Коллектив авторов - Королевский двор в Англии XV–XVII веков
С течением времени двор был отдан в руки королевских фаворитов вне зависимости от их национальной принадлежности, решающую роль стала играть их политическая и социальная значимость. За счет ставленников последних штат спальни заметно увеличился, утратив свою однородность.
Противоречие раннестюартовской придворной политики заключалось в том, что, с одной стороны, Яков I стремился укрепить двор в качестве политико-административного, социального и культурного центра, что привлекло ко двору представителей различных общественных слоев, надеявшихся на обогащение и продвижение по социальной лестнице. С другой стороны, он отдавал явное предпочтение узкому кругу лиц, ближайшим слугам и фаворитам, что ограничивало интегрирующую роль двора, выталкивая на периферию всех остальных. Джон Хоулз считал, что именно власть королевских фаворитов, которые продвигали на придворные должности «незначительных персон», привела к разрыву прежних связей между двором и графствами[589].
Богатый и щедрый стюартовский двор одновременно восхищал современников и был одной из главных причин недовольства новой династией. Он требовал внушительных затрат, а финансовые возможности короны в раннее Новое время были весьма ограничены из-за отсутствия регулярных налогов. Финансовые запросы хаусхолда превращались в общенациональную проблему, когда их удельный вес в государственных расходах угрожал стабильности всей финансовой системы государства.
Расходы двора стали предметом политического торга между королем и парламентом. Отвечая на критику депутатов, Сесил в 1610 г. утверждал на сессии обеих палат парламента, что «щедрость неотделима от короля… и если он не жалует, то… его подданные пребывают в дурном настроении»[590]. Яков I нашел выход из данной ситуации в направлении потоков королевской милости прежде всего на избранный круг королевских слуг.
Одной из причин возвышения слуг спальни при Якове I Стюарте было то, что она являлась частью общей стратегии короны по расширению границ английской аристократии, которая в елизаветинский период состояла из нескольких семей. В плане присутствия титулованной знати королевская спальня стала весьма представительным местом. До 1615 г. в ее состав входили 1 герцог, 2 графа, 2 виконта, не говоря о баронах. К концу правления Якова I к ним добавились еще 2 маркиза, 6 графов и 2 герцога. Первоначально утвердившиеся как ближайшие советники короля, слуги королевской спальни постепенно поднялись на верхние ступени социальной иерархии.
Английская аристократия, осознав возросшую роль двора в политических и административных вопросах, стремилась занять придворные посты или продвинуть «своих» протеже в персонал спальни. Постепенно при дворе была создана внушительная система политико-административных противовесов, частично удовлетворившая амбиции лидеров почти всех придворных группировок. Должности в государственных ведомствах, посты в Тайном совете потеряли былую значимость, а деятельность Совета к концу правления Якова I была парализована. Тенденция к бюрократизации государственного управления, наметившаяся при Елизавете Тюдор, была временно приостановлена. Двор вновь стал политическим и, в значительной степени, административным центром государства.
Инструменты власти: королевский двор в политическом пространстве английской монархии
Н. А. Журавель
Католическая фракция и политическая борьба при дворе Елизаветы I Тюдор (1579–1583)
В ноябре 1558 г. на английский престол взошла последняя представительница династии Тюдоров, дочь Генриха VIII и Анны Болейн Елизавета I. Она продолжила политику своих предшественников, реформируя придворные институты и органы государственного управления. Учитывая стоящие перед ней внутренние и внешнеполитические задачи, Елизавета Тюдор привнесла в этот процесс свои особенные черты, которые, оказали влияние на формирование блестящего ренессансного двора и нового по своему составу и функциям Тайного совета.
Сначала никто не рассматривал Елизавету I как самостоятельную правительницу. Предполагалось, что она выйдет замуж и обеспечит страну наследником и мужем-государем. Даже Уильям Сесил, лучше других знавший способности Елизаветы I к управлению государством, молил, чтобы Бог «послал нашей королеве мужа, а со временем и сына, тогда мы могли бы надеяться, что наше следующее поколение будет жить при правителе-мужчине»[591]. В целях поддержания общественного мнения королева готова была признать, что должна выйти замуж, «…если к этому будет вынуждать политическая необходимость и забота о благе государства»[592].
