Френсис Кроуфорд - Две любви
Рыцари молчали, зная, что смелая королева намекала о муже.
- Что касается этого англичанина,- сказала она после минутного молчания,- то он мне не принадлежит, и я не могу отдать его вам. К тому же, я должна сама оказать ему почести, а не вы. Это - мой друг.
Она милостиво улыбнулась, потому что всегда была довольна, когда хвалили при ней Жильберта. Вместе с тем она радовалась, что никто не догадывался о том, какую честь она оказала бы ему, если бы он согласился. Между благородными рыцарями старыми и молодыми многие днем и ночью мечтали о ее красоте, но не смели поднять на нее глаза.
Вслед за этим она удалилась со своими рыцарями, и почти все присутствовавшие последовали за ней, покинув короля.
Когда она исчезла, то король встал, отдал свой меч камергеру, стоявшему рядом, и пошел в соседнюю палатку, где была устроена часовня. Его глаза были опущены, а руки скрещены, как будто он шел в церковной процессии. Неожиданно раздался звон колокольчика.
Солнце садилось, и уже наступило время вечерней службы. Король встал на колени перед богатым алтарем, и, помолившись о силе и храбрости для одержания победы за святой крест, он также вознес к небу в глубине своего сердца мольбу, чтобы небо тем или другим способом освободило его от дьявольской женщины, которая тяготила его жизнь и губила душу.
III
Весь день и часть ночи немцы тысячами прибывали в лагерь, изнуренные, наполовину голодные, на истощенных лошадях, которые с трудом могли переставлять ноги, или пешком. Они шатались, как пьяные люди, были так истомлены, что почти ослепли от слабости. Но паника недолго продолжалась, так как около двадцати сельджуков, бросившихся в последний раз на авангард отступившей колонны, были окончательно рассеяны герцогом Швабским, так что остатки армии пришли, по-видимому, в порядке, захватив с собой большую часть поклажи. Сельджуки не пробовали отнять добычи, что могло стеснять их в смелых атаках и быстрых отступлениях.
Последним из всех на заре прибыл сам император, прикрывая арьергард своей армии избранными людьми. Он нисколько не устал, хотя его большая лошадь спотыкалась под ним, оставшимся сильным и мощным, как будто он не был на седле около четырех дней и четырех ночей.
Когда солнце взошло, то большой штандарт Священной Римской империи развевался перед императорской палаткой, хотя Конрад не отдыхал, но уже стоял на коленях за утренней обедней с Людовиком. Вдали, к югу, тянулись длинными линиями немецкие палатки близ берега озера, где накануне Элеонора расположила свое войско. Многочисленные маленькие группы людей и мулов сновали и уходили между лагерем и отдаленным городом Никеей. На французской линии, где начались приготовления к отъезду, люди развязывали поклажу; им сказали ночью, что император жив и здоров, что не нуждаясь в помощи, будет в лагере утром.
Тайная радость тогда оживила дам, и те, которые не получили ни ушибов, ни ранений после вчерашнего события, призывали своих горничных и проводили приятные часы перед своими серебряными зеркалами. Они забавлялись, примеряя шелковые материи и вышивки, полученные в подарок от греческого императора. Почти чудом ни одна из них, кроме Беатрисы, не была серьезно ранена, но многие из них были ушиблены и очень устали. Они вполне были расположены требовать выражения симпатии других, принимать визиты в своих палатках, спорить о шансах войны и красоте Константинополя до тех пор, пока не начинали ссориться между собою, после чего в тот день они более не говорили о войне.
Затем королева прошла вместе со свитой из своей палатки посреди линии дам, расположенной как можно далее от палатки короля. Оставив своих дам у дверей палатки Беатрисы, она вошла к ней и села у ее изголовья.
Молодая девушка была очень бледна и поддерживалась подушками; ее веки оставались полузакрыты, хотя было очень мало света под двойным толстым полотном палатки, а горевший в жаровне древесный уголь делал палату слишком жаркой.
Большого роста нормандка с желтыми волосами сидела возле нее и обмахивала ее лицо большим греческим веером из перьев.
Королева оставалась на мгновение неподвижной, так как Беатриса не открывала глаз, потому что Элеонора вошла без шума. Но когда служанка увидела королеву, ее лицо вытянулось, а рука перестала обмахивать веером. Элеонора взяла его из ее рук, жестом приказала уступить ей место и, заняв ее место, стала исполнять обязанность служанки.
Услышав шум шелковых юбок и чувствуя, что другая рука машет веером, больная сделала движение, но не открывая глаз, так как ее голова болела, и она боялась света.
