Владимир Чунихин - »Когда нас в бой пошлёт товарищ Сталин…» (СИ)
Центральные склады подчинялись не ему. Это, судя по названию, склады округа. То есть склады вышестоящего военного органа. Дав команду вскрыть их, Рокоссовский на языке военных юристов совершил самоуправство. То есть, преступление. Да ещё и учитывая» сопротивление интендантов», иначе говоря, применив силу.
И это в обстановке, когда действительно ничего ещё неясно. Вдруг это не война? Вдруг это провокация? Вдруг за сделанное придётся завтра отвечать перед военным прокурором?
Простите, но что‑то опять ничего не понимаю. Снова. А где» атмосфера»? Кто и где здесь сковывает его инициативу?
Нет, это интересно. Он только что из‑под замка, знает, какие там дела и обратно, конечно, не хочет. Но воюет. Командует. Ему атмосфера не мешает. Нет, должен же был понимать человек, что может поплатиться. Не из‑за атмосферы, конечно. А потому что его действия, как это ни крути, под статью подпадали безо всякого Сталина. Но есть долг. Есть понимание того, что надо честно делать своё дело. А дело у военного человека всегда одно. Защищать свою землю.
Он и защищал.
А эти зоны не нюхали, но командовать боятся. Этим всё мешает воевать. А уж атмосфера‑то, так в первую очередь.
Шкуры это, если по — простому.
А потом нам рассказали о том, что виновата в этом» атмосфера». И кто‑то в это даже поверил. Потому что рассказали ему это громко и многократно. И для шкур после Сталина наступило раздолье. Потому что стали они не шкурами, а потерпевшими от атмосферы.
И ведь стоило Рокоссовскому тоже написать про такую» атмосферу», и продолжал бы себе служить дальше. Только вот не написал.
Почему? Если это правда, то почему бы об этом не написать? Другие же вон писали. И прекрасно себя при этом чувствовали. А он не написал. Зная прекрасно, какую цену придётся за это заплатить.
Вот что говорил в беседе с Ф. И. Чуевым и В. М. Молотовым Главный маршал авиации А. Е. Голованов. Цитирую по книге Феликса Ивановича Чуева.»Сто сорок бесед с Молотовым».
«…Меня исключили из партии, я чудом избежал ареста, был безработный, всей семьей голодали, буханку хлеба делили на неделю; мужа моей сестры, известного чекиста, расстреляли, — я прямо пишу об этом в своей книге. У меня было такое мнение, что Сталин все вершит, крушит. А вот когда встретился с ним, поработал не один год, увидел, что это совсем не то, — человек он такой, как я о нем пишу. И то, что именно я, или Константин Константинович Рокоссовский, тоже пострадавший в 37–м, да еще как! — такого высокого мнения о Сталине, особенно неприятно для многих, не дает полностью затоптать его. Когда Хрущев попросил Рокоссовского написать какую‑нибудь гадость о Сталине, тот ему ответил:»Товарищ Сталин для меня святой». На другой день Константин Константинович пришел на работу, а в его кабинете, в его кресле уже сидит Москаленко и протягивает ему решение о его снятии.
Вот так делается. Рокоссовский говорит:»Встану утром, сделаю зарядку и вспоминаю, что мне некуда идти. Мы сейчас никому не нужны, даже кое — кому мешаем изобразить все по — своему»…»
Константин Константинович Рокоссовский сказал своё слово чести.
Арестован он был в августе 1937 года. Следствие по его делу велось два с половиной года. Ломали его всерьёз. Несколько выбитых зубов, сломанные рёбра — это только самое заметное, что осталось ему на память о тюрьме. Дважды проходил суд по его делу и дважды дело возвращали за недоказанностью.
Ничего не признал. Никого не оговорил.
Тогда, в тридцатые.
И никого не оговорил в шестидесятые.
Надо отметить при этом, что цена этому слову была неизмеримо весомее любых других слов, сказанных хулителями Сталина. Потому что никто из них, говоря свои слова, ни в коей мере и никогда не рисковал отлучением от смысла своего существования. Я уже не говорю о простом риске своим служебным положением.
И ведь понять надо, почему Рокоссовский ответил именно в такой форме.
«Святой».
Он же был коммунистом, а значит, должен был отрицать существование Бога и всех святых. К тому же Сталин ему не отец родной и даже не родственник.
И видел он много неправедного и страшного в ту самую сталинскую эпоху.
А слово нашёл именно такое.
Почему?
