Сергей Соловьев - История России с древнейших времен. Том 8. От царствования Бориса Годунова до окончания междуцарствия
Шуйский с торжеством возвратился в Москву, как будто после завоевания царства; собственно говоря, поход Шуйского был важнее завоевания многих царств, потому что поражение шаек Болотникова было поражением противуобщественного начала, но подвиг был не кончен и потому был бесполезен. Шуйскому не следовало бы возвращаться в Москву: ему надобно было воспользоваться своим успехом, двинуться на самозванца и его истреблением упрочить себя на престоле. Но мы должны взять во внимание тогдашнее состояние войска, не позволявшее удерживать его долго под оружием, и в какое время года? В глубокую осень; помещиков должно было распустить по домам до зимнего пути. Спешить, казалось, было не для чего: самозванец находился сначала в очень незавидном положении.
Набрав тысяч до трех войска, Лжедимитрий пошел под Козельск и там, напав врасплох, разбил отряд царских войск. Но когда оттуда возвращался в Карачев, то литовцы захотели уйти у него с добычею, взятою под Козельском, и начали волноваться. Самозванец испугался и ушел от них с небольшим отрядом людей, на которых совершенно полагался, и засел в Орле. Но и здесь сильно трусил, особенно после покушения убить его ночью. Меховецкий не знал сначала, куда девался царь, потом, узнав, что он в Орле, послал к нему с просьбою возвратиться, потому что одно его присутствие может удержать войско. Лжедимитрий возвратился, но, видя, что войско не перестает волноваться, снова украдкою выехал по дороге в Путивль. Тут он встретил Валавского, который из киевской Украйны шел к нему от князя Романа Рожинского с тысячью человек; потом встретил Тышкевича с 1000 человек поляков, князя Адама Вишневецкого, знаменитого Лисовского и других. По совету Лисовского Лжедимитрий пошел осаждать Брянск, на подмогу к которому спешили воеводы, князья Куракин и Литвин-Мосальский. Последний пришел 15 декабря к Десне, которая отделяла его от города; несмотря на позднее время, река еще не стала, лед шел по ней большими глыбами. Жители Брянска, видя, что ратные люди остановились за льдом, кричали им: „Помогите! Погибаем!“ Ратные люди, слыша это, сказали: „Лучше нам всем помереть, нежели видеть свою братию в конечной погибели; если помрем за православную веру, то получим у Христа венцы мученические“. Взяв прощение друг у друга, они начали метаться в реку и поплыли. Ни лед, ни стрельба с другого берега, где стояли осаждающие, не остановили их, и они благополучно добрались до города: ни один человек и ни одна лошадь не погибли. Вслед за Мосальским пришел и князь Куракин. Не надеясь отбиться от Лжедимитрия, он отступил, снабдив Брянск продовольствием, и засел в Карачеве; Лжедимитрий, не надеясь взять этого города, пошел на знмовку в Орел.
Когда весть о появлении самозванца разнеслась по Польше, то люди, хотевшие пожить на счет Москвы, начали собираться со всех сторон под знамя Димитрия, выставленное князем Рожинским. Когда собралось до 4000 войска, Рожинский выступил в поход и остановился в Кромах, откуда отправил послов в Орел к Лжедимитрию объявить ему о своем приходе, предложить условия службы и требовать денег. Самозванец встретил послов неласково; на их речи он отвечал им сам на московском наречии: „Я рад был, когда услышал, что Рожинский идет ко мне; но дали мне знать, что он хочет изменить мне: так пусть лучше воротится. Посадил меня прежде бог на столице моей без Рожинского и теперь посадит; вы уже требуете денег, но у меня здесь много поляков не хуже вас, а я еще ничего им не дал. Сбежал я из Москвы от милой жены моей, от милых приятелей моих, ничего не захвативши. Когда у вас было коло под Новгородом, то вы допытывались, настоящий ли я царь Димитрий или нет?“ Послы отвечали ему на это с сердцем: „Видим теперь, что ты не настоящий царь Димитрий, потому что тот умел людей рыцарских уважать и принимать, а ты не умеешь. Расскажем братьи нашей, которые нас послали, о твоей неблагодарности, будут знать, что делать“. С этими словами послы вышли; Лжедимитрий прислал потом звать их обедать и просить, чтобы не сердились за его слова. Оказалось, что самозванец встретил их так грубо по наущению Меховецкого, который предчувствовал, что должен будет уступить Рожинскому всю власть. Когда послы возвратились в Кромы и рассказали своим о приеме, какой им сделал царь, то поляки решились идти назад: но те поляки, которые были в Орле с Лжедимитрием, удержали их, дав знать, что все пойдет иначе, когда приедет сам князь Рожинский.
