Игорь Козлов - По следам «Турецкого гамбита», или Русская «полупобеда» 1878 года
И вот уже отсюда непременно родилась бы та самая победа коренного перелома в войне, к которой столь стремились и на которую впоследствии указывали авторы «Описания Русско-турецкой войны…» из Военно-исторической комиссии Главного штаба:
«Но на деле более крупная забалканская операция, по причине отсутствия соответствующих средств, и без того в ближайшее время (после 8 (20) июля. – И.К.) состояться не могла. Самое же появление и остановка значительной части армии противника (отряд Османа-паши. – И.К.) в районе, досягаемом ударам русской армии, являлись для последней весьма выгодными: представлялась возможность одержать именно столь желанный решительный тактический успех над крупной частью армии противника, тем более важный, что подставилась удару отборная боевая турецкая армия. Требовалось, конечно, чтобы удар нанесен был с целью полного уничтожения этой противной армии, привлекая для этой цели все силы и средства, без коих временно можно было обойтись в других направлениях»[411].
Однако к этому выводу авторитетных специалистов императорского Главного штаба одни вопросы. «Отборная» армия Османа-паши после победы 8 (20) июля вовсе не «подставилась», а спешно окапывалась и имела все возможности усиливаться. В этих условиях новый удар по ней под руководством все того же Криденера почему-то назывался «весьма выгодным»?! И это в то время, когда за Балканами Гурко уже доказал свое умение побеждать. Тем не менее именно сильнейший и более удачливый был оставлен без поддержки. Для разгрома Сулеймана-паши, который еще и не думал вгрызаться в землю на оборонительных позициях, «соответствующих средств» не нашлось, а вот для выбивания турок из укрепленной Плевны должны были быть привлечены «все силы и средства». Странная логика. Не правда ли? Сколько сил потребовалось для обложения Плевны только с трех сторон и сколько достаточно было направить для поддержки Гурко? Перевес на стороне Плевны очевиден.
Так что тот самый «желанный решительный тактический успех» имел хорошие шансы возникнуть уже в июле. Но произошло бы это не у Плевны, а за Балканами.
Поэтому Гурко был совершенно прав, когда писал, что «самое большое пятно» на репутацию главнокомандующего великого князя Николая Николаевича «кладет вторая Плевна». Именно повторный штурм Плевны 18 (30) июля, произошедший вследствие «настойчивости» великого князя, стал, по мнению Гурко, «причиной наших неудач»[412]. Второе поражение под Плевной еще сильней затянуло русскую армию в ловушку на правом фланге, похоронив перспективные варианты достижения скорейшей победы.
Не только «Первой», но и «Второй», и «Третьей Плевны» могло просто не быть. Для этого не хватило разумной осмотрительности и стратегического видения. Ход войны мог пойти по совершенно иному варианту.
Но этого «иного» не случилось. Мышление русского командования не смогло вырваться из плевненской ловушки. В очередной раз подтвердилось, что на войне недостаток воли у командиров страшнее не только их недомыслия, но и недостатка солдат. При этом воля командиров нужна была и в осторожности, и в решительности. После 8 (20) июля осторожности не хватило под Плевной, решительной же поддержкой обделили Передовой отряд.
Такой характер армейского руководства вполне логично довел до «Третьей Плевны». Оставим пока неумолимо встающий вопрос: а какого черта мы в третий-то раз навалились на Плевну и уложили в землю тысячи солдат? Ну, ладно, случилось… И вот здесь вновь потребовалась решимость совершить маневр силами с целью поддержать успех Скобелева. Однако увы!.. Похоже, что по степени упущенности шансов победить в «Третьей Плевне» русское командование оказалось в числе лидеров по итогам военной истории XIX в.
Надо еще раз поблагодарить Бориса Акунина. Мы знаем Ватерлоо: «заблудившийся» Груши… упертый Веллингтон… и вовремя подоспевший Блюхер. Эти факты-символы величайшей битвы засели в нашем сознании со школьной скамьи. Но ведь острота и трагизм разновариантности Плевны не менее сильны. И в этом смысле «Третья Плевна» – это наше Ватерлоо. Как самозабвенный натиск французских солдат и гений Наполеона не смогли искупить роковых ошибок его полководцев, так и стойкость русских воинов и доблесть Скобелева не переломили… Нет, не мужества защитников Плевны… безвольной посредственности русского командования. А рок случайностей и абсурдов всегда тяготеет над таким руководством. Ну, разве не абсурд, как писал Куропаткин 15 (27) сентября 1877 г., что «у нас вели главную атаку 22 батальона, а демонстрировали 60 батальонов». В этом он видел главную причину неудачи третьего штурма Плевны. «Можно не сомневаться, – писал Куропаткин, – что атакуй мы шестьюдесятью, а демонстрируй двадцатью – и победа была бы наша»[413]. Неумение сосредотачивать превосходящие силы в решающем месте и в нужный момент вновь, как и в дни «Второй Плевны», было продемонстрировано с очевидной наглядностью.
