Эдвард Радзинский - Наполеон - исчезнувшая битва
Они решили сражаться у стен Москвы - своей древней столицы. Кроме того, мы узнали, что русский царь последовал моему совету и уехал из армии. Кто-то из иностранцев-фаворитов (русские никогда не осмелились бы на это!) прямо сказал царю, что одно его присутствие выводит из строя пятьдесят тысяч человек, необходимых для его охраны. Наконец-то они поняли, что любой говнюк во главе армии, даже этот одноглазый старик, которого я бил при Аустерлице, лучше их бездарного царя. И я сказал своим маршалам: "Как видите, они со мной согласились во всем. Пусть царь носит военный мундир, но уберет в сундук свою бесполезную шпагу... Давайте готовиться к решительной битве, которую я вам предсказал".
И на самом деле, отъезд царя спасал русских от многих его абсурдных решений. Все тот же де Местр написал прелестную фразу, над которой я много смеялся: "Уважение к власти в России таково, что, если император захочет сжечь Петербург, никому и в голову не придет сказать, что это повлечет за собой некоторые неудобства". Однако меня настораживал тон его писем: мы приближались к Москве, а пьемонтец писал: "Настроение в армии решительное. Да и разум говорит мне, что теперь Бонапарту не выбраться отсюда..." Они, видимо, хорошо знали о множестве могил, которые моя армия продолжала оставлять за собой - европейские желудки не выдерживали ужасной пищи. Знали и о дезертирах, которые ночами покидали части... Великая армия таяла на глазах...
И, наконец, она состоялась - желанная битва под Москвой. В тот день я хотел быть веселым, но был озабоченным. Я надел свой счастливый сюртук с орденом Почетного Легиона и крестом Железной Короны, долго натягивал сапоги... и вдруг ясно ощутил: старею... ноги пухнут... С трудом помочился. От простуды был заложен нос... Нет, не было обычной радости перед битвой... Подвели лошадь, я вскочил на нее... но тяжело, тяжело!..
Я смотрел в подзорную трубу, как по равнине бежали в атаку маленькие фигурки... Взвился дымок - ударила батарея. Все-таки война - примитивное, варварское занятие, вся суть которого - в данный момент оказаться сильнее... Но "данного момента" все не было. Русские в тот день стояли насмерть. Они были неузнаваемы... нет, узнаваемы - Прейсиш-Эйлау! Клочки земли, усеянные мертвецами, переходили из рук в руки. Прибежал адъютант от Нея. Маршал умолял о подкреплении, просил ввести в бой гвардию. Я сказал: "Он предлагает мне рискнуть остаться без гвардии за тысячи километров от Франции?"
В тот день победа оспаривалась с таким упорством, огонь был так губителен, что генералам приходилось платить своими жизнями, пытаясь обеспечить успех атак. Ни в одном сражении я не терял столько генералов... Моя артиллерия палила, кавалерия рубила, пехота шла в рукопашную, но русские не двигались с места. Они были, как цитадели, которые можно разрушить только пушками, стреляя в упор!.. Наступила ночь, русские не отступили. И только к рассвету они организованно отошли, оставив нам... двенадцать орудий! И это были все мои трофеи! Мы не взяли ни одного знамени, не было ни пленных, ни бежавших - одни мертвецы... Утром я прошел по полю сражения. Оно все было усеяно трупами и свежими могилами... Потом я узнал, что пятнадцать тысяч русских ополченцев всю ночь хоронили своих. И, только похоронив всех, они отошли...
Возвышенность за деревней находилась в центре нашей атаки. Теперь она вся была укрыта телами моих павших солдат... Помню, на холме я спросил одиноко стоявшего молоденького офицера, что он тут делает и где его полк. И он ответил: "Здесь". И показал на землю, усеянную трупами.
Сколько погибло русских, я не знаю. Их ополченцы навсегда похоронили истину вместе с трупами. Мы же потеряли пятьдесят восемь тысяч солдат и сорок семь генералов. Русские, думаю, должны были потерять больше ста тысяч. Целый народ погиб с обеих сторон. Но они были дома. А я - за тысячи километров от Франции.
Днем мы окончательно выяснили, что Кутузов отходит к Москве, и двинулись вслед за ним. Я жаждал продолжения боя. Но русская армия прошла через Москву и оставила нам город... правда, не посмев его сжечь, как Смоленск. Маршалы умоляли меня не входить в Москву, преследовать русскую армию, навязать еще одно сражение и добить одноглазого старика. Но я так ждал этой встречи со столицей Азии... загадочной Азии... И еще - я не мог дать тотчас новую битву. Непреклонность врага на поле боя надломила дух армии... я чувствовал это...