- Кто там? - спросила Беатриса слабым голосом.
- Элеонора,- ответила тихо королева.
Продолжая обмахивать веером, она взяла красивую, маленькую ручку, лежавшую возле нее на краю постели. Глаза Беатрисы выражали удивление, так как если королева и была добра, то она никогда не сближалась с придворными дамами. Молодая девушка сделала движение, как будто хотела приподняться.
- Нет,- сказала Элеонора, лаская ее, как ребенка,- нет... нет. Не надо двигаться, дорогая крошка... Я пришла посмотреть, в каком вы положении... Я не имела намерения вас пугать!..
Она ласкала шелковистые, темные волосы молодой девушки и с внезапным побуждением наклонилась и поцеловала ее бледный лоб. После этого она обмахнула его веером, потом еще раз поцеловала, как будто это была ее собственная дочь, а не женщина почти одинаковых с ней лет.
- Благодарю вас, ваше величество,- сказала она слабым голосом.
- Со вчерашнего дня между нами не существует более благодарности. Вернее, если уже благодарить, то я должна это сделать, так как вы следовали за мною с единственной другой дамой, остальные же триста остались позади. Нас связывает более этого еще то обстоятельство, что нас спас обеих один и тот же человек.
Она остановилась и посмотрела вокруг себя. Нормандка почтительно стояла возле выхода из палатки, скрестив руки под складками передника, приподнятого под кушак, как у служанок.
- Ступайте,- сказала королева спокойным голосом,- я позабочусь о вашей госпоже, и не оставайтесь у входа палатки, а удалитесь.
Женщина низко поклонилась и исчезла.
- Да,- сказала Беатриса, когда они остались одни.- Я видела, как Жильберт Вард остановил вашу лошадь, а ваша остановила мою. Он спас нас обеих.
Наступило молчание, и веер медленно двигался в руке королевы.
- Вы его любите уже давно? - сказала она вопросительным тоном.
Беатриса не сразу ответила, на ее молодом гладком лбу две прямые линии образовали суровую тень, оканчивавшуюся между обоими полузакрытыми глазами. Наконец она сказала с усилием:
- Государыня, если у вас есть душа, то не берите его от меня!
Она вздохнула и высвободила инстинктивно свою руку из руки Элеоноры. Королева не вздрогнула, но в продолжении одной минуты ее глаза сверкали, а рот сделался жестким. Она бросила взгляд на слабую молодую девушку, разбитую и страдающую, которая рядом с ней была такая маленькая, что Элеонора рассердилась на Жильберта за его выбор такого существа, а не ее царственной красоты. Но вскоре ее гнев стих, не потому, что ей не было сопротивления, но ее сердце не было слишком широко для какой-либо низости.
- Забудьте, что я королева,- сказала она наконец.- Помните только, что я женщина, и мы обе любим одного и того же мужчину.
Беатриса вздрогнула и с трудом повернулась на своей подушке, поднося руку к горлу, как будто ее что-то душило.
- Вы жестоки,- сказала Беатриса. Она могла выговорить только эти слова и устремила глаза в потолок палатки.
- Любовь жестока,- ответила Элеонора тихим голосом. И внезапно рука, державшая веер, упала на ее колени, и ее глаза задумчиво остановились на нем.
Но в гибкой молодой девушке было более храбрости и энергии, чем можно было это думать. Она произнесла ясно:
- Ваша... а не моя! Из любви к нему вы называете себя такой же женщиной, как я, но только ради него. Разве ваше лицо ничего не значит? Ваше могущество не имеет значения? Разве ничего не значит, что вы можете меня спрятать от него, если это доставляет вам удовольствие, или позволить видеть меня, если этого пожелаете. Что это значит для вас, которая может бросить короля, как разбитую игрушку, когда он вас стесняет? Для вас, которая может одна вести войну с империей, если захочет? Разве Жильберт - Бог, что не должен вам сдаться? Разве он выше всех людей, что не должен меня забыть и пойти к вам, красивой, смелой и могущественной женщине в свете... к вам, Элеоноре Гиеньской, королеве Франции? У вас все есть; еще вы желаете это сердце, которое все, чем я обладаю. Вы правы, любовь жестока.
Королева слушала молча, слишком великодушная, чтобы улыбаться молодой девушке, и слишком взволнованная, чтобы оскорбляться.
- Мужчина имеет право выбирать,- ответила она, когда наконец Беатриса замолчала.
- Да, но предлагаемый ему выбор,- возразила молодая девушка,- очень жесток.
