Говард Рид - Артур – король драконов. Варварские истоки величайшей легенды Британии.
Они выдали своих детей заложниками в ручательство того, что исполнят возложенные на них условия, и, достав мечи, которые они чтут как богов, клялись на них сохранять верность.
Хотя мы уже отмечали, что взятие заложников не является характерным для артурианы мотивом, в данном отрывке мы находим еще одно ясное свидетельство о священных мечах у степных кочевников, уже вполне в духе артурианских сказаний.
Вопреки этому сообщению Аммиана Марцеллина об изъявлении покорности сарматами, они продолжали свои набеги (в 364, 374 и 378 годах) до тех пор, пока не потерпели окончательного поражения от императора Феодосия Великого в 384 году. Но еще до того как это произошло, намного более мощная сила вызвала появление новых волн с востока.
* * *Уже со II века народы степей снова стали испытывать давление, толкавшее их на запад. К востоку от сарматов находились родственные им аланы, которые также говорили на языке иранской группы и имели с ними общую культуру, хотя подверглись меньшему культурному влиянию со стороны римлян. Римские наблюдатели считали их вследствие этого намного более сильными и опасными, чем сарматы. Однако вовсе не аланы оказывали давление на соседей в первые столетия нашей эры. За ними, дальше к востоку, находились так называемые гунны (возможно, тот самый народ, который китайцы называли сюнну), постоянно нападавшие на восточные границы аланов. Это давление продолжалось на протяжении II-III веков, а к IV столетию гунны достигли Азовского моря.
У нас нет подробной информации о действиях алан по защите своего тыла, но мы точно знаем, что к IV веку гунны имели новый лук, значительно превосходящий по силе двоякоизогнутый лук скифов. Новое оружие гуннов придавало стреле такую скорость полета, что она могла пробивать доспехи. Возможно, именно этот фактор стал решающим в противостоянии гуннов с аланами, поскольку во всех других отношениях тактика и навыки гуннов были практически такими же, как у их аланских соседей.
Аланы не выдержали постоянного давления превосходящих сил гуннов. Часть алан отступила на запад в земли, занятые сарматами и недавно прибывшими готами, вандалами и другими племенами германских переселенцев. Поскольку аланы прибывали в эти земли частью как беженцы, частью как захватчики, там происходили как конфликты, так и примирения. Из римских свидетельств ясно, что аланы поддерживали тесные связи с остававшимися в Причерноморье сарматами, и последующие события подтвердили умение алан создавать союзы и находить общие интересы с новыми готскими королевствами этого региона. В то время как эта часть алан попала в великий «плавильный котел» Восточной Европы, другие отступили высоко в Кавказские горы, образовав отдельный анклав, который совершенно невероятным образом сохранился до наших дней.
У алан была еще третья возможность – примкнуть к гуннам, что некоторые из них и были вынуждены сделать. Имеются ясные свидетельства, что этот путь выбрали многие из них, некоторые – по принуждению, другие – добровольно. История убеждает нас, что степные номады всегда выбирали правильную сторону в правильное время, а племена гуннов в середине IV века были на подъеме.
После этого натиск гуннов достиг пика своей мощи. Начиная приблизительно с 355 года они неуклонно продвигались на запад, наголову разбивая и рассеивая оставшиеся разрозненные сарматские племена. В начале 70-х годов IV века они разгромили могущественное королевство остготов, продвигаясь дальше, чтобы в 376 году нанести поражение королевству вестготов, которым правил тогда Германарих. По имеющимся свидетельствам об этих битвах, гунны ставили алан в авангарде своего войска, и аланы возглавляли атаки, принесшие гуннам победу.
376 год стал поворотным пунктом для европейской истории. На протяжении всего года римские командиры приграничных гарнизонов на Дунае все чаще и чаще получали доклады о беспокойстве по ту сторону границы. Поначалу они не принимали всерьез эти сообщения, полагая, что речь идет об обычных внутренних распрях между варварами, но затем стали прибывать беженцы. Осенью 376 года 200 000 человек умоляло разрешить им перейти через Дунай, под защиту Римской империи. В конце концов, римляне впустили беженцев, тем самым посеяв семена своего собственного падения.
Двадцатипятилетний период римской истории с 354 по 378 годы представлен Аммианом Марцеллином в мельчайших подробностях. Его рассказ производит большое впечатление: ведь автор был современником описываемых событий и свидетелем некоторых важных эпизодов, поэтому он описывает их чрезвычайно эмоционально. Будучи подданным Римской империи, Аммиан Марцеллин не мог быть, разумеется, бесстрастным повествователем, и его произведение становится горестным стенанием о бедствиях своего народа. Он преподносит типично римскую точку зрения на падение Империи.
