Франсуа Гизо - История цивилизации в Европе
Сила королевской власти, нравственное могущество, служащее ее истинной основой, без сомнения заключается не в собственной, личной воле человека, в данное время облеченного королевским саном. Народы, принимая королевскую власть как учреждение, философы, поддерживая ее как систему, без сомнения, не думали, не хотели признавать над собою господства личной воли одного человека, по самому существу своему узкой, произвольной, прихотливой, невежественной.
Королевская власть нимало не соответствует личной воле человека, хотя и проявляется в ее форме. Она есть олицетворение правовой державности, верховной власти по праву, т. е. той существенно разумной, просвещенной, справедливой, беспристрастной, самобытной воли, которая выше всякой отдельной личной воли, и потому имеет право управлять людьми. Таково значение королевской власти в понятии народов, такова причина, по которой они подчиняются ей. Но существует ли такая правовая верховная власть, есть ли такой высший закон, который имеет право управлять людьми? Несомненно по крайней мере то, что люди верят в существование такой власти, такого закона; они стараются, постоянно старались и не могут не стараться подчинить себя ему. Представим себе, не говорю народ, но хотя бы самое незначительное собрание людей, подчиненное властителю не по праву, а только фактически, властителю, право которого есть право сильного, который в управлении своем нимало не руководствуется ни разумом, ни справедливостью, ни истиною. Человеческая природа восстает против такого предположения; для нее необходимо верить в право. Она ищет себе властителя по праву, лишь ему одному добровольно повинуется человек. Что такое история, как не проявление этого всеобщего факта? Что такое большая борьба, волнующая жизнь народов, как не страстное стремление к правовой верховной власти, стремление встать под руководство ее? И не только народы, но и мыслители твердо верят в существование такой власти, неутомимо ищут ее. Что такое все системы политической философии, как не изыскание правовой верховной власти? Не обсуждается ли в них именно вопрос о том, кто имеет право управлять обществом? Возьмите системы теократическую, монархическую, аристократическую, демократическую; представители их глубоко убеждены, что открыли сущность правомерной верховной власти; все они обещают даровать обществу законного владыку. Такова, повторяю, цель как мыслителей, так и народов, предмет усилий и тех и других.
Да и как не верить в существование правовой верховной власти, как не искать ее? Возьмем самый простой случай: предположим, что нужно совершить какое-нибудь действие, касающееся либо целого общества, либо нескольких его членов, либо одного человека. Совершение этого действия, без сомнения, всегда подлежит известным правилам; всегда существует законная воля, которою следует руководствоваться, которую должно осуществить на самом деле. Проникните ли вы в мельчайшие подробности общественной жизни, возвыситесь ли вы до самых важных ее событий – везде вы найдете истину, требующую приведения ее в известность, найдете справедливую, разумную идею, требующую практического применения. Вот сущность правомерной верховной власти, к которой не перестают и не могут перестать стремиться мыслители и народы.
В какой мере человеческая сила и воля могут олицетворять собою правомерную верховную власть, в истинном смысле этого слова? Есть ли в этом предположении что-либо неизбежное, опасное и ложное? Как судить в особенности об олицетворении правового единодержавия в образе королевской власти? При каких условиях, в каких пределах можно допустить такое олицетворение? Вот важные вопросы, которых нам не придется разбирать здесь в подробности; но мы по необходимости должны были указать на них; а теперь, мимоходом, скажем о них несколько слов.
Я утверждаю – и в этом отношении слова мои подтверждаются здравым смыслом, – что верховная власть, по праву полная и неизменная, никому принадлежать не может, что всякое присвоение ее какой-либо единичной силе опасно и ложно в самых коренных основаниях своих. Отсюда проистекает необходимость ограничения всякой власти, каково бы ни было ее имя, ее форма; отсюда – неизбежная незаконность всякой абсолютной власти, каково бы ни было ее происхождение – завоевание ли, наследственность или избрание. Можно не соглашаться в средствах изыскания правомерной верховной власти; они изменяются, смотря по времени и месту; но никогда и нигде никакая сила не может законно быть признана единственным источником, представителем этой власти.
