Сергей Кравченко - Кривая Империя (Книга 1 - Князья и Цари)
Мало на Руси найдется персонажей, которые до такой степени "сделали" Историю и народные массы, как Иван Грозный.
16 января 1547 года Иоанн IV Васильевич венчался на царство. Весть о воцарении Иоанна понеслась по стране вдогонку за сватьей грамотой. В той грамоте было сказано: "Когда к вам эта наша грамота придет и у которых будут из вас дочери девки, то вы бы с ними сейчас же ехали в город к нашим наместникам на смотр, а дочерей девок у себя ни под каким видом не таили б. Кто ж из вас дочь девку утаит и к наместникам нашим не повезет, тому от меня быть в великой опале и казни. Грамоту пересылайте между собою сами, не задерживая ни часу". Вот так!
Этот, совсем уж сказочный, эпизод полон страсти, надежд, опасений и романтики. Будто ожила на миг Русь Владимира и Мстислава.
На практике все, однако, было не столь занимательно. Потные гонцы мотались по губерниям. Отцы приличных семейств чесали в затылке: что есть "дочь-девка"? Непонятно и страшно было также значение слова "казнь". И совсем уж жуткие сцены представлялись в мужском воображении. Вот к царю приводят целые толпы дочь-девок. Что и как он с ними будет делать?
Но все обошлось местными конкурсами красоты. Во втором туре в Москве победила Анастасия, "девушка из одного из самых знатных и древних боярских родов: дочь умершего окольничего Романа Юрьевича Захарьина-Кошкина". Историк простительно преувеличил древность и знатность рода Анастасии - она была первой "Романовой". Царь тоже полюбил ее с первого взгляда.
3 февраля отгуляли свадьбу. Тут и начались какие-то нелады с Небом.
12 апреля вспыхивает сильный пожар в Москве. 20 апреля - другой. 3 июня падает большой колокол - "Благовестник". Теперь нескоро на Руси услышат благую весть.
21 июня - снова страшный пожар. При сильном ветре море огня несется от очага в церкви Воздвижения на Арбате по крышам домов и поглощает весь западный край столицы до реки Москвы. Тут же вспыхивает маковка Успенского собора в Кремле, пылает и сгорает вся царева, казенная и божья недвижимость: "царский двор", "казенный двор", Благовещенский собор, Оружейная палата со всем оружием, Постельная палата с казною, двор митрополита. В каменных церквях остались только стены; погорело все добро, которое горожане натащили под божью защиту. Только в главном, Успенском, соборе уцелел иконостас. Митрополит Макарий, крупный средневековый писатель, едва остался жив, прижав к груди чудотворную икону Богородицы, лично рисованную праведным митрополитом Петром. Из обложенного огнем Кремля митрополита спускали на веревках к реке, так и веревки оборвались, и Макарий расшибся до бесчувствия. Сгорели все торговые ряды, лавки, посады, все, что окисляется при нагревании. Ну, и народу, конечно, погорело 1 700 душ.
Царь с молодой женой и боярами уехал от такой беды на дачу в Воробьево.
Тут, конечно, что-то было не так. Жара стояла, но это - пустое. Обезумевшие толпы москвичей напомнили Ивану страшные ночи детства, огонь московского пожара смешался в его зрачках с безумным душевным огнем. А тут еще начальники, ответственные за противопожарную безопасность, стали путать след. Стали говорить, что Москва сгорела не просто так.
- А как? - побежали мурашки по спине царя.
- А вот как. Стало нам, государь, доподлинно известно, что некие чародеи вынимали сердца человеческие, мочили их в воде, водой этой кропили по улицам. Как же Москве было не загореться?
В общем, Челяднин, Скопин-Шуйский, протопоп Бармин - сочинители этих сказок - плохо повлияли на процесс душевного умиротворения Иоанна, начатый нежной женитьбой. Взыграли ненависть и подозрительность, вспыхнуло кровавое Чувство! Был учинен "розыск".
26 июня бояре из спецслужб согнали на площади Успенского собора "черных" то ли от сажи, то ли по происхождению людей и стали строго спрашивать, кто запалил город славный. Все дружно и точно отвечали, что это княгиня Анна Глинская с детьми колдовала. Чекисты засомневались. Было ясно, что "черные" ненавидели Глинских и за старые дела, и за продолжающиеся их бесчинства при Иоанне. К тому же, мы помним, что Глинские - это последние близкие родичи царя по матери. Трудно было их не терпеть, еще труднее обидеть. Но достали!
Дядя царя Юрий Глинский стоял тут же и все это слышал. От греха он решил перепрятаться в Успенском соборе, но бояре и туда запустили чернь. Глинского убили в соборе, труп выволокли на базарную (Красную) площадь, где казнили уголовников. Начался беспредел. Били насмерть всех Глинских, около-Глинских и типа-Глинских. Забили насмерть целую делегацию каких-то Северских бояр, которых просто попутали с Глинскими.