Ведь не о личном он говорил в тот момент, конечно. Не о похвалах или сталинских благодеяниях лично ему. Не применил бы он тогда такое слово, предельно сильно выражающее его понимание этого человека. Благодарность — благое чувство, но это, конечно же, не преклонение. Кроме того. Всё‑таки о К. К Рокоссовском много оставлено воспоминаний. И все они сходятся на том, что был это человек, помимо всего прочего, с предельно обострённым чувством справедливости.
Думаю, великий маршал, лучший полководец Великой Отечественной войны, понимал людей, в первую очередь, через призму своей профессии. И попытался донести этим словом своё отношение к тому, что сделал Сталин для России в те страшные четыре года войны. В его понимании.
Я знаю, что найдутся мелкие душонки, которые объяснят слова К. К. Рокоссовского рабской сущностью полководца, обласканного тираном после немилости. Измерять ведь можно только тем инструментом, что имеется за душой, поэтому не удивлюсь.
Вот только абсолютно уверен, что никто из них никогда не сказал бы такого, ставя под удар дело всей своей жизни. Да ещё и в защиту беспомощной уже личности, которая сама себя защитить не сможет. И даже никогда не испытает благодарности к сказавшему такое.
Для этого нужен другой размер души.
***Вдумаемся ещё раз в слова маршала Рокоссовского.
«…Нанесенный врагом неожиданный удар огромными силами и его стремительное продвижение в глубь территории на некоторое время ошеломили наши неподготовленные к этому войска. Они подверглись шоку. Чтобы вывести их из этого состояния, потребовалось длительное время…»
То есть совершенно ясно сказано, что не само по себе одно только время требовалось для того, чтобы ошеломление это прошло. А ведь у нас это обычно изображается именно так. Или так молча подразумевается. Вот прошло какое‑то время, и всё как‑то благополучно пришло в норму. Само собой. Ну, немножко там кто‑то с бойцами и командирами побеседовал, поговорил, объяснил, что отступать нехорошо. А так само время всё и залечило. Сами бойцы всё осознали и перестроились на борьбу с ненавистным врагом.
На самом деле, было это, конечно, не так. Рокоссовский как раз пишет о том, что время нужно было для того, чтобы ВЫВЕСТИ войска из этого состояния.
А кто будет выводить их из этого состояния? Для Рокоссовского здесь вопроса не было. Конечно же, он сам и подчинённые ему командиры. Но вот в его корпусе наведён порядок, так или иначе, самыми разнообразными мерами, вплоть до экстренных. А сосед справа побежал. Сосед слева побежал. Кто будет наводить порядок там? Если всё будет продолжаться без изменений, то пройдёт совсем немного времени, и сам Рокоссовский, и его корпус погибнут, честно исполняя свой долг и оставшись наедине с многократно превосходящими силами противника. Один на один. Покинутый соседями,»страдающими от атмосферы».
Ведь кто‑то же должен был помочь тому же Рокоссовскому? Кто‑то должен был помочь другим таким же командирам, имевшим честь и совесть? Не всегда же должны погибать только самые честные и самые смелые, прикрывая собой всех остальных. Да и не хватит одних только их, чтобы остановить такого сильного врага.
Здесь ведь всё просто. Для того, чтобы нация выжила, воевать в такой войне должны все. И смелые и не очень. И честные и не очень. И умные и всякие другие. Все.
И, самое главное, те, кто хочет защищать свою Родину и те, кто хочет, чтобы Родину защищал кто‑то другой.
Начало войны показало слабость командного состава РККА. И в большой части армии командиров необходимого качества на своём месте тогда просто — напросто не оказалось. Причины этого здесь рассматривались. Но каковы бы они ни были, эти причины, не делают они это явление менее безжалостным.
Нет, когда читаешь документы и воспоминания о начале войны, удивляешься как раз множеству примеров действительно самоотверженных действий частей и соединений Красной Армии. Что само по себе говорит о высоком уровне их командного состава. Чудес не бывает, и устойчивая байка, что кто‑то там победил сильного врага вопреки слабому командованию, она так и остаётся сказочкой для не очень развитых детишек.
Ещё раз сошлюсь на слова К. К. Рокоссовского.
«…И только там, где были крепкие кадры командного и политического состава, люди в любой обстановке дрались уверенно, оказывая врагу организованный отпор…»
Только там.
Но все эти примеры стойкости и героизма лета 1941 года сопровождаются всегда одним и тем же рефреном. Здесь немцев удалось потрепать. Здесь немцев удалось остановить. А немцы прорвали соседей и вышли глубоко в тыл, перерезая коммуникации и оставляя в окружении тех, кто не побежал.
