Андрей Буровский - Правда о «золотом веке» Екатерины

И Миних действует с немецкой педантичностью и византийским коварством. В тот же день, уже после беседы с герцогиней Брауншвейгской, он обедает у Бирона, и добрый приятель Бирон приглашает его и на вечер. Ну какой же добрый немецкий филистер откажется от кружечки пива под айсбайн — свинину с тушеной капустой!

Сидели втроем: Бирон, Левенвольд и Миних. Бог знает, сколько опустошили они кружек и слопали айсбайна, но известно: Бирон в этот вечер был что–то беспокоен и задумчив. Вдруг Левенвольд спросил фельдмаршала:

— А что, граф, во время ваших походов вы никогда не предпринимали ничего важного ночью?

Миних вздрогнул, решив, что Левенвольд каким–то образом проник в его тайные мысли. Но он был бы слишком плохим царедворцом, если бы показал свое смущение:

— Не помню, чтобы я предпринимал что–нибудь чрезвычайное ночью, но моё правило — пользоваться всяким благоприятным случаем.

Вскоре после этого добрые друзья попрощались до следующего утра, и около одиннадцати часов фельдмаршал уехал, но спать уже не ложился. В два часа ночи он велел позвать своего адъютанта подполковника Манштейна, и оба они поехали в Зимний дворец. Там Миних пошел прямо в покои герцогов Брауншвейгских и велел доложить им о себе. Переговорив с глазу на глаз с герцогиней, он велел Манштейну позвать к герцогине всех караульных гвардейских офицеров. И герцогиня обратилась к гвардейцам с целой речью, обвиняя регента в пренебрежении и грубости:

— Мне нельзя, мне стыдно долее сносить все эти обиды, я решилась его арестовать и поручила это дело фельдмаршалу Миниху; надеюсь, что храбрые офицеры будут повиноваться своему генералу и помогать его ревности.

Говорить ли, что гвардия спала и видела такой поворот событий?! Офицеры клялись в верности, герцогиня расцеловала офицеров… всё шло, весь фарс отрабатывался слова за словом, как это и полагается во время государственного переворота.

Солдаты, которым Миних тут же объяснил, что происходит, сразу же заорали ура так, что пришлось на них прикрикнуть — не дай бог, кто–то поймет, что происходит, и предупредит Бирона!

Миних поступил как истинный полководец, оставив охранять Зимний дворец и династию только сорок солдат, а сам отправился к Летнему дворцу, где жил Бирон, с восьмьюдесятью солдатами — принц Евгений Савойский и Во Бан тоже вот оставляли в резерве треть вой ска, а наступали двумя третями.

Возле дворца Миних остановил гвардейцев и вступил в беседу с теми, кто охранял Летний дворец. Вся охрану тут же примкнула к заговорщикам, и Миних велел Манштейну взять двадцать человек и арестовать Бирона, если будет такая необходимость — убить его.

Манштейн чуть не заблудился в Летнем дворце, планировки которого совершенно не знал, но в конце концов нашел спальню с пышной кроватью, где спали герцод Курляндский и Земгальский с герцогиней Курляндской и Земгальской. Они проснулись, только когда Манштейн откинул полог кровати и начал говорить.

— Караул! — закричали оба.

Не лишенный чувства юмора, Манштейн сказал, чт привёл с собой много карульных. До сих пор неизвестно действительно ли Бирон собирался спрятаться под кроватью или это только показалось Манштейну. Дело в том что Манштейн совершенно случайно оказался с той стороны кровати, где спала супруга временщика; Бирон спал с другой стороны кровати; и теперь он соскочил пол. Манштейн, как горный орел, обежал вокруг кровати и схватил Бирона, одновременно крича солдатам. Солдат ты кинулись на Бирона, и он стал лупить кулаками направо и налево, издавая какие–то дикие уханья и отвртительно ругаясь. Солдаты сильно побили его, потом загнули рот носовым платком, завернули в одеяло и снесли в караульню, а оттуда, накинув поверх ночной рубашки солдатскую шинель, увезли в Зимний дворец. Из Зимнего дворца дорога ему была простая — в крепость. Ненавистного временщика ещё изрядно поколотили по дороге, и Миних этому нисколько не препятствовал.

В это время герцогиня кинулась прочь, так и бежала в одной рубашке в ноябре месяце по улице, стремясь выбраться поскорее за ворота дворца. Солдаты поймали её и спросили у Манштейна, что с ней делать. Тот велел отвезти во дворец, но солдатам стало лень с ней возиться, и они просто пихнули её в сугроб. Так она и барахталась в сугробе, когда её вызволил оттуда некий капитан гвардии, велел одеть и все–таки отвёз во дворец. Её тоже отправили в крепость, а тем временем Манштейн арестовал Густава Бирона, брата временщика, другой адъютант Миниха, капитан Кёнигфельс, арестовал Бестужева.