Бунт полыхал, как давешний пожар, и, казалось, потушить его не в силах человеческих. А Бог - ясно и дураку на паперти - палец о палец не ударит. Чем-то царство Иоанново становилось ему не в масть. Толпа черного народа, перебив всех встречных в ярком платье, стала вспоминать, какие еще Глинские бывают.
- Э! Так есть же еще бабка царева, Анна - самая главная колдунья! Она у царя на госдаче прячется! - подсказывали скромно одетые молодые люди без трудовых мозолей.
Толпа рванула на Воробьевы Горы. Стали дерзко кричать на царя, давай сюда бабку, всех Глинских, какие есть, и, вообще, давай всех сюда и будем разбираться, чего ты нам на шею навенчал! Хотели взять малолетку на испуг.
Ответ был мгновенным и взрослым. Сбоку вышли люди с нехорошими лицами, быстро вырубили нескольких крикунов и заводил. Толпа замерла.
- Ну, что, люди добрые, заскучали? Зрелищ хотите? Их есть у меня! Вот, к примеру, посмотрите на казнь воров.
Тут же стали чинно и медленно резать, рубить, вешать главарей. Народ стоял оцепенело и делал вид, что он не при делах, а сюда пришел просто так, поглядеть на представление.
Наступил покой. Глинские были низвергнуты. Но и бояре не восторжествовали. Вот, казалось, им прямая дорога в совет к царю других-то никого нету. Так не зовет государь своих бояр. Чем-то не любы ему остатки Шуйских, Темкин, Бармин, Челяднин. Иоанн вообще совершает подлинную геральдическую революцию: раз мне бояре подозрительны, а друзья юности нужны, то я и выберу друзей себе сам.
Так во дворце появляются два фаворита - простой, неглавный попик погорелого Благовещенского собора Сильвестр и Алексей Адашев. А это кто? А никто. Адашев получает место "ложничего" - взбивает перины и ведет с царем душевные беседы на сон грядущий. Эти беседы были царю необходимы. Он ясно осознавал свою греховность и искал спасения души в исполнении тяжкой миссии помазанника божьего. "Нельзя ни описать, ни языком человеческим пересказать всего того, что я сделал дурного по грехам молодости моей", - писал потом Иоанн церковному собору.
Теперь новые друзья уверяли царя, - и он им верил, - что пожар подвел черту под списком непрощенных грехов, и далее все будет хорошо. Сильвестр, Адашев, искупительный пожар московский и медовый месяц подействовали благотворно на царя. Все заметили добрую перемену в его характере. Он стал мягок и озаботился смягчением нравственности масс. Три года Иоанн уговаривал людей жить дружно. Он сам выходил на площади и обращался к толпе с увещеваниями. Иностранные послы доносили о нем, как о "словесной премудрости риторе".
Но народ слушал, да кушал. В двадцать лет Иоанн наконец повзрослел и решил устроить порядок на демократической основе. Был созван съезд изо всех концов страны. Царь обратился к делегатам с Лобного места. Сначала он долго каялся митрополиту и публике, потом воззвал от чистого сердца: "Люди Божии и нам дарованные Богом! Молю вашу веру к Богу и к нам любовь: оставьте друг другу вражды и тягости". Потом царь пообещал лично рассматривать и справедливо решать крупные дела. Съезд разъехался в недоумении.
А царь пожаловал Адашева в окольничии, поручил ему принимать челобитные от бедных и обиженных, не бояться сильных и славных, руководить судом по своему усмотрению. Так был сломан старый порядок. Бояре учились терпеть "подлых" начальников.
Теперь молодому царю нужно было славно повоевать. Сбоку оставалась недобитая Казань, ею и занялись. Царь сам сел в седло, три года - с 1549 по 1552 - глядел на басурманский город через великую Волгу, положил немало войска, но настоящей победы не добился. Пришлось ставить в Казань наместника с согласия правоверных. Получалось какое-то новгородское безобразие.
На всякий случай наместнику Микулинскому придали сторожевой полк. Пока Микулинский добирался до Казани, два татарина из его свиты убежали вперед, взбунтовали страстями всякими мирных жителей и заперли город.
Еще не успокоили своих татар, как неожиданно на Тулу налетели крымские. Царь, оказавшийся поблизости, сильно испугал крымцев, они бежали, бросая коней.
Тут уж всерьез взялись и за Казань. Она была осаждена 150-тысячным войском с большой артиллерией. Царь был во всей красе. Татары с удивлением смотрели со стен, как русские отряды, - каждый в свой черед, а не навалом, как обычно, - бросались на штурм. Иоанн вспомнил прародителя Владимира и стал искать, откуда казанцы воду берут. Источник был найден и взорван "размыслом" - немецким инженером, "искусным в разорении городов". Следом взлетела на воздух и крепостная стена. С устроенной вплотную к городу башни по осажденным били снайперы. Битва была страшной и жестокой. К концу ее в Казани не осталось никого: царь велел пленных с оружием не брать, а ни один казанец оружия не сложил.