При всей справедливости этого принципа, королевская власть, в какой бы системе она не проявлялась, представляет собою олицетворение державности по праву. Обратитесь к теократической системе: вы увидите, что король – образ Божий на земле, другими словами, что он олицетворяет собою верховную справедливость, истину, благо. Предложите тот же вопрос юристам: они ответят вам, что король – это живой закон, другими словами, что король есть олицетворение правомерной верховной власти, олицетворение закона, имеющего право управлять обществом. Спросите, наконец, самую королевскую власть, в системе так называемой абсолютной монархии: она назовет себя олицетворением государства, общественного интереса. В какой бы системе, в каком бы положении вы ни рассматривали королевскую власть, всегда и везде вы встретитесь с притязанием ее представлять собою ту правомерную верховную власть, которая одна только способна законно управлять обществом. В этом нет ничего удивительного. В чем заключаются отличительные признаки верховной власти по праву, свойства, проистекающие из самой сущности ее? Прежде всего, это власть единственная в своем роде; истина, справедливость – только одна, а следовательно, может быть только одна правомерная верховная власть. Далее, она постоянна, неизменна, как и сама истина; она стоит выше всех превратностей, случайностей этого мира; она не имеет ничего общего с ними; она относится к миру, как зритель и судья: таково назначение ее. Эти естественные свойства правомерной державности внешним образом все соединяются в королевской власти; она представляется самою наглядною формою, самым верным изображением их. Прочтите сочинение Бенжамена Констана, в котором он так остроумно представил королевскую власть нейтральною, посредническою силою, возвышающеюся над случайностями, над волнениями общества, и принимающею участие только в важнейших кризисах его. Такая картина не напоминает ли вам положения правомерной верховной власти в управлении обществом? В этой идее есть, без сомнения, нечто поразительное для ума, потому что она с чрезвычайною быстротою перешла из книг в факты. Один государь сделал ее даже – в бразильской конституции – основанием своего престола; в этой конституции королевская власть является посредником, возвышающимся над действующими властями в качестве зрителя и судьи в политической борьбе.
С какой бы точки зрения мы ни рассматривали королевскую власть, сравнивая ее с идеею правомерной державности, вы найдете между ними большое внешнее сходство, которое не могло не поразить умы людей. Вот почему каждый раз, когда воображение или мысль людей обращалась предпочтительно к созерцанию или изучению правомерной верховной власти, ее природы, ее отличительных признаков – люди склонялись на сторону королевской власти. Когда перевес принадлежал религиозным идеям, постоянное размышление о Боге, о божественных свойствах приводило людей к монархической системе. Когда в обществе преобладали юристы, привычка изучать под именем законов сущность правомерной верховной власти благоприятствовало развитию учения об олицетворении этой власти в королевском сане. Внимательное, напряженное размышление о природе и свойствах правомерной державности всегда давало силу и вес королевской власти, отражавшей в себе эту державность, если только тому не препятствовали другие причины. Бывают, кроме того, времена, особенно благоприятствующие такому олицетворению, – времена наибольшего развития индивидуальных сил, со всеми своими случайностями и прихотями, времена всеобщего господства эгоизма, основанного либо на невежестве и грубости, либо на испорченности нравов. В такое время общество, отданное на жертву личным силам и лишенное возможности возвыситься с помощью добровольного содействия этих сил до общей воли, соединяющей и укрощающей их, – общество, говорю я, страстно жаждет верховной власти, которой принуждены были бы подчиниться все частные лица; и лишь только является какое-нибудь учреждение, носящее в себе некоторые признаки правомерной верховной власти, обещающее установить действие этой власти, – общество страстно примыкает к такому учреждению, подобно изгнаннику, укрывающемуся в церковной обители.
Такие явления нередки во времена юности народов, в эпохи, подобные той, которую мы недавно изучали. Королевская власть вполне соответствует этим эпохам брожения, когда общество жаждет правильной организации, устройства, но не умеет воспользоваться для этого согласным и свободным содействием отдельных индивидуальных сил. Бывают и другие эпохи, когда польза королевской власти обусловливается совершенно иными причинами. Почему республиканский Рим, до такой степени близкий к распадению, существовал еще пятнадцать столетий под именем империи, которая в сущности была не чем иным, как систематическим упадком, продолжительною агониею? Это было делом монархической власти; она одна только могла поддерживать общество, которому угрожал разрушением эгоизм. Императорская власть пятнадцать веков предупреждала падение Рима. Итак, в известные времена одна только королевская власть может замедлить распадения общества; бывают и другие времена, когда она одна может ускорить возникновение общества, – в обоих случаях потому именно, что она яснее, сильнее всякой другой формы правления представляет собою идею правомерной верховной власти и пользуется влиянием, свойственным этой власти. В какую бы эпоху мы ни рассматривали королевскую власть, мы увидим, что ее существенный характер, нравственное начало, истинное ее значение, ее внутренняя сила, заключается в следующем: она есть образ, олицетворение, внешний представитель той единственной, высшей, несомненно, законной воли, которая одна имеет право управлять обществом.
