Казимир Валишевский - «ПЕТР ВЕЛИКИЙ, Историческое исследование
Впрочем, все жители Петербурга по примеру и его стараниями были снабжены средствами для передвижения по воде. Высокопоставленным сановникам он назначил яхты с двумя двенадцати или четырьмя восьмивесельными шлюпками, остальным лодки попроще, смотря по чину. Он собственноручно написал устав пользования этими судами. В назначенные заранее дни, когда царский флаг взвивался на всех четырех углах столицы, вся флотилия должна была, под страхом крупного штрафа для отсутствующих, собираться близ крепости. По сигналу, данному пушечным залпом, двигались в путь:
адмирал Апраксин - во главе на яхте, выкрашенной в белый и красный цвет; за ним - царская шлюпка, где Петр, в белом матросском костюме, сидел на руле. Екатерина обыкновенно сопровождала его. На некоторых судах, богато разукрашенных, сидели музыканты. Таким образом отправлялись в Стрельну, Петергоф, Ораниенбаум, где мореплавателей ожидал банкет,
Как впоследствии Великая Екатерина, Петр очень любил животных, в особенности собак. В 1708 г. бедный сельский священник по имени Козлов подвергся пыткам в Преображенском приказе за непристойные речи об особе царя; свидетели слышали его рассказ, как он видел в Москве государя, целовавшегося с собакой. А случай такой действительно был: бедняга поп имел несчастье проходить по улице в ту минуту, ко^ гда любимая собачка царя, Финетта, бросилась в экипаж своего хозяина и стала тереться мордой об его усы, не встречая сопротивления с его стороны. Финетта, называемая Лизеттой некоторыми современниками, очевидно смешивавшими ее с любимой кобылой царя, имела соперника в лице большого -датского дога, чучело которого находится среди вещей, бережно сохраняемых в галерее Зимнего дворца, подарок шаха Персидского. Кобыла, небольшого роста, но со стальными мускулами, разделяла с догом эту честь. Она служила Петру под Полтавой. Передают, что на долю Финетты однажды выпала политическая роль. Под страхом смерти воспрещалось подавать прошения царю. И вот друзья одного чиновника, приговоренного к наказанию кнутом за преступления по должности, ухитрились привязать к ошейнику прелестного животного остроумно написанное воззвание к милосердию государя. Выдумка увенчалась успехом, пример возбудил подражание, но Петр живо отучил подражателей.
Великий муж часто находил удовольствие и развлечение в довольно дурной компании; надо, впрочем, сознаться, что он совершенно не привык к хорошему обществу, Маркграфиня Байретская - ужасная сплетница и самый злой язычок восемнадцатого столетия; однако должна быть доля правды в ее довольно забавном рассказе о встрече с царем, во время пребывания последнего в Берлине в 1718 году. Петр, уже имевший случай познакомиться с маркграфиней пять лет тому назад, узнав ее, бросился к ней, схватил в охапку, покрывая ее лицо бешеными поцелуями. Она отбивалась, ударяла его по лицу, а он все ее не выпускал. Она жаловалась, ей советовали запастись терпением, она покорилась, но мстила за себя, насмехаясь над супругой невоспитанного монарха и ее свитой. При царице находилось четыреста так называемых «дам». Это были по большей части немецкие служанки, исполнявшие обязанность дам, горничных, кухарок и прачек. Почти все эти особы держали на руках богато разряженных детей, и на вопрос, чьи это дети, отвечали, кланяясь по-русски в пояс: «Царь почтил меня»…
Привычки и обхождение, усвоенные Петром в Немецкой слободе, несколько высшего порядка, сравнительно с социальным уровнем старой Московии, мало подходили к тону дворов утонченного общества Запада. А Петр никогда не прерывал своих старых знакомств. В январе 1723 года, проживая в Москве, он делил свои вечера между старой приятельницей, женой почтмейстера Фаденбрехта, к которой приказывал приносить себе кушанье и питье, доктором Бидлау, аптекарем Грегори, купцами Томсспом, Конау и Мейером, не забывая также девицы Аммон, которой пошел шестнадцатый год, и у которой танцевали до пяти часов утра. И это еще избранное общество! 29 марта 1706 года, в первый день Пасхи, Петр писал Меншикову и заставлял приложить к письму руку друзей, собравшихся вокруг него в такой большой праздник. И мы находим среди членов этого тесного кружка простого солдата, двух денщиков, наконец крестьянина, который по безграмотности заменяет свою подпись крестом, прося сделать добавление «что получил разрешение напиваться три дня».
Это не мешает ему быть, в сущности, очень снисходитель. ным к своей личной прислуге. Нартов рассказывает историю о шкафах, изобретенных государем, чтобы запирать там вместе с постелями денщиков, которые, несмотря на повторные приказания и угрозы, упорно продолжали проводить ночь вне дома, странствуя по притонам. Ключи Петр прятал у себя под подушкой и вставал ночью, чтобы в сопровождении Нартова осмотреть спальные кельи своего изобретения. В одну прекрасную ночь все кельи оказались пустыми. Изумление и страшный гнев: «Так у негодяев крылья выросли. Завтра обломаю их дубинкой». Настало утро, виновные явились к государю, однако он удовольствовался обещанием, в случае повторения, засадить их в тюрьму, лучше охраняемую и менее удобную.
