Андреа Жапп - Ледяная кровь
– Да, он очень дорог мне. Я воспитала его. Как вы знаете, его мать умерла при родах. Клеман никогда не огорчал меня, не причинял душевных страданий. Он всегда был на моей стороне. И сейчас, когда мне так одиноко, он со мной.
Леоне понял намек на Матильду и предпочел сменить тему.
– Могу ли я, мадам, попросить вас о милости?
– Конечно.
– Я прошу вашего разрешения прийти вечером и забрать Клемана. Мне нужна его помощь.
– Я разрешаю вам, мсье. Но умоляю вас, помните, что он еще ребенок, а не закаленный воин, как вы.
– Не волнуйтесь, мадам, я прослежу за ним.
Но Аньес не покидала тревога, и она решила поговорить с Клеманом, потребовать, чтобы он не переступал определенные границы ради их общей безопасности.
Алансон, Перш, декабрь 1304 года
Если Артюс д'Отон думал, что труднее всего будет найти рыцаря де Леоне и уж тем более вызвать его на откровенный разговор, то вскоре он был вынужден переменить свое мнение. Уже стремительно сгущались зимние сумерки, пока граф терпеливо ждал у мрачной двери Дома инквизиции. Вот уже целый час он ходил взад и вперед, притоптывая ногами в тщетной надежде согреться.
Он долго мучился сомнениями, спрашивая себя, не лучше ли поговорить с клириком Аньяном в его маленьком кабинете. Но потом он отбросил эту идею, решив, что Аньян испугается длинных ушей и замкнется, как устрица.
Наконец тяжелая дверь, обитая гвоздями, открылась. На пороге появился уродливый молодой человек.
Граф д'Отон позволил ему отойти на некоторое расстояние, а затем догнал в три прыжка. Молодой секретарь испуганно обернулся, опасаясь, вероятно, нежеланной встречи. Но его страх мгновенно исчез. Улыбка озарила его уродливое лицо, придав молодому человеку почти трогательный вид. Клирик низко поклонился, пробормотав:
– Мсье граф… Я сначала вас не узнал, прошу прощения.
– Охотно прощаю вас. Как поживаете после смерти этого мерзкого Флорена?
– Прекрасно, монсеньор. Словно вдруг исчезла самая худшая из теней, порожденных адом. – Аньян заколебался, но потом задал вопрос, вертевшийся у него на языке: – А… мадам де Суарси, оправилась ли она после пыток?
Поняв, что молодой человек не осмеливается спросить о том, что его волнует больше всего, Артюс ответил:
– Вполне. Она очень мужественная, и ее хранит Господь. Она часто вспоминает вас, выражая горячую признательность.
– Правда? – прошептал Аньян, заливаясь краской до самых корней волос. – Скажите ей, что она зря благодарит меня. Скажите ей, прошу вас, что это я ее вечный должник. Мадам подарила мне самый прекрасный подарок, на который я даже не мог надеяться. Я всегда буду вспоминать о ней в своих молитвах. Скажите ей, умоляю вас… при всем моем уважении, мессир.
У Артюса возникло смутное чувство, что молодой человек говорит с ним так, словно они оба владеют чудесной тайной. Впрочем, граф терялся в догадках. Решив все прояснить, он предложил:
– Вы окажете мне честь, если поужинаете со мной. Затем я должен буду вернуться в Отон.
– О, монсеньор, это честь для меня.
– Знаете ли вы таверну, где подают не такое жесткое мясо, как в «Красной кобыле» и где мы могли бы спокойно поговорить?
– Конечно. Таверна «Мотыга»[62] на Горшечной улице. Мне расхваливали ее. Только… Мясо там вкусное, но недешевое.
Это уточнение вызвало мимолетную улыбку у самого богатого – после брата короля мсье Карла де Валуа* – человека в Перше.
– Это мне по душе. «Мотыга» вполне подойдет, чтобы достойно отпраздновать смерть негодяя Флорена.
Таверну «Мотыга» держал известный на всю округу повар, бывший брат-мирянин ордена тамплиеров. Он никогда не давал обета и покинул военный орден после последнего неудачного крестового похода. Как он сам говорил, горечь от потери христианского Востока и полная победа сарацин навсегда отбили у него желание следовать за войсками в телеге, груженой горшками и котелками. Первая перемена состояла из сладкого вина и фруктов. Артюс не мог нарадоваться: мэтр Мотыга привез из своих путешествий по миру удивительные рецепты лакомых блюд. Ароматный запах второй перемены, впрочем, простой на вид, – мясного бульона, приправленного шафраном, тимьяном и петрушкой, – только укрепил графа в сложившемся мнении.
Они разговаривали о разных пустяках: об урожае, Ги д'Андерлехте,[63] крестьянине, ставшем ризничим, который немало скитался по свету, дойдя до Иерусалима. Вернувшись в свой родной город, расположенный в нескольких лье к югу от Брюсселя, он умер. Никто толком не знал, почему вот уже на протяжении многих лет существовал настоящий культ д'Андерлехта.