Аммиан приступил к написанию своей 31-й книги в 376 году. Она начинается со строк, которые Шекспир, должно быть, прочитал до того, как в своей трагедии «Юлий Цезарь» описал сцену убийства, происшедшего на мартовские иды.
Между тем Фортуна со своим крылатым колесом, вечно чередуя счастливые и несчастливые события, вооружала Беллону вместе с фуриями и перенесла на Восток горестные события, о приближении которых возвещали совершенно ясные предсказания и знамения. Помимо многих вещих предсказаний, изреченных прорицателями и авгурами, были еще и такие знамения: метались собаки под вой волков, ночные птицы издавали жалобные крики, туманный восход солнца омрачал блеск утреннего дня…
Затем Аммиан цитирует греческое поэтическое пророчество, высеченное на каменной плите, незадолго до того найденной при сносе обветшавших стен Халкедона:
В эту годину толпа несметная бранных народов,
Силой прошедши Дуная прекрасно текущего волны,
Скифов обширную область и землю мизийцев погубит.
В дерзком и диком порыве вступивши в страну пеонийцев,
Там же и жизни конец обретет и жестокую гибель.
Он продолжает делиться своими взглядами на причину всех бедствий, «вызванных яростью Марса»:
Племя гуннов… превосходит своей дикостью всякую меру. Так как при самом рождении на свет младенца ему глубоко прорезывают щеки острым оружием, чтобы тем задержать своевременное появление волос на зарубцевавшихся надрезах, то они доживают до старости без бороды, безобразные, похожие на скопцов. Члены тела у них мускулистые и крепкие, шеи толстые, они имеют чудовищный и страшный вид, так что их можно принять за двуногих зверей…
Итак, первая деталь, которую отмечает Аммиан, – отсутствие бороды. Он напрямую связывает это со скопцами, – темой, присутствующей в артурианских легендах. Его сообщение об обычае уродовать шрамами лица младенцев с тем, чтобы предотвратить рост бороды, представляет явно дикое, хотя и довольно оригинальное объяснение причин отсутствия бороды у монголоидов. Их обезображенная шрамами гротескная внешность сочетается с экзотическим образом жизни, окрашенным намеком на сексуальные отклонения:
Они так закалены, что не нуждаются ни в огне, ни в приспособленной ко вкусу человека пище; они питаются корнями диких трав и полусырым мясом всякого скота, которое они кладут на спины коней под свои бедра и дают ему немного попреть… Они кочуют по горам и лесам, с колыбели приучены переносить холод, голод и жажду… Без определенного места жительства, без дома, без закона или устойчивого образа жизни кочуют они, словно вечные беглецы, с кибитками, в которых проводят жизнь; там жены ткут им их жалкие одежды, соединяются с мужьями, рожают, кормят детей до возмужалости… Подобно лишенным разума животным, они пребывают в совершенном неведении, что честно, а что нечестно, ненадежны в слове и темны, не связаны уважением ни к какой религии или суеверию, пламенеют дикой страстью к золоту… Этот подвижный и неукротимый народ, воспламененный дикой жаждой грабежа, двигаясь вперед среди грабежей и убийств, дошел до земли аланов.
Аммиан, очевидно, не мог представить себе более вырождающуюся человеческую расу. Однако за этой циничной насмешкой совершенно ясно проглядывает тот факт, что образ жизни гуннов во многом напоминает образ жизни алан, сарматов и их прародителей. Но когда дело доходило до приемов ведения войны, даже Аммиан вынужден неохотно признать, что они не имели себе равных. Объяснив, что из-за плохо выделанной обуви гунны редко покидают седло и порой даже спят, сидя верхом, он сообщает, что они управляются не царем, но довольствуясь случайным предводительством кого-нибудь из своих старейшин, сокрушают все, что попадает на пути.
Иной раз, будучи чем-нибудь обижены, они вступают в битву; в бой они бросаются, построившись клином, и издают при этом грозный завывающий крик. Легкие и подвижные, они вдруг специально рассеиваются и, не выстраиваясь в боевую линию, нападают то там, то здесь, производя страшное убийство. Вследствие их чрезвычайной быстроты никогда не приходилось видеть, чтобы они штурмовали укрепление или грабили вражеский лагерь. Сойдясь врукопашную с неприятелем, бьются с беззаветной отвагой мечами и, уклоняясь сами от удара, набрасывают на врага аркан, чтобы лишить его возможности усидеть на коне или уйти пешком.