А почему выбор дня штурма пал на 30 августа (11 сентября)? Ведь, казалось бы, все было против этого. Предшествовавшая штурму четырехдневная артиллерийская подготовка оказалась неэффективной. Вечером 29 августа (10 сентября) пошел дождь, явно усложнивший условия штурма. Сама природа зло посмеялась над упрямством русского командования. После неудачного штурма 1 (13) сентября дождь, словно по приказу, резко прекратился.
Тем временем из России подходили значительные подкрепления. 2 (14) сентября Систовскую переправу начинали переходить гвардейские части. Ими можно было усилить наиболее перспективные участки атаки, укрепить резервы, увеличив тем самым возможности для маневра. Если обо всем этом и думали, то в расчет реальных действий не приняли.
Думали о другом. Если отменить штурм, то как и чем оправдать гигантский расход снарядов, порчу от частой стрельбы артиллерийских орудий? К тому же 30 августа (11 сентября) было днем именин Александра II. И конечно же, Николай Николаевич загорелся желанием положить поверженную Плевну к ногам именинника. Ну, а еще очень хотелось загладить позор от двух предыдущих «пощечин» Османа-паши. В русской главной квартире уже прекрасно знали, что по Петербургу гуляют остроты типа той, что нынешняя кампания – неудачный задунайский пикник семьи Романовых. А в итоге – дефицит снарядов, порча орудий, карьерные страхи, тщеславные помыслы и пылкие амбиции – все искупалось кровью солдат и офицеров.
А ведь к 15 (27) августа у «Третьей Плевны» появилась реальная альтернатива. И она вновь лежала за Балканами и опять требовала направить удар по войскам Сулеймана-паши. Именно в этот день Игнатьев написал, что «теперь необходимо принять решительные меры и перейти в наступление против Сулеймана, чтобы воспользоваться расстройством его батальонов…». Но Непокойчицкий с Радецким «воспользовались» этим по-иному. «Меня бесит, – спустя всего несколько дней писал Игнатьев, – что теряют золотое время и благоприятные минуты безвозвратно»[414]. Время действительно стремительно утекало, а Николай Николаевич опять, как и после «Первой Плевны», поленился (или побоялся) сам прибыть на Шипку, оценить ситуацию и убедить Радецкого в необходимости наступления. Ведь он так загорелся этой идеей! А в итоге так быстро потух…
Но именно 15 (27) августа – 20 августа (1 сентября) было самым благоприятным временем организации флангового удара по изможденным войскам Сулеймана-паши. И 22 августа (3 сентября) вполне могло бы стать не днем выбивания 6 батальонов Рифата-паши из Ловчи, а днем начала контрнаступления русской армии на южном фронте. На залечивающие раны войска Сулеймана-паши обрушились бы как минимум 22 тысячи свежих русских солдат, тех самых, которые в текущей реальности были сконцентрированы для атаки Ловчи. И это не считая отряда на Шипке, где для противодействия фланговому охвату Радецкий вынужден был держать в резерве до 14 батальонов. Превосходство же над турками в коннице и артиллерии было подавляющим.
Именно флангового контрнаступления русских более всего в то время опасался Сулейман-паша. Идти на соединение с Османом или Мехмедом-Али он считал принципиально недопустимым, так как в этом случае русские могли снова спуститься в долину Тунджи и угрожать Адрианополю. После 18 (30) августа он стал усиленно готовиться к обороне, обратив особое внимание на укрепление флангов. Только в самом конце августа – начале сентября Сулейман получил четыре тысячи человек укомплектования и подкрепления в составе 10 батальонов и одного полка сирийской конницы. Однако он был вынужден отправить 5 батальонов и 10 сотен в Плевну, следовательно, его отряд увеличился всего на 5 батальонов и уменьшился на 4 сотни[415]. Даже на конец ноября отдохнувшая и пополнившаяся турецкая армия на южной стороне Балкан насчитывала 21 890 человек при 54 орудиях[416]. В конце же августа готовых к отражению русского наступления строевых солдат у Сулеймана-паши никак не могло быть более 18 тысяч.