Напряжение Аньяна постепенно спадало. После небольшого стаканчика вина его бледность, свидетельствовавшая о том, что он постоянно недоедает, сменилась легким румянцем. Он ел с наслаждением, но в то же время боялся демонстрировать свой аппетит. Артюса охватила почти отеческая нежность. О чем думал Аньян, почти монах? Чего граф не понимал в этом ясном взгляде, пронизанном голодом, который наконец можно было утолить? Путешествуя по миру, он тоже не раз терпел и голод и холод. Артюс решил дождаться конца третьей перемены: бедра косули в кисло-сладком маринаде, приготовленном из белого и красного вина, уксуса и айвового желе.
– Господи Иисусе, какая роскошь, – прошептал Аньян, наевшийся на неделю.
Мэтр Мотыга подошел к их столу, на котором стояли свечи, и с удовольствием выслушал заслуженные похвалы. Он был опытным хозяином таверны и поэтому не стал долго задерживаться. Подав в конце пиршества кувшин яблочного сидра, способствовавшего пищеварению, он удалился.
Лицо Аньяна стало малиновым, но этот румянец был вызван не робостью. Артюс д'Отон начал:
– Аньян, полагаю, вы знаете одного из моих приятелей, рыцаря Франческо де Леоне.
Аньян выпрямился и сказал твердым голосом, хотя и много выпил:
– Он человек Света, чистого и мужественного сердца. Посланник Бога в Его бесконечной милости. Он спас мадам де Суарси и убил чудовище тьмы.
– Разумеется. Он опередил меня на несколько часов, – неловко добавил граф, которого до сих пор мучила мысль, что не он вырвал Аньес из когтей инквизитора.
Но реакция тщедушного клирика удивила графа. Тот буквально оборвал его на полуслове:
– О каких часах вы говорите? Да знаете ли вы, какой пыткой были эти несколько часов для мадам Суарси, попавшей в руки Никола Флорена, мсье? А я знаю. Я заткнул уши руками, чтобы не слышать ее отчаянных криков.
Если бы этот упрек не был столь справедливым, Артюса д'Отона, несомненно, оскорбил бы тон клирика. Молодая служанка, свежая как бутон розы, поставила перед ними закуски, а потом, улыбнувшись, исчезла, избавив их от необходимости продолжать разговор. Они молча ели гречневые лепешки с медом и зизифусом.[64] Потом Артюс сказал:
– Я должен передать рыцарю важное послание. Вы не знаете, где я могу его найти?
Аньян поднял голову, поджал губы, а затем ответил тоном, не терпящим возражений:
– Не заблуждайтесь, монсеньор. Конечно, яблочный сидр ударил мне в голову, что, как я надеюсь, извиняет мою дерзость. Но в этом маленьком, тщедушном уродливом теле, которое вы видите перед собой, живет храбрая душа. Впрочем, она была вознаграждена жестом мадам де Суарси.
Ничего не понимая, граф д'Отон спросил:
– Что вы хотите этим сказать?
– При всем моем уважении к вашему положению, репутации и дружбе детства с нашим королем, я ни секунды не верю в эту басню. Вы незнакомы с рыцарем де Леоне, и никакого послания не существует.
Мужество и неожиданная дерзость молодого человека неприятно поразили Артюса, и он воскликнул:
– Черт возьми! Ну и дела! Да знаете ли вы, молодой нахал, что я давал взбучку наглецам и за меньшее?
– О! В этом я нисколько не сомневаюсь. Я не боюсь, – заупрямился тщедушный человечек. – Я прикоснулся к чуду. Она улыбнулась мне и погладила мою руку. Я никогда не сделаю и даже не скажу того, что может поставить даму де Суарси в опасное положение или просто вызвать ее недовольство.
И снова преданность, которую все демонстрировали к той, что пленила сердце Артюса. В нем опять заговорила ревность:
– И почему же моя встреча с рыцарем может рассердить мадам де Суарси?
– Потому что рыцарь Франческо де Леоне спас ее и она бесконечно признательна ему за это. Какое странное и чудесное совпадение! Божественное, скажу я вам. – Аньян немного подумал, потом добавил: – Мсье, я чувствую, что вы глубоко порядочный человек. Доверие, которое вам засвидетельствовала мадам де Суарси на моих глазах, подтверждает мои предположения. Сегодня вечером вы оказали мне великую честь, пригласив на столь роскошный пир. Но… но я попытаюсь злоупотребить вашей благожелательностью.
– Как?
– Попросив вас оказать мне еще одну честь.
– Какую?
– Скажите правду, монсеньор. Ничто не может принудить вас к этому, я в этом уверен, если только не уважение, которое вы могли бы питать ко мне.
