегая по улицам и площадям, разрывал свое платье и кричал гробовым голосом: «Началась война истребления: горе Гранаде! Отчаяние поселится во дворцах ее! Храбрые ее падут от меча. Дети и девы будут уведены в неволю! Гранада проклятая наденет траур по Захаре!»
Однако эмира не трогало это предсказание, потому что воинственные племена, составлявшие его армию, считали себя непобедимыми, и гордость первого успеха предвещала им близкое завоевание всех провинций, которыми овладели христиане. Депутаты отправились к царям африканским для приглашения их к участию в священной войне, и со всех сторон враждебные приготовления производились с величайшими усилиями.
До весны 1487 года война с обеих сторон состояла из частных стычек и экспедиций: битв в горах, грабежей в долинах, нападений врасплох на укрепленные замки или маленькие пограничные города — мелкие подробности длинной цепи отчаянной борьбы, но которые мало-помалу истощали средства аравийского царства. Эхо борьбы перелетело моря. Баязет II, султан Константинопольский, и смертельный враг его, султан египетский, отсрочив свою кровавую распрю, заключили договор для подания помощи испанским мусульманам. Между ними было решено, что Баязет отправит флот к Сицилии, подчиненной кастильянской короне, для разделения сил христиан, между тем как из Африки отправится сильная армия и присоединится к маврам андалузским.
Вовремя уведомленный об этих страшных приготовлениях, Фердинанд Католик почувствовал необходимость придать своим действиям решительный характер и перенести войну на землю Гранадского эмирства. Малагская гавань служила ключом сообщений с Африкой. Испанская армия, после осады, стоившей больших потерь обеим сторонам, принудила наконец голодом город Малагу к сдаче; 15'000 жителей, лишенных богатств своих, были отправлены морем и сухим путем в Севилью и розданы как невольники христианским семействам Преследуя свою победу, Фердинанд опустошал Андалузию до 1489 года. Мулей-бен-Гассан умер, и престол его наследовал сын его, Мухаммед-Абдалла-эль-Зогоиби. Угрожаемый сопернической ревностью, этот молодой государь, слабого и боязливого характера, обратился за помощью против врагов своих к испанскому королю и тайным договором обязался подчинить Гранаду сюзеренату кастильской короны, если Фердинанду удастся овладеть городами Кадиксом, Базой и Алмерией, в которых дядя его, Мулей-эль-Загал, провозгласил себя независимым. Когда эти три города были взяты, Фердинанд потребовал от Мухаммеда-Абдаллы исполнения обязательства. Но если бы молодой эмир даже имел желание исполнить требуемое, то не имел на то власти. Гранадский народ подозревал его намерения соединиться с христианами и держал его в блокаде в Эль-Гамре. Город был наполнен беглецами из покоренных городов, доведенными до отчаяния потерей всего своего имущества, все они громко порицали слабость Абдаллы и говорили о его измене. Несчастный эмир не смел показываться в народе и даже слабо полагался на верность своих телохранителей. Ему удалось, однако, отправить посла, которому повелел выставить перед испанским королем все трудности положения эмира, попросить его довольствоваться пока сделанными завоеваниями и уверить, что как скоро Абдалла возвратит свою власть над Гранадой, то будет пользоваться ею не иначе, как в качестве вассала королей кастильских.