Бестужева отправили в Копорье. А вот Бирона с братьями Густавом и Карлом и всей семьей и генерала Бисмарка, как ближайшего к нему человека, отправили в Сибирь, в Березов. Места ссылок тоже показательны, чтобы оценить, какое же немецкое засилье тут творилось.

На этом, собственно, переворот и закончился.

Утром 9 ноября не выспавшиеся победители возложили на себя разного рода лавры. Анна Леопольдовна провозгласила себя правительницей, Миниха — генералиссимусом, князю Черкасскому дали чин великого канцлера, графу Головкину — чин вице–канцлера, Остерману — генерала–адмирала. Неизвестно за какие заслуги получили орден Андрея Первозванного Ушаков, Головин и Куракин.

Что дальше? Дальше — разнообразные интриги, как говорят уже в наше время, «подковерная борьба», в ходе которой поднимались то одни, то другие.

При том, что трудно было найти в правительницы менее подходящую женщину, чем Анна Леопольдовна, и это, при отсутствии других претендентов на престол, не помешало бы ей просидеть, проправить те полтора десятилетия, что необходимо было подождать до того, как Иван VI станет взрослым и сядет на трон.

В конце концов, ну что плохого можно о ней сказать. Ну, дикая; ну не хочет общаться с большим количестве людей. Пропал азарт первых часов переворота, когда Анна Леопольдовна расцеловала гвардейских офицеров и произносила речи, и опять её образом жизни стал сутками сидеть в одной ночнушке, не одеваясь, и читать романы или часами беседовать с фавориткой, госпожой Менгден (с которой Анна Леопольдовна спала в одной постели).

Но, в конце концов, государственный механизм работал совсем неплохо и без императрицы. Может быть, без неё было даже как–то и получше?

«Зато» и голов не рубила, не терзала никого, не тратила безумных денег на балы… Ничего хорошего не делала, но ведь и плохого не делала тоже — ну, сидела и болтала, пила кофе и читала романы. Не одевалась по нескольку суток? Но «зато» и расходов на наряды почти было…

Возможно, Миних и сумел бы исполнить свой план избавиться от Бирона, объявить регентшей Анну Лепольдовну и дождаться совершеннолетия Ивана Антоновича… Возможно, такой политический расклад и сохранился бы надолго, если бы не пришла в движение та новая сила, которую и боялись, и уважали, и презирали возвеличивали, — гвардия!

Потому что если удержаться на престоле не было суждено ни Ивану VI, ни его матери, то исключительно за действия силы, которую Анна Ивановна давила все силами своего репрессивного аппарата, — русского дворянства и его организованного, вооруженного отряда — гвардии.

Глава 6

НАРОДНАЯ СТАВЛЕННИЦА

Весёлая царица

Была Елизавет.

Поёт и веселится —

Порядка только нет.

НОВЫЙ ПОЛИТИЧЕСКИЙ РАСКЛАД

Но если «партия иноземцев» — чистейшей воды миф, то почему к этому мифу постоянно возвращаются современники? Да еще как возвращаются! Для них вообще все происходящее в Российской империи после Петра — это не столько даже борьба между «старым» и «новым», сколько борьба иноземцев и национальных сил.

Наивно считать эти представления «чисто русскими». Прожженный европейский политик, французский посланник маркиз де ла Шетарди писал, и не кому–нибудь, а шведскому послу Э.М. Нолькену, убеждая его помочь царевне Елизавете получить трон:

«…если принцессе Елизавете будет проложена дорога к трону, то можно быть убежденным, что претерпленное ею прежде и любовь ее к своему народу побудят ее удалить иностранцев и совершенно довериться русским. Уступая склонности своей и народа, она немедленно переедет в Москву; знатные люди обратятся к хозяйственным занятиям, к которым они склонны и которые принуждены были давно бросить. Морские силы будут пренебрежены, и Россия мало–помалу будет возвращаться к старине, которая существовала до Петра I и которую Долгорукие хотели восстановить при Петре II и Волынский — при Анне. Такое возвращение к старине встретило бы сильное противодействие в Остермане; но со вступлением на престол Елизаветы последует окончательное падение этого министра, и тогда Швеция и Франция освободятся от могущественного врага, который всегда будет против них, всегда будет им опасен. Елизавета ненавидит англичан, любит французов; торговые выгоды ставят народ русский в зависимость от Англии; но их можно освободить от этой зависимости и на развалинах английской торговли утвердить здесь французскую».