Рожинский поехал в Орел с отрядом своего войска и переночевал в городе; на другое утро получил приглашение ехать до руки царской; но когда он собрался и выехал, то прискакал гонец, чтобы воротился: царь еще в бане; самозванец каждый день ходил в баню и говорил, что он там отдыхает от трудов. Но Рожинский не воротился и вошел в дом, где жил Лжедимитрий; тут начался спор между его провожатыми и придворными: последние требовали, чтобы поляки вышли из избы и дали время царю прийти и усесться на своем месте, и тогда уже, по его зову, должны войти. Но Рожинский и на это не согласился, и самозванец должен был проходить между поляками: идучи, он отворачивал лицо от той стороны, где стоял Рожинский, и когда уселся на престоле, то князь подошел к нему, сказал речь и поцеловал руку. После этого был обед: Рожинский сидел с царем за одним столом, остальные поляки – за другим. За обедом и после обеда было много разных разговоров: самозванец расспрашивал о сильном восстании, рокоше, бывшем тогда против короля в Польше, и, между прочим, сказал, что не согласился бы быть королем в Польше: „Не на то уродился монарх московский, чтобы им заправлял какой-нибудь арцыбискуп“. На другой день Рожинский потребовал, чтобы ему было позволено поговорить наедине с царем. Начали оттягивать, день, другой; Рожинский рассердился и собрался уже выехать, как вдруг прибегают к нему ротмистры и простые поляки, бывшие прежде у Лжедимитрия, просят его и всех его товарищей, чтобы подождали до другого дня. „Мы, – говорили они, – соберем коло, и если царь не переменит своего поведения, то мы соединимся с вами, свергнем Меховецкого и провозгласим гетманом тебя, князя Рожинского“. Рожинский выехал из города в посад и там решился ждать до утра.
На другой день, действительно, поляки собрались в коло, сидя на лошадях, пригласили и Рожинского с товарищами. Тут провозгласили, что Меховецкий лишен гетманства и изгоняется из войска вместе с некоторыми другими и если осмелятся остаться при войске, то вольно каждому убить их; гетманом выкрикнули Рожинского и отправили посольство к царю, чтобы назвал тех, которые донесли ему об измене Рожинского. Тот отказался объявить об этом через послов, но обещал сам приехать в коло, и действительно приехал на богато убранном коне, в золотом платье, приехало с ним несколько бояр, пришло несколько пехоты. Въехав в коло и услыхав шум, Лжедимитрий крикнул с неприличною бранью, когда все успокоилось, один из войска от имени кола повторил ему просьбу указать тех, кто называл Рожинского изменником. Сперва самозванец велел отвечать одному из своих русских, но тот отвечал не так, и самозванец сказал: „Молчи, ты не умеешь по их говорить, я сам буду“, – и начал: „Вы посылали ко мне, чтобы я выдал вам верных слуг моих, которые меня предостерегают от беды, никогда этого не повелось, чтобы государи московские верных слуг своих выдавали, и я этого не сделаю не только для вас, но если бы даже и сам бог сошел с неба и велел мне это сделать“. Ему отвечали: „Чего ты хочешь? Оставаться только с теми, которые тебе по углам языком прислуживают, или с войском, которое пришло здоровьем и саблей служить?“ „Как себе хотите, хоть ступайте прочь“, – отвечал самозванец. Тут начался страшный шум; одни кричали: „Убить негодяя, рассечь!“ Другие: „Схватить его, негодяя: привел нас, а теперь вот чем кормишь?“ Самозванец не смутился и поехал спокойно в город к своему двору, но поляки Рожинского приставили к нему стражу, чтобы не убежал. Тогда он пришел в отчаяние и, будучи всегда трезвым, выпил множество горелки, думая этим себя уморить, однако остался жив. Между тем весь остальной день и всю ночь придворные его – Валавский, канцлер, Харлинский, маршалок, князь Адам Вишневецкий, конюший – бегали между ним и войском, хлопоча о примирении. Наконец помирились, самозванец опять приехал в коло, извинился, и Рожинский отправился покойно в свой стан к Кромам. В это время приехали к Лжедимитрию другие союзники: приехало 3000 запорожцев, также приехало 5000 донцов под начальством Заруцкого. Этот Заруцкий был родом из Тарнополя, еще ребенком был взят в плен татарами, выросши, ушел к донским козакам, отличился между ними и теперь приехал на службу к Лжедимитрию уже старшиною, выдавался он, действительно, пред товарищами красотою, стройностию, отвагою. Донцы привели к Лжедимитрию вместо казненного в Москве Лжепетра другого племянника, также сына царя Феодора; дядя велел убить его; козакам понравились самозванцы: в Астрахани объявился царевич Август, потом князь Иван, сказался сыном Грозного от Колтовской; там же явился третий царевич, Лаврентий, сказался внуком Грозного от царевича Ивана; в степных юртах явились: царевич Федор, царевич Клементий, царевич Савелий, царевич Семен, царевич Василий, царевич Ерошка, царевич Гаврилка, царевич Мартынка – все сыновья царя Феодора Иоанновича.