Однако, особенно после первого десятилетия правления, можно было говорить о том, что Елизавета Тюдор не стремилась к браку. Это можно объяснить причинами политического и личного характера. Выбор мужа из числа иностранных принцев мог привести к недовольству внутри страны, как в случае с ее сестрой, а в Англии подходящей кандидатуры не было. Кроме этого, будучи умной, образованной, амбициозной, она не желала появления человека, который бы ограничивал ее власть и распоряжался ее судьбой. Трагедия матери послужила ей хорошим уроком. Наличие необходимых для правителя качеств и осознание Елизаветой I своего божественного предназначения давало ей силы противостоять системе, в которой власть принадлежала мужчинам. Положение осложнялось тем, что католики во главе с Римским папой не считали ее право на престол законным[593].
В такой ситуации королева стремилась создать у своих подданных образ монарха, который бы подходил женщине и предполагал повиновение. С этой целью использовались все средства тюдоровской пропаганды – от печатания портретов Елизаветы I до публичных выступлений. Так появилась мать своего народа и английской церкви, неприкосновенная дева, равная самой деве Марии, – королева Елизавета Тюдор. В поэзии и на портретах она всегда представала в образе обожаемой богини или королевы-девственницы, непокорного горностая или уникального феникса[594].
На практике для столь масштабного лицедейства необходимы были советники, «актеры», «благодарные зрители» и место, где можно было его разворачивать и совершенствовать изо дня в день. Этим местом стали королевский двор и Тайный совет, черты и функции которых становились все более оформленными.
Обитатели двора – и обладающие официальными должностями, и лишенные их – лицезрели королеву, контактировали с ней в непринужденной обстановке и могли оказывать воздействие на ее решения. Таким образом, двор был неформальным местом выработки различных направлений политики страны. Те же, кто не находился при дворе лично или не имел там своего представителя, были лишены прямого доступа к монарху, а значит, и политического влияния на него[595].
Борьба за влияние на королеву с целью лоббирования собственных (в том числе и политических) интересов приводила к тому, что двор делился на различные фракции и группировки. Их возвышение зависело от возможностей лидера стать как можно ближе к монарху, завоевать его доверие или даже любовь. Большое значение имела способность расставить на государственные и придворные должности своих людей. Благосклонность королевы по отношению к лидеру фракции оборачивалась усилением могущества и богатства не только для него лично, но и для поддерживающих его клиентов.
Борьба между фракциями, спровоцированная разногласиями по тем или иным вопросам, а порой просто эмоциональными отношениями королевы с некоторыми политиками, обретала острые формы. Иногда она грозила катастрофой.
Наиболее примечательными и сильно дестабилизировавшими английскую политику были конфликты 1560-х и конца 1570-х годов между группировками Дадли и Говардов. В разгар этой борьбы, пожалуй, только Уильям Сесил мог позволить себе, по крайней мере открыто, не выступать на стороне одной из фракций. Остальные придворные (в том числе и члены фракции Сесила), иногда из-за оказывавшегося на них прямого давления, вынуждены были принимать чью-либо сторону. Елизавета Тюдор стремилась контролировать фракции и использовать их соперничество для того, чтобы самой оставаться над ними и иметь возможность добиваться нужных для себя результатов и решений проблем[596].
Прежде чем приступить к непосредственной характеристике придворной католической фракции, необходимо подробнее остановиться на самом термине «фракция», дать его толкование, характерное для елизаветинцев, и проанализировать основные позиции исследователей по этому вопросу.
Впервые в Англии слово «фракции» было произнесено в 1509 г. в проповеди епископа Рочестера Джона Фишера. Несколько десятилетий спустя слово «faction» («фракция») и его производная «factious» («фракционный») стали одними из наиболее употребляемых понятий в елизаветинском политическом словаре. Их можно встретить и в трактовке сэром Генри Сидни ирландских событий 1572 г., и в обращении графа Лестера к Совету Оксфордского университета в 1577 г. и т. д.[597]