Шпионов в Петербурге у меня не было. Основным источником информации продолжали быть перехваченные письма де Местра. Из них мы узнали, что настроение в Петербурге смутное. Мать царя и цесаревич Константин просили Александра немедля начать переговоры. Они меня боялись! Де Местр писал: "У всех при дворе вещи упакованы. Все уже одной ногой в карете и ждут, когда Бонапарт сожжет Москву, после чего отправится к Петербургу". Но в конце письма сообщал неприятное: "Слава Богу, о мире ни слова. Царь полон решимости и отвергает все предложения о мирных переговорах, идущие от матери и брата".
Почему я не пошел на Петербург? Дело тут не только в усталости истощенной, поредевшей армии. Просто я уже предвидел исход... звезда моя тускнела, вожжи ускользали из рук. Я ясно видел: чудесное в моей судьбе пошло на убыль. Судьба больше не осыпала меня своими дарами, я их вырывал у нее как бы насильно... Я все сделал, как обычно, в московской битве... Но судьба не дала мне победу... И я решился войти в Москву. Чтобы... хотя бы увидеть мечту. Сколько раз мне снился во сне этот город!..
Я стоял на высоком холме. Город лежал у ног. Как сверкали золотые купола церквей на солнце!.. Но где завораживающий колокольный звон, о котором я столько слышал? Я начал понимать - значит, и здесь нет людей?! Но, слава Богу, хотя бы нет и отвратительного запаха гари, который преследовал меня с тех пор, как я перешел Неман... Я ждал обычной церемонии встречи победителя, которую видел столько раз. Ждал делегацию магистрата с ключами от города, как положено в цивилизованных странах. Но никто не шел. Я спросил Коленкура: "Может, жители этого города не умеют сдаваться?" Я постоянно забывал, что имею дело с варварами, со страной, где не соблюдают европейских обычаев.
Я послал офицеров в город - привести кого-нибудь из бояр. Привели нескольких французов - гувернеров и книгопродавца. Я спросил его: "Где городской магистрат?" - "Уехал". - "А где народ?" - "Выехал". - "А кто же сейчас в городе?" - "Никого". И я понял, что он не врет. Надо было занимать пустой город. Я дал знак - заиграл военный оркестр, и войска пошли по кривым улочкам мимо особняков с палисадниками, этаких маленьких дворцов... На улицах действительно не было людей. В зловещей тишине вымершего города музыка звучала как-то слишком громко и гулко. Пустые дома были открыты. В некоторых (как мне потом донесли) еще теплились печи. Очевидно, решение о сдаче было принято внезапно, и люди второпях оставляли столицу.
Под звуки "Марсельезы" я въехал на главную площадь города и увидел стены с островерхими башнями. В полуденном солнце купола церквей нестерпимо сверкали... Я въехал в Кремль. Здесь жили и были погребены московские цари. В этих стенах родилось их варварское могущество... Множество самых почитаемых древних храмов... Века смотрели на меня с сонных золотых куполов... Здесь застыло время. Я оказался в азиатском Египте... Я бродил под сводами древних палат и даже присел на золотой трон московских царей. "Мне следует умереть здесь, в Москве", - не успел я поразиться этой внезапной мысли, как вошел Даву. Он сообщил, что русские бросили в городе множество пушек... а вот оставшиеся насосы старательно испортили. Зачем?
И как ужасный ответ принесли воззвание губернатора Москвы. В нем варвар похвалялся, что сжег свой дом, чтобы не оставлять его нам. К вечеру Даву сообщил, что один саксонский драгун рассказал ему о фитилях, найденных в доме, где он встал на постой. Даву сказал мне, что боится, как бы русские не зажгли город. Я тоже думал об этом, но все-таки в подобное варварство поверить не мог. Сжечь свою древнюю столицу! Нет!.. Но утром схватили русского полицейского офицера, который кричал, что "скоро, скоро будет огонь!" Его привели ко мне. Сначала он показался мне сумасшедшим, но потом я подумал, что все это делается нарочно: царь решил меня запугать перед тем, как предложить мир. Я велел основательно допросить офицера. К сожалению, приказ "допросить основательно" гвардейцы поняли по-своему и несчастного расстреляли. Я не хотел этого...
И опять император будто очнулся и с изумлением обвел глазами каюту. Потом усмехнулся и сказал:
- Да, мне следовало умереть в Москве. - И, помолчав, продолжил: Москва, Москва... Уже через три дня город загорелся! Под окнами раздался крик: "Кремль горит!" Я выглянул из окна - во дворе гвардейцы расстреливали трех поджигателей, а вокруг была стена огня. Жуткое зрелище... и завораживающее! Они сжигали свою столицу... Какая решимость! Нельзя было проклинать их, не восхищаясь ими. Какие люди! Они воистину скифы. Они тоже из древности, из времен гигантов.