Личный штат царя состоял из шести денщиков, в числе которых были: Татищев, Орлов, Бутурлин, Суворов; двух курьеров для дальних посылок, камердинера Полубояринова, секретаря Макарова и двух помощников секретаря: Черкасова и Памятина. Нартов тоже входил в этот штат в качестве помощника царя в резьбе из слоновой кости и выпиливанию из дерева, чему Петр нередко посвящал по несколько часов в день. Все эти люди составляли исключение из общего правила, по которому все, кому приходилось иметь дело с госуда-. рем, его ненавидели столько же, как боялись; но близкие слуги Петра Великого обожали его, как и впоследствии слуги Великой Екатерины.
Иначе обстояло дело с его сподвижниками, в то же время обыкновенно его любимцами: за исключением Меншлкова, недолго сохранявшими за собой такое звание. Для них временная снисходительность, даже слабость, доходившая до крайних пределов, неизменно заканчивалась резкой переменой настроения и ужасными превратностями судьбы. Пока все шло хорошо, - это были его балованные дети; Петр заботился об их здоровье и благосостоянии с неусыпным вниманием; брал даже на себя хлопоты об их женитьбе. Когда катастрофа с несчастным Алексеем сделала любимцем одного из сыщиков, участвовавших в захвате царевича, Александра Румянцева, один боярин предложил ему в жены свою дочь, пообещав за ней значительное приданое. Сын мелкопоместного дворянина Костромской губернии, Румянцев был беден.
– Ты видел невесту? - спросил Петр.
– Нет, говорят, она неглупа.
– Это кое-что значит, все-таки я хочу ее сам посмотреть. - Он отправился в тот же день на вечер, куда должна была приехать молодая девушка, велел ее себе сейчас же указать, пожал плечами и сказал про себя, но очень громко: «Ничему не бывать!» Повернулся и ушел. На другой день, увидав Румянцева, он опять повторил:. «Ничему не бывать!» Потом добавил: «Найду тебе другую, и не позднее сегодняшнего вечера, приходи к пяти часам». Явившись аккуратно на свидание и усевшись по приказанию царя рядом с ним в одноколке, Румянцев был немало изумлен, увидав, что экипаж остановился перед домом графа Матвеева, одного из самых знатных и богатых лиц государства. Петр дружески поздоровался с графом, целуя его, и сразу заявил:
– У тебя есть невеста; а вот жених.
Без дальних разговоров Матвеева вышла замуж за Румянцева. По уверениям некоторых современников, она уже была - в девятнадцать лет - любовницей государя, и любовницей ветреной! Уличив ее незадолго до того в неверности, Петр избрал такое средство, чтобы приставить сторожа к ее слишком хрупкой добродетели, не пощадив предварительно красавицу от изрядного наказания «manu propria».
Но последующие главы лучше объяснят читателю, сколько достоверности или допустимости, с исторической точки зрения» заключается в этой темной области интимной жизни Петра.
КНИГА ВТОРАЯ. ПРИБЛИЖЕННЫЕ
Глава 1. Сподвижники, друзья и любимцы
«Наш монарх на гору аще сам-десять тянет, а под гору миллионы тянут»… Описывая так своим образным языком одиночество Петра и трудности, встречаемые им на пути проведения в жизнь своих преобразований, Посошков допускает некоторое преувеличенье. Самое восшествие на престол великого преобразователя было, как мы доказывали, торжеством определенной партии; его первые попытки преобразований были ему также внушены окружающими, и впоследствии навряд ли бы он оказался в силах исполнить в двадцать лет работу нескольких столетий, если бы не имел поддержки в довольно значительном числе умных и энергичных сотрудников.
Почва, попираемая его властной стопой и орошаемая потом его чела, напротив, оказалась плодовитой нужными силами, конечно грубыми, но могучими. После работников первого времени, Лефорта, Нарышкина, появились другие, местные и чужеземные, бесспорно не великие вожди, не глубокие политики, но, подобно царю, люди деятельные, подобно ему, обладавшие несложным, поверхностным образованием, но способные развить в самых разнообразных направлениях мощную инициативу, большую находчивость и поразительную настойчивость. Когда не хватало сотрудников, среди родовитой аристократии - что наступило очень быстро (испугавшись резкости мероприятий Петра, задыхаясь от грубости обращения, растерявшись от головокружительной быстроты поступков, старая аристократия держалась в стороне или совсем притаилась), - царь опускается ниже, до самых глубин слоев простонародья, и взамен Матвеева или Трубецкого находит там Демидова или Ягужинского. Таким образом вокруг него собирается школа государственных людей, носящих особый отпечаток, - прототип «деятелен» более недавнего времени, - поочередно солдат, дипломатов и экономистов, людей без определенной специальности, отчасти дилетантов, людей без предрассудков и без сомнений, без страха, если и не всегда без упрека, идущих прямо вперед не оборачиваясь назад, всегда готовых на решительные меры, удивительно приспособленных для быстрого исполнения всяких обязанностей, для смелого принятия на себя всякой ответственности. Именно такие люди нужны были Петру для выполнения совместного с ним дела. Он не требовал от них, да и справедливо, чтобы они являли собой образец добродетели.
